– Ты знаешь, почему.

– Единственная причина, которая приходит мне на ум, – это женская непоследовательность.

Она подскочила от негодования и выбежала из комнаты. Чарлз продолжал спокойно сидеть в своем кресле. Она вернулась назад, прихватив носовой платок и пиджак со следами измены. Он изумленно взял платок в руки, осмотрел и, постепенно приходя в себя, произнес тоном, в искренности которого сомневаться было невозможно:

– С тех пор, как мы поженились, я и часу не провел наедине с другой женщиной, если не считать встречи с клиентками в конторе и бегающую взад-вперед нашу секретаршу мисс Тирвитт. Но ты же не назовешь эти встречи "такими".

– Чарлз, но как же...

– С тех пор, как мы с тобой поженились, я не целовал, не обнимал, не соблазнял и не делал намеков ни одной женщине!

И вдруг Чарлз улыбнулся своей неотразимой улыбкой, провел рукой по волосам, что-то изменилось в его лице – он был уже не тридцатипятилетним мужчиной, а шаловливым подростком. Розмари стояла перед ним, заливаясь слезами. Она уже почти верила ему. А он продолжал со смущенной улыбкой:

– Все это я делал только с тобой!

– Чарлз, если... если ты не... как же...

– Дорогая, – сказал он, – мы не в суде. Я говорю, что все так же влюблен, и я не изменял тебе ни в мыслях, ни в поступках. То надушенное письмо пришло от женщины, сыну которой я помог выпутаться из неприятности, связанной с автомобильным происшествием. Но, дорогая, ради Бога, не заставляй меня доказывать...

Она бросилась ему на грудь.

Но все было отнюдь не так безоблачно.

Во-первых, письма продолжали приходить – все очень короткие и на одну и ту же тему, все отпечатанные на той же самой машинке, на той же самой бумаге, и на всех стоит один и тот же лондонский штемпель.

Во-вторых, Чарлз часто был вынужден задерживаться по вечерам из-за дела Ньюмана. Старый Нод был самым строгим среди всех жрецов в храме правосудия, поэтому Розмари большую часть времени была предоставлена самой себе, а теперь по вечерам начались эти телефонные звонки.

Звонивший был очень краток и прямолинеен:

– Где он проводит сегодняшний вечер? – спрашивал мужской голос.

Или:

– Не верь ему, он искусный лжец.

Или:

– Он смеется над тобой.

Все это действовало Розмари на нервы, и теперь она бывала счастлива только в очень редких случаях. Она рассказывала Чарлзу о каждом таком звонке, они бесконечно обсуждали их, но в глубине души она не верила ему до конца. Временами на нее находила апатия, иногда она начинала на всех бросаться. Всякий раз, приходя вечером домой или поднимаясь с постели утром, Чарлз не знал, в каком настроении будет Розмари. И что самое ужасное, она стала холодна к нему – она себя за это ненавидела, но ничего не могла с собой поделать.

Потом у нее начались мигрени.

"Мы тебя предупреждали, – нашептывали Джексону его родственники, – мы знали, что эта женщина тебе не подходит".

В тот день, когда Роджер Уэст был в Лайгейте, примерно в полдень Розмари Джексон сидела у окна, выходящего в сад большого углового дома. Бутоны ранних нарциссов налились, скоро зацветут желтофиоли, на деревьях появились первые листья, некоторые кустарники уже откликнулись на теплое весеннее солнце, а два миндальных дерева на лужайке демонстрировали такой роскошный нежно-розовый наряд, что невозможно было поверить, что еще совсем недавно они были безобразными и кривыми. Но Розмари не видела буйства природы. Щеки ее были бледны, глаза блестели – как всегда, когда у нее начиналась мигрень. Логика здесь не помогала: она прекрасно знала, что с ней происходит, но ничего не могла с собой поделать. Яд недоверия к Чарлзу оказался настолько сильным, что почти сокрушил ее.

Она стала испытывать перед ним страх. Бояться...

Зазвонил телефон.

Теперь она боялась и телефона, потому что это мог звонить "тот", с еще одним лаконичным утверждением, с еще одним доводом, подкрепляющим неверность Чарлза. Она не подходила к телефону, но он продолжал звонить, и она все-таки сняла трубку – она показалась ей ужасно тяжелой.

