— Что?

— Помните Рафаила Хейна? — голос Лорана дрогнул. Он рассвирепел и с трудом сдерживался.

— Конечно. Органлеггер из Австралии.

— Рафаил Хейн был моим другом. Я знаю, что однажды ему удалось вас связать. Скажите, мистер Гамильтон, если ваша воображаемая рука настолько слаба, как вы утверждаете, то каким образом вам удалось тогда развязать веревки?

— Я их не развязывал. И не смог бы. Он использовал наручники. Я вытащил у него из кармана ключ… воображаемой рукой, разумеется.

— Вы употребили пси-способности против него! У вас не было на это права!

Чудеса! Каждый, кто сам не обладает парапсихическими способностями, хоть чуточку, но испытывает точно такие же чувства. Отчасти страх, отчасти зависть. Лоран считал, что может провести РУК. Он убил по меньшей мере одного из нас. Но посылать против него колдунов — это он считал в высшей мере нечестным.

Вот почему он дал мне проснуться — хотел позлорадствовать. Многим ли удавалось изловить волшебника?

— Не будьте идиотом, — покачал я головой. — Я не вызывался добровольно играть с вами или с вашим Хейном в придуманные вами игры. Правила, которыми руководствуюсь я, квалифицируют вас, как многоразового убийцу.

Лоран вскочил (который все-таки час?) и я вдруг понял, что время настало. Мой противник был вне себя от ярости. Казалось, даже кончики его длинных светлых волос шевелятся от гнева.

Я спокойно смотрел на крохотное дуло иглопистолета. С этим я ничего не мог поделать. Диапазон моих телекинетических способностей ограничен пределами досягаемости моих пальцев. Я испытывал чувства, которых никогда не знал прежде. Я чувствовал, как доза парализующего вещества растворяется в моей крови, как я оказываюсь в холодной ванне из полуледяного спирта, как скальпели режут мое тело на части.

И все мои знания умрут в тот момент, как выбросят мой мозг. Я знаю, как выглядит Лоран. Мне известно все о меблированных комнатах «Моника» и многое, многое еще. Я знаю, куда идти, чтобы испытать всю прелесть Долины Смерти, ведь когда-то я мечтал по ней побродить. Какое же сейчас время? Который час?!

Лоран поднял иглопистолет и посмотрел на свою вытянутую руку. Похоже, он считал, что находится в тире.

— Действительно, очень жаль, — сказал он. И голос его почти не дрожал. — Лучше бы вы оставались космонавтом.

Чего он дожидается?

— Я не могу высказать вам свое почтение, — огрызнулся я. — Повязки мешают. С этими словами я ткнул в его сторону окурком сигареты, чтобы подчеркнуть свои слова. Окурок выпал из моей руки, я вытянул ее, поймал окурок и…

И воткнул себе в левый глаз.

В другое время я продумал бы эту мысль более тщательно. Но сейчас времени на раскачивание не оставалось. Я решился! Лоран уже расценивал меня, как свою собственность. Живую кожу и здоровые почки, артерии и печень — все это он уже считал содержимым своего банка органов. Как вместилище всего этого, я был собственностью стоимостью в миллион кредиток. И я уничтожал свой глаз! Органлеггеры всегда охотились за глазами с особым рвением — они нужны всем, кому надоело носить очки, а заодно и самим бандитам, которым постоянно приходилось менять узоры сетчатки.

Чего я не ждал, так это боли. Я где-то читал, что в глазном яблоке нет чувствительных нервных окончаний. Значит, нестерпимую боль испытывали мои веки. Ужасную!

Но мне нужно было продержаться всего какое-то мгновение.

Лоран выругался и опрометью бросился ко мне. Он знал, насколько слаба моя воображаемая рука. Что я мог сделать с ее помощью? Этого он не знал. И не догадывался, хотя не надо было быть особым гением, чтобы об этом догадаться. Он подбежал ко мне и выбил сигарету из моих пальцев, выбил, ударив изо всех сил, так что моя голова едва не оторвалась от шеи, а потухший уже окурок рикошетом отлетел от стены. Он стоял взбешенный, потный, задыхающийся от ярости — в пределах моей досягаемости.

Мой глаз закрылся, словно маленький разбитый кулачок.

