8 декабря 1942 г.

Генерал Ногэ пригласил меня, генерала Кейза, а также восемь других офицеров отобедать у него дома и встретиться с его превосходительством мсье Буассоном, губернатором Дакара. Поскольку генерал ВВС Фитцджералд также получил приглашение, он подбросил нас туда на своем самолете.

Принимали нас с обычными почестями. Помимо нас, мсье Буассона и французских генералов, присутствовали также люди султана – великий визирь и глава дипломатической службы. Главой дипкорпуса оказался тот самый человек, которого я поначалу принял за великого визиря. В действительности же великим визирем являлся тот, который стоял справа от султана во главе двенадцати «апостолов» – весьма приятный и рассудительный пожилой господин девяноста двух лет, владеющий французским приблизительно так же, как я.

Вначале, когда мы только прибыли, получилось так, что на него как-то никто не обращал внимания, тогда я подошел и заговорил с ним. Во время обеда он сидел слева от мадам Ногэ, а я – справа от нее. Снова вышло так, что никто с ним не разговаривал. При входе и выходе в столовую мне полагалось идти впереди него, но я постарался этого избежать, что произвело очень хорошее впечатление на старика. [25]

После обеда визирь послал ко мне главу дипкорпуса, чтобы узнать, не пожелаю ли я поговорить с ним. При нашей беседе присутствовали адъютанты генерала Ногэ, а также владевший французским офицер американских ВМС; я, однако, разговаривал практически только с одним визирем. Он сказал мне, что его величеству очень бы хотелось, чтобы я знал, сколь сильно нуждается в мире его страна. Я заверил собеседника в том, что всегда внимательно читал историю, и что все мои помыслы с самого раннего детства были направлены лишь на одно – решение проблемы поддержания мира во Французском Марокко, и что я собираюсь заниматься этим в тандеме с его величеством и генералом Ногэ. Визирь ответил, что, когда его величеству будут переданы мои слова, его сердце преисполнится великой радости. Я же заверил собеседника, что любая радость, доставленная мной его величеству, обернется вдвое большей радостью для меня самого. Затем мы коснулись темы расовых вопросов – поговорили об антипатии, которую испытывают некоторые марокканцы к живущим в их стране евреям. Я признался визирю, что близко к сердцу принимаю подобного рода проблемы, поскольку сам я вырос на ферме среди десятков тысяч овец. Я, конечно, слегка слукавил, но мое сообщение произвело на араба должный эффект. Однако, продолжая наш разговор, я заметил, что поскольку султан и его предки на протяжении почти тринадцати столетий неплохо справлялись с трудностями такого характера, то и в дальнейшем вполне справятся с ними без меня. Визирь сообщил мне, что он сам придерживается точно такого же мнения, и добавил, что никакие расовые или межплеменные проблемы не смогут перевернуть сложившегося миропорядка.

Потом я сказал, что для меня весьма желательно было бы узнать, как обстоят дела в Испанском Марокко{21}, и что мне известно о том, сколь широко осведомлен султан обо всем происходящем у соседей. Великий визирь ответил, что в Испанском Марокко есть племена, ошибочно именуемые арабами, которые всегда служили источником проблем. Он также заверил меня в том, что султан приложит все усилия, дабы постоянно держать меня в курсе происходящего у соседей, более того, все сведения о планах их испанских хозяев, которые только станут известны его величеству, будут немедленно переданы мне, как если бы я был членом его семьи.

Я со своей стороны заверил собеседника в том, что, поскольку, несмотря на все мои старания, случаев насилия не избежать, я бы хотел получать информацию о них без промедления, с тем чтобы виновные понесли заслуженное наказание – были повешены. Он [26] ответил, что всенепременно постарается держать меня в курсе, дабы, к радости всего народа Марокко, подобные малефакторы не избежали заслуженной кары.