– Миссис Джексон слушает.

– Добрый день, миссис Джексон, это мисс Тирвитт. С вами хочет поговорить мистер Джексон.

– А, спасибо.

– Пожалуйста, подождите.

Через мгновение Чарлз уже был на линии. Он говорил, тщательно подбирая слова, очень осторожно: в последние несколько недель он приучился говорить с ней именно так.

– Хэлло, дорогая, как ты?

– Все в порядке, Чарлз.

– Это хорошо. Дорогая, сегодня мне придется задержаться на час или два.

Она почувствовала, как откуда-то из глубины души поднимаются холод и враждебность.

– Я понимаю, – резко ответила она.

– Может быть, ты хочешь пойти со мной?

Это было совершенно неожиданно, она пришла в полное недоумение.

– Зачем? Чтобы... встретиться с клиентом?

– В каком-то смысле, – ответил Чарлз. – Надо повидаться с человеком, с которым меня связывает работа и который, быть может, сумеет нам помочь.

– Ты имеешь в виду врача? Но, Чарлз, я тебе уже говорила, что не больна, и если ты...

– Это не врач, – спокойно сказал Чарлз. – Это полицейский.

– Ты сошел с ума?

После секундной паузы Чарлз очень осторожно произнес:

– Может быть, Розмари. Но надо добраться до истоков этого дела, и я пришел к выводу, что мы должны обратиться в полицию. Они выяснят, кто посылает письма и звонит. Это самый банальный анонимщик, и в любом случае... – Чарлз снова сделал паузу, глубоко вздохнул и продолжал: – У меня есть один знакомый старший офицер из Скотленд-Ярда. Я знаю, что он отнесется к нашей проблеме с максимальным тактом, поэтому я хочу, чтобы ты сегодня пошла со мной.

Он снова замолчал.

– Чарлз, – сказала Розмари твердо, – ты действительно хочешь найти того, кто пишет эти письма?

– Уже три недели, как я нанял частного детектива, – столь же решительно заявил Чарлз, – но ему ничего не удалось узнать. Скотленд-Ярд сделает это намного лучше. Так ты пойдешь со мной?

Она чуть не плакала:

– Да, – пробормотала она, – конечно, пойду.

– Это я и хотел услышать. Послушай, милая, давай поужинаем в городе, к нашему другу можно не спешить. Он ждет в половине девятого. Ровно в половине седьмого я вернусь и захвачу тебя. Будь готова.

– Буду, обязательно буду! – Розмари била дрожь.

Она все еще продолжала дрожать, даже когда начала одеваться, но впервые за несколько недель она не чувствовала беспокойства.

Был хмурый облачный день, к половине седьмого уже почти стемнело. За пять минут до назначенного срока она была готова – и выглядела посвежевшей, милой и юной.

Она подошла к окну спальни и стала наблюдать за входом. Чарлз мог приехать на такси, хотя в час пик ему даже быстрее было бы добираться пешком. Она напрягала зрение, пытаясь разглядеть в полумраке его фигуру, и заметила, что на противоположной стороне улицы стоит небольшой черный автомобиль. И тут же о нем забыла.

Вдруг она увидела Чарлза: он торопливо шел к дому, помахивая зонтиком. Розмари еле сдержалась, чтобы не закричать от счастья.

И в этот момент она увидела, что машина тронулась.

Горели ее габаритные огни. Автомобиль напоминал тень, которая постепенно увеличивала скорость. Окно комнаты было закрыто, Розмари ничего не слышала, но видела, что Чарлз уже ступил на мостовую, а машина набирала еще большую скорость.

Теперь она мчалась прямо на Чарлза.

Чарлз Джексон видел свет в окне спальни, ему показалось, что он различает силуэт Розмари. Он молил небо, чтобы это было так. Последние несколько недель он был близок к отчаянию, даже начал сомневаться в их с Розмари будущем – неужели родственники были правы? Иногда он сомневался в том, что видел это своими глазами: короткие, отпечатанные на машинке письма, пудра, носовой платок со следами губной помады – не так давно "Мерридью, Баркер, Кайл и Мерридью" вела дело одного клиента, жена которого, чтобы начать бракоразводный процесс, подделала вещественные доказательства. Джексон не мог поверить, что Розмари способна на такую жестокую фантазию, но порой ее поведение пугало его.