Я протянул свою руку мимо пистолета Лорана, сквозь его грудную клетку и нащупал сердце. И стиснул его…

У него сразу округлились глаза, широко раскрылся рот, спазмы стиснули горло. У него еще оставалось время выстрелить, но он вместо этого принялся царапать свою грудь наполовину парализованными пальцами. Лоран дважды сдавил пальцами грудь, судорожно хватая ртом воздух. Он думал, что у него сердечный приступ. Потом его выкатившиеся из орбит глаза наткнулись на мое лицо.

Мое лицо. Я был одноглазым хищником, рычащим от жажды убить. Я должен был лишить его жизни — пусть даже для этого мне пришлось бы вырвать сердце из его груди! Как он мог этого не понять?

И он понял!

С меня градом лил пот. Я весь трясся от изнеможения и омерзения. Шрамы! Он весь был покрыт шрамами.

Лоран выстрелил себе под ноги и упал.

Я чувствовал его шрамы своей воображаемой рукой. У него было пересаженное сердце, да и все остальное тоже. На вид ему было лет тридцать, особенно издали, но присмотревшись, ему нельзя было столько дать. Одни части его тела были помоложе, другие — постарше. Сколько от настоящего Лорана осталось в этом человеке? Какие части его тела — чужие? И большая их часть плохо стыковалась друг с другом.

Он, вероятно, был хронически болен, подумал я. А власти не давали ему тех органов, в которых он остро нуждался. И в один прекрасный день он нашел решение всех своих проблем.

Лоран лежал неподвижно и уже не дышал. Я помнил, как перестало трепыхаться в моей руке его сердце.

Он лежал на левой руке, накрыв часы. Я был совершенно один в пустой комнате и не знал, который час.

Да, я так этого и не узнал. Прошло несколько часов, прежде чем Миллер рискнул нарушить забавы своего босса. Он сунул в дверь свою круглую физиономию, увидел у моих ног распростертое тело Лорана и с визгом рванулся назад. Через минуту у дверного косяка показался ствол иглопистолета, потом водянистые глаза голубого цвета. И тут же я ощутил укол в щеку.

— Я проверила тебя пораньше, — сказала Джули. Она удобно расположилась в ногах больничной койки. — Вернее, ты сам меня позвал. Когда я пришла на работу, тебя там не было. Я еще удивилась, с чего бы это, и вдруг — бах! Это было плохо, так ведь?

— Чертовски плохо!

— Мне ни разу не приходилось сталкиваться с таким испугом.

— Не говори никому об этом! — Я приспособил койку для сидения. — Мне ведь нужно заботиться о своей репутации!

Моя левая глазница была забинтована и уже не болела. Ее место просто онемело и чувство это было навязчивым, так как постоянно напоминало о двоих мертвецах, которые стали частью меня. Одна рука. Один глаз.

Если Джули чувствовала это вместе со мной, то неудивительно, что она нервничала, все время ерзая по койке.

— Меня до сих пор интересует, который же был тогда час?

— Примерно девять десять. — Джули вздрогнула. — Мне показалось, что я лишаюсь чувств, когда этот… этот невзрачный тип направил из-за угла свой иглопистолет. Нет, не надо. Не надо, Джил. С этим покончено.

Так близко. Неужели это было так близко?

— Слушай, — сказал я. — Возвращайся на работу. Я ценю твое внимание, но это нам обоим не принесет ничего хорошего. Если мы и дальше будем обмениваться этими воспоминаниями, то в конце концов будем уже не в силах отгонять этот навязчивый кошмар.

Она кивнула и поднялась.

— Спасибо, что навестила, а также — что спасла мне жизнь.

— Благодарю за орхидеи, — улыбнулась она с порога.

Я еще не успел заказать эти цветы. Я подозвал сестру и узнал у нее, что могу выписаться вечером, после ужина, при условии, что отправлюсь прямо домой, в постель. Она принесла мне телефон, и я воспользовался им, чтобы заказать орхидеи.

Потом я опустил койку и некоторое время лежал. Хорошо чувствовать, что ты жив. Я начал припоминать обещания, которые давал и никогда не выполнял. Вероятно, настало время исполнить некоторые из них.

Я позвонил в сектор наблюдения и попросил Джексона Бера. Позволив ему вытянуть из меня всю историю моего героического подвига, я пригласил его в лазарет на выпивку. Пусть будет с него бутылка, а остальное поставлю я. Это ему, конечно, не понравилось, но я настоял на своем.