От этого рождается легковерие к лженаукам, отвергающим естествознание, как, например, парапсихология. Отсюда же недоверие к таким главам естествознания, как молекулярная генетика и бионика.

Вывод, который я сделал из всего сказанного для себя, был таков: во-первых, с легковерием надо бороться, а во-вторых, с этим недугом не так легко справиться; двумя строками здесь не отделаешься. Поэтому я и сел писать эту книгу.

Наука начинается с наблюдения. Долгие века для осмысливания того, что происходит в мире, хватало новых естественных событий.

Накапливался опыт человеческий, и каждому следующему поколению становилось всё труднее находить новое в природе. Знания, которые были раздобыты в каком-нибудь веке, передавались следующему веку при помощи книг. А ученым этого следующего века для установления новых фактов надо было прибегать к эксперименту, то есть ставить природу в те или иные особые условия, которые в жизни не встречаются или встречаются редко.

Сначала для этой цели было достаточно немудрых приспособлений – новые факты добывались с поверхностного слоя действительности. Постепенно и эти возможности исчерпывались. Приходилось копать глубже и строить для исследования природы сложные приборы.

Это становилось уже не под силу одному человеку. Наука начала приобретать коллективный характер.

Уже в наше время в большинстве областей естествознания получение новых фактов превратилось в совместную деятельность огромной массы людей. Достаточно вспомнить, что для измерения какого-либо параметра элементарной частицы требуются фантастически дорогие и сложнейшие ускорители, в конструировании и создании которых принимают участие тысячи людей. И часто эти люди даже ничего не знают о тех новых победах, которые одержит наука благодаря их труду на их ускорителе.

Кроме того, несмотря на большую разницу в технологии получения опытных данных между сбрасыванием предметов с Пизанской башни и определением массы мезонов, методологического различия между ними нет.

Значит, к фактам, которые составляют науку, предъявляются одни и те же требования вне зависимости от века, когда они были добыты, и от способа, с помощью которого они устанавливаются. Факты должны быть прежде всего воспроизводимы.

Можно было бы не пояснять, что это значит, если бы не цель нашей книги: борьба с рениксой. Так вот, дело в том, что символом веры всякого естествоиспытателя, правилом, без которого не могла бы существовать наука, является положение: если природу поставить несколько раз в одинаковые условия, то она должна откликнуться на тождественные ситуации одинаковым образом. Вот это и значит воспроизводимость факта. И прежде чем удостоить новые сведения высокого титула научного знания, надо показать, что именно так и обстоит дело с новым фактом.

Сообщая миру о своем наблюдении, исследователь обязан перечислить условия опыта с той степенью детализации, которая позволила бы всем, кто бы то ни был, повторить эксперимент и удостоверить таким образом истину, найденную первооткрывателем. До тех пор, пока исследователь не добрался в своей работе до этой стадии, не положено ему тревожить общественное мнение. Если факт не удается воспроизвести, то, значит, в наблюдении есть ошибки. Или это значит, что условия опыта, которые считаются тождественными, на самом деле не одинаковы. Но последнее просто означает, что факта нет.

По сути дела, любое воспроизводимое явление говорит о существовании закона природы. Мы знаем, что железный стержень, внесенный в огонь, покраснеет, когда раскалится. Сколько бы раз этот опыт ни повторялся в одинаковых условиях, он всегда приведет к тем же результатам. И тот, кто будет утверждать, что наблюдал укорочение стержня или вместо красного свечения видел зеленое, либо ошибается, либо желает нас уверить в том, что возможны чудеса на свете.

Уверенность в непременном повторении одних и тех же явлений в тождественных условиях вытекает из человеческого опыта. Мы знаем по честным книгам, что такие наблюдения делали тысячи людей; у нас всегда есть возможность проверить эти наблюдения и убедиться в том, что книги не врут. Если так, то у нас создается незыблемая уверенность, что такой факт будет наблюдаться всегда.

