Где встретишь питекантропа,

И в грудь себя при этом ударял.

Он жизнь решил закончить холостую

И стал бороться за семейный быт.

— Я, — говорил, — жену найду такую —

От зависти заплачете навзрыд!

Он все углы облазил — и

В Европе был и в Азии

И вскоре раскопал свой идеал.

Но идеал связать не мог

В археологии двух строк, —

И Федя его снова закопал.

[1965]

О вкусах не спорят — есть тысячи мнений, —

Я этот закон на себе испытал.

Ведь даже Эйнштейн, физический гений,

Весьма относительно всё понимал.

Оделся по моде, как требует век, —

Вы скажете сами:

— Да это же просто другой человек!

А я — тот же самый.

Вот уж действительно

Всё относительно,

Всё-всё, всё!

Набедренный пояс из шкуры пантеры —

О да, неприлично, согласен, ей-ей.

Но так одевались все до нашей эры,

А до нашей эры им было видней.

Оделся по моде, как в каменный век, —

Вы скажете сами:

— Да это же просто другой человек!

А я — тот же самый.

Вот уж действительно

Всё относительно,

Всё-всё, всё!

Оденусь, как рыцарь я после турнира—

Знакомые вряд ли узнают меня —

И крикну, как Ричард я в драме Шекспира:

— Коня мне! Полцарства даю за коня!

Но вот усмехнётся и скажет сквозь смех

Ценитель упрямый:

— Да это же просто другой человек!

А я — тот же самый.

Вот уж действительно

Всё относительно,

Всё-всё, всё!

Вот трость, канотье. Я — из нэпа. Похоже?

Не надо оваций, к чему лишний шум.

Ах, в этом костюме узнали? Ну что же,

Тогда я одену последний костюм:

Долой канотье, вместо тросточки — стек. 

И шепчутся дамы:

— Да ото же просто другой человек!

Ля — тот же самый.

Вот уж действительно

Всё относительно,

Всё-всё, всё!

Будьте же бдительны, —

Всё относительно,

Всё-всё, всё!

[1965]

Мой сосед объездил весь Союз.

Что-то ищет, а чего — не видно.

Я в дела чужие не суюсь,

Но мне очень больно и обидно.

У него на окнах — плюш и шёлк,

Баба его шастает в халате.

Я б в Москве с киркой уран нашёл

При такой повышенной зарплате.

И сдается мне, что люди врут, —

Он нарочно ничего не ищет.

Для чего? — ведь денежки идут,

Ох, какие крупные деньжищи!

А вчера на кухне ихний сын

Головой упал у нашей двери —

И разбил нарочно мой графин.

Я — мамаше счёт в тройном размере.

Ему, значит, рупь — а мне пятак?!

Пусть теперь мне платит неустойку.

Я ведь не из зависти, я так —

Ради справедливости, и только.

Ничего, я им создам уют —

Живо он квартиру обменяет.

У них денег — куры не клюют,

А у нас на водку не хватает.

Сыт я по горло, до подбородка.

Даже от песен стал уставать.

Лечь бы на дно, как подводная лодка,

Чтоб не могли запеленговать.

Друг подавал мне водку в стакане,

Друг говорил, что это пройдёт,

Друг познакомил с Веркой по пьяни —

Верка поможет, водка спасёт.

Не помогли ни Верка, ни водка.

С водки похмелье, с Верки — что взять?

Лечь бы на дно, как подводная лодка,

Чтоб не смогли запеленговать.

Сыт я по горло, сыт я по глотку.

Ох, надоело петь и играть!

Лечь бы на дно, как подводная лодка,

И позывных не передавать.

[1965I

Мой друг уехал в Магадан.

Снимите шляпу, снимите шляпу!

Уехал сам, уехал сам,

Не по этапу, не по этапу.

Не то чтоб другу не везло,

Не чтоб кому-нибудь назло,

Не для молвы, что, мол, чудак,

А просто так.

Быть может, кто-то скажет: — Зря!

Как так — решиться всего лишиться?

Ведь там — сплошные лагеря,

А в них — убийцы, а в них — убийцы!

Ответит он: — Не верь молве,

Их там не больше, чем в Москве.

Потом уложит чемодан

И — в Магадан.

Не то чтоб мне не по годам, —

Я б прыгнул ночью из электрички, —

Но я не еду в Магадан,

Забыв привычки, закрыв кавычки.

Я буду петь под струпный звон

Про то, что будет видеть он,

Про то, что в жизни не видал, —

Про Магадан.

Мой друг уехал сам собой —

С него довольно, с него довольно.

Его не будет бить конвой,

Он — добровольно, он — добровольно,

А мне удел от Бога дан…

А может, тоже в Магадан

Уехать с другом заодно

И лечь на дно?

Как призывный набат, прозвучали в ночи тяжело шаги, —

Значит, скоро и нам уходить и прощаться без слов.

По нехоженым тропам протопали лошади, лошади,

Неизвестно к какому концу унося седоков.

Наше время иное, лихое, но счастье, как встарь, ищи!

И в погоню летим мы за ним, убегающим, вслед.

Только вот в этой скачке теряем мы лучших товарищей,

На скаку не заметив, что рядом — товарищей нет.

И ещё будем долго огни принимать за пожары мы,

Будет долго зловещим казаться нам скрип сапогов,

Про войну будут детские игры с названьями старыми,

И людей будем долго делить на своих и врагов.

А когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется,

И когда наши кони устанут под нами скакать,

И когда наши девушки сменят шинели на платьица, —

Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять!

[1966]

В ресторане по стенкам висят тут и там

Три медведя, заколотый витязь…

За столом одиноко сидит капитан.

— Разрешите? — спросил я. — Садитесь.

— Закури! — Извините, «Казбек» не курю.

— Ладно, выпей. Давай-ка посуду.

Да пока принесут… Пей, кому говорю!

Будь здоров! — Обязательно буду.

— Ну, так что же, — сказал, захмелев, капитан, —

Водку пьёшь ты красиво, однако.

А видал ты вблизи пулемёт или танк,

А ходил ли ты, скажем, в атаку?

В сорок третьем под Курском я был старшиной

За моею спиною — такое…

Много всякого, брат, за моею спиной,

Чтоб жилось тебе, парень, спокойно…

Он ругался и пил, он спросил про отца,

И кричал он, уставясь на блюдо: