Ничего страшного, что у вас немного тяжелая нижняя челюсть, вам это идет, мне не нравятся эти мелкие круглые личики, где даже носа приличного нет, одна пупочка. Странно, но на еврейку вы похожи мало, серые глаза, светлые волосы, здесь есть, с кем сравнивать, я даже не знаю, хорошо это или плохо.

И тогда Роза прикоснулась к лепешке, которую он принес, и притронулась к ягоде губами.

– Вы так стараетесь, – сказала она. – Не обижайтесь – эти люди столько пережили.

– Что, я не знаю? – возмущался Захар. – Я тоже еврей.

– Вы другой еврей, – тихо говорили Роза. – Я сразу поняла, что вы другой. Вы здесь, я думаю, по ошибке.

Он начинал кричать, лысая голова его багровела, этим бессмысленным криком своим он хотел утвердить право на свое пребывание здесь, но

Роза уже ничего не слышала. Она уходила в какие-то свои мысли, прямо-прямо сидя на стуле перед Захаром.

И тогда он оставлял на столе хлеб из маиса, фрукты, воду и на цыпочках уходил.

Ей нужно мясо, думал он. Хорошее мясо. Но где я его возьму? Я не охотник, оружия на этом острове нет. А если бы и было, здешняя молодежь стрелять отказывается. Живут себе бездумно, ждут манны небесной. А может быть…

Стоя под навесом Розиного дома, он посмотрел на дождь совсем другими глазами, потом протянул ладонь, но дождь был такой силы, что капли выбили из ладони самих себя.

И тогда он лизнул ладонь, и почувствовал, и почувствовал, что всё так, он не ошибся, что-то было в этом дожде, тысячу лет идущем, предназначенном не для них, что-то было в нем утоляющее голод.

И тогда он с ужасом стал осознавать тщету своих усилий.

«Они все это знали, знали, а я кручусь, кручусь».

Ему стало неловко за себя. Надвинув на глаза шляпу, он пошел по направлению к дому, проклиная судьбу, что она создала его таким глупым.

Долейжек^34 стоял посреди леса, вздернув голову, с вызовом рассматривая огромный продолговатый плод.

– Всё без названия, и не у кого спросить. Куда они подевали островитян? Не могу же я дать название тому, что уже один раз было названо. Это не по правилам науки.

– Главное – не ошибиться, – сказал Захар, очень уважающий познания

Долейжека, – съедобно – несъедобно. Здесь ничего не стоит отравиться.

– Вы все о том же, – сказал Долейжек, глядя на Захара слегка выпученными глазами. – Между тем совершенно точно доказано, что без еды можно обойтись, когда ты захвачен мыслью. Вы живете низменно и скучно, Левитин. Между тем природа нуждается в вас. Это огромная удача, что мы попали именно сюда.

Захар смотрел на Долейжека с состраданием. Его надо бы подкормить, длинное легкое тело покачивалось от недоедания. Ему только казалось, что он на острове в поисках истины, сам, наверное, ищет, чего бы поесть в этом лесу.

Но переубедить Долейжека было нельзя. Повсюду Захар натыкался на человека, поднявшего вверх согнутый в крючок лекторский палец.

Долейжек нуждался в слушателе.

– Надо пройти остров насквозь, – сказал он. – Природа здесь неповторима. Только на нашей стороне я насчитал сорок видов деревьев. Это говорит что-нибудь вашему воображению? Пойдемте, я вам покажу что-то удивительное.

Он шел впереди Захара, пытаясь отвести ветки руками, но они не давались, били по лицу, Захар хотел помочь, но Долейжек оттолкнул его.

– А почему они, собственно, должны нам подчиняться? Мы иждивенцы в этом раю. Каждый день мы можем видеть океан, это роскошь, Левитин. У меня такое чувство, что все начинается сначала. Вопрос – готов ли я к этому, хватит ли у меня сил? Но тут выбирать не приходится. Ты стоишь перед совершенно незнакомой природой и пытаешься назвать ее по имени. Причем заметьте, Захар, мы в равном положении. И она, и я, мы совершенно не знаем друг друга. Возможно, это рай и мы с вами лишние в этом раю. Возможно, чья-то шутка, вроде этой хамской махины на холме, изображающей храм. И могло же такое в голову прийти! Храм из папье-маше, латунные колонны и эта старая развалина, именуемая синагогой. За кого они нас принимают, Левитин? Мы что, похожи на нищих?

– Как вы думаете, – осторожно спросил Захар, – это когда-нибудь кончится?

– Что «это»? Нет, вы сначала объясните мне, что «это»? Природа?

Океан? Мы здесь, пока не дадим всему название. Но, и дав название, мы не присвоим этот остров себе. Плевать он на нас хотел! Мы здесь не приживемся. Нас спасает только наша покорность. Мы на все согласны. Вот – согласились на остров! А теперь ходим и размышляем: что мы тут делаем? И могу вас уверить – не мы одни. Взгляните!

И Захар увидел слюдяные фигурки в дождевиках, они мелькали за деревьями. Их можно было бы принять за огромных бабочек, так они размахивали руками, но таких размеров бабочек даже на этом острове не было.

Захар узнал этих людей: и Нудельмана,^35 и Липовецкого,^36 и

Хусида.^37

Он любил подходить к ним, когда они беседовали об умном, и всегда они смущенно замолкали, им казались, что он ничего не понимает, а уровень их просвещенного разговора только унизит его.

И правильно казалось, ему было не место в их кругу, а он и не претендовал – куда ему!

Он просто любил смотреть на их лица, когда они философствовали.

– Вы можете подойти и спросить, что они ходят за мной? – спросил

Долейжек.

– Люди, – ответил Захар. – Им одиноко.

– Глупости! Они хотят узнать, что стало известно мне. Шпионы!

Удивительно, что все они еще живы. Это покойники. Покойники от науки, а один из них настоящий покойник, Доцент Шнайдер^38 из

Сорбонны, ему раздробили голову палкой прямо во время лекции, его же собственной палкой, студент раздробил.

– А чем он занимался?

– Прогнозировал будущее. Социолог. Так лет на пятьдесят вперед.

Допрогнозировался! Странно, что он здесь, мне писали, что он умер на месте… Смотрите, Захар, здесь не лес – аптека. Узнаете?

Безо всякого любопытства Захар уставился еще в одни рогатые мясистые листья, не дающие тени, которых полно на острове.

Дрожащими пальцами Долейжек схватил один из листьев и начал его ломать.

– Спасительный цветок! Его надо разделать, Захар, вот так, до мякоти, и приложить к ране, увидите, что будет. Так делала моя бабушка, вот, я нашел алоэ, только не говорите тем, за деревьями, пусть ищут сами!

Она всю семью спасала этим алоэ, мы и горя не знали. Бабушка знала шесть языков, мне бы языки, Захар, я спросил бы эти деревья, кто они и чем занимались в прошлом. Нам крепко недодали в детстве. Зато теперь… Смотрите, какие возможности. Там где-то плещется океан, а сколько еще работы! Алоэ! Мы спасены, Левитин. Я обвиняю своих родителей, что недоучил языки, надо было взять репетитора, но откуда? В доме совсем не было денег! Только бабушка и алоэ. Она хранила под горшком алоэ деньги и давала нам. Что вы помните о своей бабушке, Захар? Я помню все, она умерла, когда я еще не родился, совсем молодой, от кровоизлияния в мозг, сразу. Она оставила нам алоэ и деньги, много денег. Если бы не они, как я оказался бы так далеко, на острове? Она завещала мне найти растение, и я нашел его.

Теперь мы спасены, Захар, спасены!

Из-за деревьев стали возникать люди. Они шли, опасливо поглядывая друг на друга, не теряя при этом достоинства, с надтреснутыми стеклами очков, настороженные, и тут Долейжек крикнул: «Не наступите, не наступите! Тут вокруг спасение!»

Тогда они повалились на землю, стали сосредоточенно копаться в ней, будто искали то самое спасение. Бабочки выпархивали из-под них, отряхиваясь, какие-то мелкие грызуны разбегались, разбрасывая листья задними лапами, черный попугай сидел на дереве, равнодушно глядя на людей, копошившихся внизу.

– Мы найдем, мы обязательно найдем, – носился, хохоча, Долейжекмежду лежавшими. – Только не позволяйте себе отвлекаться, евреи совершенно не способны заниматься чем-то одним!

– Пожалуйста, не надо, встаньте с земли, – взмолился Захар, – не верьте ему! Вы еще не совсем готовы к этому! Потом я помогу вам.

Встаньте, пожалуйста! Подумаешь, алоэ! Человека не спасет никакой алоэ, если он плохо ест. Я нашел много съедобного. Мне подсказали.