Основной задачей науки является исследование явления при изменении условий, в которых оно происходит. Исчерпывающее знание и заключается как раз в том, чтобы иметь ясное представление о том или ином факте, происходящем в любых мыслимых условиях. Очень важно знать, какие изменения внешнего мира безразличны для интересующего нас факта, а если влияние есть, то изучить его количественно. Надо найти условия, при которых явление «кричит о себе» и такие обстоятельства, при которых явление отсутствует.

Факты, установленные, как говорится, по правилам науки, являются ее приобретением навечно. Мы не можем себе представить такого положения дел, при котором они перестали бы осуществляться.

Еще раз я подчеркиваю, что воспроизводимость факта в строго заданных условиях является непременным условием существования науки. А поскольку достижения науки впитаны всей жизнью, всей цивилизацией, пользующейся самолетами, электромашинами, телевизорами, построенными на основании этого непременного условия, то поэтому должно быть ясно: нарушение закона природы, формулирующего воспроизводимость явления, невозможно и является чудом – чудом в том самом смысле, которое присваивается этому слову религиозными фанатиками.

Если вы с серьезным видом сообщите своему сослуживцу, что ваша собака вчера родила котенка, то он в лучшем случае ответит вам, что не надо молоть чепуху, а если он олицетворяет собой верх наивности, то скажет: «Бог мой, но ведь это чудо!»

Точно так же любой человек, вне зависимости от образования и если он не клиент психиатрической лечебницы, назовет чепухой или библейским чудом утверждение, что вчера солнце взошло на западе, что камень, выпущенный из руки, полетел к небу, что недельный ребенок попросил почитать журнал «Смена» что барон Мюнхгаузен пересел с одного пушечного ядра на другое. Именно чудом или чепухой! В зависимости от воспитания. Ибо, конечно, можно воспитать человека так, чтобы он верил в возможность чудес, совершающихся по воле бога или нечистой силы. Но эта книга написана для людей, не верующих в сверхъестественные силы… По крайней мере, откровенно. Наивно верующих в чудеса надо перевоспитывать исподволь и много более скромной аргументацией, чем та, которая используется автором. Так что оставим их в покое.

Но утверждение, что в каком-то двигателе, предложенном гениальным, безвестным доныне конструктором, не соблюдается закон механики Ньютона; или журнальная статья, в которой описывается вода, испаряющаяся из герметически закупоренного сосуда; или рассказ свидетеля о человеке, который видит сквозь стену, – такие и им подобные истории не причисляются к чепухе очень многими людьми. Среди них бывают и с высшим образованием. Они с жаром отвергают возможность чудес. О, они не так воспитаны, чтобы верить в нечистую силу. Но почему не допустить, что все эти интересные события просто еще не поняты наукой? Почему не думать, что когда-нибудь и этим явлениям будет найдено превосходное и безупречное объяснение, ничуть не противоречащее всеобщим законам?

Одна из причин доверия к рениксе заключается в том, что незнакомые с естествознанием люди не видят полного тождества этого сорта чепухи с чепухой более явной, вроде говорящей собаки.

Впрочем, для здорового сомнения важно не столько знакомство с естествознанием, сколько умение логически рассуждать – хотя бы в самых скромных размерах.

Почему, например, не потратить труд на то, чтобы разобраться в мудреном описании принципа работы нового вечного двигателя? А вдруг…

Да нет же! Достаточно бросить беглый взгляд на расчеты нашего горе-изобретателя, и всё окажется понятным. Он настойчиво демонстрирует свою грамотность, оперируя законами механики Ньютона, а ему и невдомек, что невозможность перпетуум-мобиле с неотвратимой неизбежностью следует из этих самых законов. Логики в его работе ничуть не больше, чем, скажем, в таком рассуждении: «Поскольку уголовный кодекс призван защищать интересы и жизнь граждан, в нем должна быть предусмотрена свобода действия для жуликов, ибо ограничение их возможностей портит им нервы».