Весь наш разговор продлился не более четверти часа и в конце великий визирь признался мне, что благодаря моей учтивости и обходительности эти пятнадцать минут стали для него счастливейшими минутами в жизни. На это я ответил, что если бы мог дать кому-нибудь хоть четверть часа счастья, то считал бы свою жизнь прожитой не зря.

Когда пишешь, все это кажется довольно смешным, да и звучали те речи, что я произносил на моем французском, также весьма забавно, однако именно таким образом принято выражаться у арабов.

Великий визирь закончил наше общение, сказав: «Чтобы понять, сколь велик человек, с ним нужно поговорить». Он также вспомнил, что арабы в подобных случаях говорят: «Тот, кто уверяет, будто все люди равны, либо глупец, либо лицемер», и добавил, что он и султан не принадлежат ни к тем, ни к другим.

«Fete des Moutons» (Праздник овец) в Рабате

19 декабря 1942г.

Султан пригласил меня, командиров дивизий и еще сорок офицеров принять участие в церемонии празднества во дворце. Решили, что будет правильнее, если почетный караул составят американцы. В связи с этим я сообщил генералу Ногэ, что прибуду в аэропорт в 2.15 и лично проинспектирую почетный караул – роту 82-го батальона разведки{22}, затем заеду к нему в резиденцию, чтобы доставить во дворец его и французских офицеров.

Мы с генералом Ногэ ехали стоя в открытом джипе. Наш почетный караул произвел сильное впечатление на местное население, скажу так: я впервые слышал, как арабы открыто выражают радость.

Прямо перед стенами дворцовых укреплений разместилась танковая рота и батарея самоходных 105-миллиметровых орудий, а также батарея артиллерийских штурмовых орудий калибра 75 миллиметров и оркестр 3-й дивизии.

Мы остановились, и солдаты взяли на караул. Музыканты отдали честь и сыграли один за другим государственные гимны Марокко, Франции и Соединенных Штатов.

Затем мы проследовали во дворец, оставив эскорт за его стенами. Внутри, как и во время наших прошлых визитов сюда, стройными рядами выстроилась стража в красных мундирах. Затем мы [27] засвидетельствовали свое почтение султану, который пожелал вступить со мной в долгий разговор, выразив в ходе него свое удовлетворение тем, что я, представитель президента США и генерала Эйзенхауэра, соблаговолил присутствовать на главном религиозном и государственном празднике Марокко. Я со своей стороны также от имени президента и генерала Эйзенхауэра выразил удовлетворение тем, что меня как их представителя удостоили чести быть приглашенным на такое важное для всех подданных его величества торжество. И еще я не преминул добавить, что считаю данное обстоятельство дополнительным подтверждением того, что сам Всевышний покровительствует нашему общему делу. Как я тут же убедился, упоминание Всевышнего в одном ряду с султаном было равноценно попаданию в десятку.

После введения в должность двух новых каидов{23} все мы, покинув дворец, направились к покрытому травой полю, длиной с площадку для игры в поло, но раза в два уже. Оно уже было окружено плотной стеной мусульман, среди которых затесались и французы. Для гостей-офицеров предназначались специальные места под навесом, где мне как представителю Соединенных Штатов отводилось главное.

Рядом со мной сидел кронпринц, который доверительно сообщил мне на безупречном французском языке, что через минуту-другую мне предстоит лицезреть самое захватывающее шоу на Земле. Забегая вперед, надо заметить, что захватывающее шоу с громким треском провалилось, однако предшествовавшая ему церемония стоила того, чтобы посмотреть на нее.

Слева от нас, если встать лицом к полю, разместились главные официальные лица из всех крупных городов и представители племен со всей Марокканской империи, построенные, если можно так выразиться, в колонны повзводно. Оркестр чернокожих стражников играл не умолкая. В помощь дворцовой гвардии для охраны порядка во время праздника был придан кавалерийский полк, половину личного состава которого составляли всадники с пиками.