Она ничего не говорила о своей семье, вдруг понял Сид, за исключением сына.

– Но вы одиноки?

– Но я одинок, – признал Сид, наблюдая за тем, как солнце сияет на темно-голубом небе и освещает утес, делая его скорее серебристым, нежели серым.

Он никогда не произносил этих слов вслух, даже наедине с собой. Но, конечно, это была абсолютная правда.

– Благодарю вас, – неожиданно сказала Энн. Она сделала глубокий вдох, словно собиралась произнести что-то еще, но промолчала.

Благодарю вас? И, тем не менее, он тоже испытывал чувство некоторой признательности по отношению к мисс Джуэлл. Она спросила, одинок ли он, а затем призналась в собственном одиночестве, приоткрыв для Сида завесу над уязвимостью ее собственного существования. Она связала их общим жизненным опытом боли и неуверенности, словно его случай не был особенным и трагичным.

Большинство людей относились к Сиднему с жалостью. И от него требовалась немалая сила духа, чтобы тоже не начать жалеть самого себя. Это ему не всегда это удавалось, особенно в начале. Но Сиднем не страдал от своего одиночества. Это был всего лишь факт его жизни, к которому он уже приспособился, если это вообще возможно – привыкнуть к одиночеству.

– Мне пора возвращаться, – сказала мисс Джуэлл. – если я расстаюсь с Дэвидом на час или два,мое сердце тоскует по нему. Спасибо, что составили мне компанию, мистер Батлер. Это были приятные полчаса.

– Возможно, – сказал Сид, – если ваш сын будет очень занят с другими детьми, а вы почувствуете себя здесь неуютно в роли гостьи, то снова согласитесь прогуляться со мной, как-нибудь в другой раз, мисс Джуэлл? Возможно… Что ж, не важно. – Внезапно он ужасно смутился.

– Я бы с удовольствием, – быстро согласилась Энн.

– Действительно? – Сид остановился и посмотрел на нее, нарочно повернувшись к ней лицом. – Может быть, завтра? В то же время? Вы знаете дом, где я живу? Коттедж?

– Прелестный крытый соломой домик возле ворот? – спросила Энн.

– Да, – подтвердил он. – Не возражаете против прогулки здесь же завтра?

– Хорошо, – согласилась Энн.

Они посмотрели друг на друга, и Сид заметил, как она закусила нижнюю губу.

– Тогда, до завтра, – сказала Энн, повернулась и поспешила босиком через песчаный пляж в сторону тропинки.

Сид наблюдал, как она уходила.

… если я расстаюсь с Дэвидом на час или два, мое сердце тоскует по нему.

Она извинилась за сентиментальность своих слов, сказанных о сыне. Но они запали ему в душу, и на мгновение Сид позволил себе грезить наяву, не оправдываясь даже сном.

Что если бы эти слова были сказаны о нем, Сиднеме Батлере, вместо Дэвида?

…мое сердце тоскует по нему.

На следующее утро преподобный Чарльз Лофтер с супругой отправились в близлежащую деревню, дабы засвидетельствовать свое почтение местному священнику. Они взяли с собой всех своих детей, включая и десятилетнего Александра, а также миссис Томпсон. Герцогиня Бьюкасл с лордом и леди Эйдан поехала навестить некоторых соседей, с которыми встречалась во время предыдущего посещения Уэльса. С ними поехали также Дэйви и Бекки, хотя ребенок ее светлости и двухлетняя дочь леди Эйдан, Ханна, остались в детской.

Обе компании приглашали Дэвида Джуэлла поехать вместе с ними, но он захотел остаться. Энн обнаружила его в детской, с большой охотой играющего с несколькими младшими детьми, которые отчаянно ссорились из-за того, кто из них должен был прокатиться верхом на нем следующим.

– Сейчас очередь Лоры, – говорил Дэниел, – а потом – Миранды.

Одна из малышек-двойняшек лорда Аллина торжествующе вскарабкалась на Дэвида, и он медленно двинулся вместе с ней по полу. Во время движения Дэвид пару раз взбрыкнул и заржал, вынуждая свою маленькую наездницу визжать и хихикать, и крепче держаться за его шею. В это время дочь лорда Рэнналфа Миранда и другие дети, прыгали в ожидании своей очереди.

