— Это все для стада, — сказал он как-то, бросив небрежно на стол очередной номер «Фелькишер беобахтер». — Для толпы, способной на действия только тогда, когда ее толкает к этим действиям какой-нибудь доктор Геббельс.

— Но почему вы так же добросовестно служите фюреру и Германии, как и я, хотя и на другом поприще? — спросил Зйберт.

— А вот это уже деловой вопрос, — серьезно сказал фон Ортель. — Потому, что только с фюрером я могу добиться того, чего хочу. Потому, что меня удовлетворяют и его идеология, хотя я в нее не верю, и его методы, в которые я верю. Потому что мне это выгодно!

Подобная откровенность указывала на то, что фон Ортель был действительно заинтересован в привлечении боевого офицера к каким-то своим делам. И следовало ожидать, что он проявит свое расположение в чем-либо серьезном.

И штурмбаннфюрер сделал это.

…Никто из сотрудников рейхскомиссариата Украины не знал с достаточной достоверностью, что входит в круг служебных обязанностей майора Мартина Геттеля. Никто не мог похвастаться, что был у него не то что дома, но и в служебном кабинете. Геттель не впускал туда даже уборщицу и самолично возился с веником и совком.

Большую часть рабочего дня кабинет долговязого «рыжего майора» (так его называли за глаза) был закрыт на ключ, а его хозяин бродил вроде бы бесцельно по служебным помещениям, болтая с коллегами. Но и офицеры в более высоких чинах избегали, кроме как в случаях совсем уж крайней необходимости, обсуждать что-либо с Геттелем.

Несколько раз майор напрашивался проводить до дому Валю Довгер, мнимую невесту Зиберта. Общество Геттеля было мало приятно девушке, но она резонно рассудила, что не стоит высказывать свою неприязнь почти незнакомому офицеру, который, как было нетрудно догадаться, мог причинить серьезные неприятности и более крупным фигурам, чем скромная делопроизводительница рейхскомиссариата из фольксдойче.[7]

Поначалу Геттель был достаточно тривиален. Преподнес несколько дежурных армейских комплиментов, потом с грустью в голосе признался в одиночестве. Валя уже знала, что после подобных вступлений, как правило, следует предложение провести вечер в ресторане, и приготовилась уже было ответить, что ходит куда-либо очень редко и только в сопровождении жениха, как… поняла, что ее спутника интересует вовсе не она сама, а именно ее жених.

— Все-таки многое несправедливо в нашем мире, — жаловался Геттель. — Стоило только обер-лейтенанту Зиберту приехать в Ровно, как он сразу встретил такую прелестную девушку. А я сижу здесь уже бог знает сколько и не завел ни одного интересного знакомства…

Майор печально вздохнул и спросил:

— Ну, скажите, пожалуйста, как это ему удалось?

Внутренне насторожившись, Валя защебетала. С самым беспечным видом она пересказала давно и основательно разработанную историю своего знакомства с женихом.

Эти расспросы вполне могли бы сойти за чрезмерное любопытство — и только, не будь у Геттеля молчаливо признанной всеми репутации соглядатая. Но что скрывается за его вопросами? Обычная профессиональная подозрительность или обоснованное серьезное недоверие? Немаловажное значение имело и то, кому докладывает Геттель. Одно дело, если он просто осведомляет кого-либо из высших чиновников рейхскомиссариата Украины, другое дело — абвер, и уж совсем другое — если гестапо или СД. В любом случае Валя понимала: нужно немедленно предупредить Кузнецова.

Между — тем они подошли к дому Вали. Прощаясь, майор выразил надежду, что фрейлейн Валентина устроит ему при случае встречу с обер-лейтенантом.

Валя обещала…

В тот же вечер девушка подробно, не пропуская ни малейшей детали, передала Николаю Ивановичу содержание тревожного разговора.

Командованию отряда было над чем задуматься. С одной стороны, ничто, кроме расспросов Геттеля, не давало основания полагать, что «Зиберт» выслежен и разоблачен. Иначе не гулять бы ему уже по улицам Ровно, а сидеть на Почтовой, 26 — в гестапо.

С другой стороны, могло быть и так, что гитлеровцы «зацепили» его, но не имеют пока серьезных доказательств, что перед ними советский разведчик, и выжидают.

Наконец, имела право на существование и третья, самая правдоподобная, версия, что Мартин Геттель вел непонятную пока игру самостоятельно, до поры до времени никого в нее не посвящая. Тщательно взвесив все «за» и «против», командование склонилось в пользу третьей версии и рекомендовало Кузнецову пойти на встречу с Геттелем.

И вот тут-то фон Ортель сделал шаг, который в условиях фашистской Германии должен был быть расценен как высшее проявление дружбы и доверия.

— Я хочу дать вам добрый совет, Пауль, — сказал штурмбаннфюрер Зиберту наедине, — вернее, не вам, а вашей невесте. Последнее время ей оказывает внимание майор Геттель…

Зиберт оскорбленно выпрямился.

— Ревновать фрейлейн Валентину, мою невесту, к майору…

— Успокойтесь, Пауль. При чем здесь ревность? Речь идет совсем о другом. Я ваш друг и именно поэтому желаю фрейлейн Валентине держаться подальше от Геттеля. Я встречал этого парня в «доме Гиммлера» на Принц-Альбрехтштрассе.

Разъяснений не требовалось. В Германии содрогались при простом упоминании этого адреса. На Принц-Альбрехтштрассе, 8, в Берлине, размещалось Главное управление имперской безопасности. Значит, Геттель действительно гестаповец.

Николай Иванович теперь не сомневался, что раз Геттель завел разговор о нем с Валей Довгер, он непременно попытается прощупать и других его знакомых. Этот прогноз подтвердился уже на следующий день: майор вызвал к себе Лидию Лисовскую, у которой Зиберт формально снимал комнату.

— Должен вас предупредить, — начал он, — что содержание нашего разговора строго конфиденциально. Вы поняли меня?

Лидия поняла.

Удовлетворенно кивнув, Геттель продолжал:

— Что известно вам или вашей сестре об обер-лейтенанте Зиберте?

Пожав плечами, Лидия рассказала все, что считала нужным. Следующий вопрос Геттеля был довольно неожиданным:

— Не говорил ли Зиберт вам что-нибудь об Англии?

Лидия недоуменно переспросила:

— Об Англии? Никогда! Почему он должен говорить со мной об Англии? У нас достаточно других интересных тем для бесед.

Геттель был упрям.

— В таком случае, может быть, он употреблял иногда в разговоре английские слова?

Лидия рассмеялась.

— Но я не знаю английского языка… Насколько мне известно, Пауль говорит только по-немецки… Правда, он знает несколько десятков польских и украинских слов. Но их знают все немецкие офицеры, которые здесь служат…

Геттель задумался. Наконец он пришел к какому-то решению.

— Я попрошу вас сделать следующее, фрейлейн. Попробуйте как-нибудь в разговоре с Зибертом, вроде бы случайно, употребить словечко «сэр». Приглядитесь, как обер-лейтенант прореагирует на такое обращение, и доложите мне.

Сам того не ведая, майор Мартин Геттель раскрыл свои карты. По-видимому, Геттель заподозрил, что обер-лейтенант Пауль Вильгельм Зиберт является… английским разведчиком, агентом Интеллидженс сервис.

Теперь стало понятно, почему Геттель, подозревая Зиберта в шпионаже, не пытался его задержать, а стремился к личному знакомству. По-видимому, майор, будучи по роду службы человеком достаточно хорошо информированным о положении на фронтах, понимал, что гитлеровская Германия войну проиграла, что близкий крах неизбежен, и поэтому решил заранее войти в контакт с английской разведкой, чтобы, переметнувшись вовремя на ее сторону, уйти от возмездия.

Он логично рассчитывал, что «английский агент» Зиберт оценит его молчание по достоинству и замолвит за него, майора Геттеля, несколько добрых словечек перед своим начальством в Лондоне. А там не все ли равно, кому служить: Германии или Англии, лишь бы спасти свою шкуру. Не он, Геттель, первый, не он последний… Именно поэтому Геттель ни с кем из своего начальства не поделился подозрением о личности обер-лейтенанта Зиберта.