Десять минут спустя, заявив, что лошадь нуждается в овсе, Дэвид подошел к Энн. Его волосы были взъерошены, лицо разрумянилось, глаза светились счастьем.

– Им хотелось, чтобы я остался, – объяснил он, – поэтому я так и сделал.

– Это было мило с твоей стороны, – сказала Энн, отбрасывая непокорный локон с его лба. Как и всегда, он почти сразу же вернулся на прежнее место.

Энн поняла, какое большое значение это имело для ее сына, который всегда был самым младшим среди всех учениц школы в Бате, – быть старшим и кумиром для малышей.

– Сегодня днем я опять собираюсь играть со всеми в крикет, – сказал Дэвид. – Кузен Джошуа учит меня подавать шары.

Кузен Джошуа? На мгновение Энн почувствовала гнев. Она никогда не хотела признавать родственные связи между маркизом Холлмером и ее сыном, несмотря на то, что она очень любила Джошуа и высоко ценила все, что он сделал и продолжал делать для нее. Но она обуздала свой первый порыв, который состоял в том, чтобы категорически приказать своему сыну называть Джошуа лордом Холлмером. Называть его кузеном Джошуа явно не было идеей Дэвида.

– У тебя хорошо получается? – спросила Энн.

– Пока еще нет, – признался он. – Но герцогиня сказала, что я подаю надежды, после того, как она отразила четыре моих броска. И я разрушил калитки, когда лорд Рэнналф стоял с битой, хотя думаю, что он мне поддался.

– Итак, – улыбаясь, сказала Энн сыну и наклонилась, чтобы поднять Жюля Эшфорда, маленького сына графа Росторна, который настойчиво тянул Дэвида за ногу, – теперь ты собираешься выяснить, как бросать мяч в сторону его калитки, даже, когда он не поддается тебе, не так ли?

Она подняла малыша над головой и удерживала его так некоторое время, пока он не захихикал, а затем опустила его вниз, чтобы они могли потереться носами.

– Мама, – сказал Дэвид, с особым пылом в голосе. – Леди Росторн собирается сегодня утром рисовать, и она сказала, что я могу пойти вместе с нею. У нее есть мольберт и краски, которыми я могу воспользоваться. Можно мне пойти? Пожалуйста? И не хочешь ли ты пойти посмотреть вместе с нами?

– Это чрезвычайно любезно с ее стороны, – сказала Энн, в то время как ребенок у нее на руках подпрыгивал и хихикал, всячески показывая, что он хочет, чтобы его снова подбросили вверх. Расхохотавшись, Энн так и сделала. Дэвид очень любил рисовать, и она всегда полагала, что у него есть способности к живописи. Мистер Аптон, учитель рисования в школе мисс Мартин, утверждал, что у Дэвида настоящий талант, который следует всячески развивать.

– Вы приобрели друга на всю жизнь, мисс Джуэлл, – произнес граф Росторн позади нее. – Но он доведет вас до изнеможения, если вы дадите ему хоть малейший шанс. Иди-ка сюда, сынок.

Жюль с готовностью перебрался на руки к отцу.

Вместе с мужем в детскую пришла графиня.

– Дэвид, твоя мама разрешила тебе пойти рисовать? – спросила она.

– Я надеюсь, – сказала Энн, – что это не доставит вам большого беспокойства.

– Вовсе нет, – уверила ее графиня, наклоняясь, чтобы поднять своего трехлетнего сынишку, который вприпрыжку промчался по детской, чтобы встретить ее. – Мне доставило большое удовольствие обнаружить заядлого художника в этом молодом человеке. И ты, мой дорогой Жак, должен пойти на улицу вместе с папой, Жюлем и Уильямом тети Джудит, чтобы посмотреть на овечек. Возможно, ты даже сможешь прокатиться на овечке, если папе удастся ее поймать. Это будет веселое зрелище.

– Наблюдать за мной, гоняющимся за овцами, несомненно, будет забавно, – уныло заметил граф.

– Вы пойдете со мной и Дэвидом, мисс Джуэлл? – спросила графиня. – Я собираюсь рисовать море. Я упорно верю, что однажды ухвачу самую его суть, хотя мне говорили, что это так же невозможно, как удержать воду в ладошках.

– Я не говорил тебе этого, дорогая, – сказал граф. – Я видел, как ты сделала это с рекой, то есть ухватила самую ее суть.