Их гостеприимство и верность данному слову вошли в пословицы. Кроме того, они очень суеверны. Албанец убежден в существовании вампиров, этих жутких таинственных мертвецов, что по ночам являются к живым и сосут их кровь, отчего те потом умирают. Он не сомневается, что есть видения. Почитает и боится колдунов, предсказателей судьбы. И до сих пор иногда еще албанцы сжигают заживо стариков, заподозренных в том, что их дыхание смертельно.

Сумасшествие вызывает у албанцев особое уважение, смешанное с ужасом. Все, что делают, говорят или хотят умалишенные, для них непререкаемо.

Из всего сказанного можно понять, что люди этой европейской нации одновременно и очень просты, и очень сложны. Они живут рядом с нами, принадлежат к той же человеческой расе, но сколь отличны от наших их привычки и образ мыслей!

Таков и Марко. От своих предков он унаследовал не только отвагу, вспыльчивый и жестокий характер, привычку к грабежу и насилию, но также некоторое врожденное благородство души, правда, больше внешнее, чем внутреннее. Ни за что на свете он не хочет прослыть трусом, но при этом готов стать палачом, хладнокровно убивающим свои безвинные жертвы…

Бей отдал приказ отвести узников в темницу, примыкающую к его дому, и добавил:

– Обращайтесь с ними хорошо, давайте пить и есть, но, если попробуют бежать или оказать сопротивление, убейте на месте.

Итак, друзья оказались запертыми в каменном мешке.

Время от времени к ним заходил тюремщик, мрачный албанец, основательно вооруженный, и приносил поесть. Пища была простая, но в достаточном количестве.

Разбитые от усталости и ушибов, трое сразу повалились на циновки, устилавшие пол камеры, и тут же уснули.

Сон вернул им силы и внес некоторое успокоение в страдающие души. Теперь они могли с честью выдержать последнее испытание, стать под пули с высоко поднятой головой и смело глядя в глаза своим палачам.

День прошел спокойно, потом ночь. Встало солнце. Еще через час охранник доставил пищу. Возможно, это была последняя трапеза в их жизни. Они не стали расспрашивать тюремщика ни о чем, ведь он мог принять такое любопытство за слабость.

Наконец за ними пришли. Македонцы братски обнялись, и Жоаннес твердым голосом произнес:

– Мы готовы.

И больше ни одного слова, ни одного упрека, ни одной жалобы. Конечно, они страдали: Жоаннеса мучила мысль о погибшей любви; Михаил и Паница думали о своей деревне, которую они никогда больше не увидят, о стариках родителях. Но лица их оставались спокойны. Каждый переживал боль в себе и не показывал остальным.

Перед домом Марко при полном боевом параде был выстроен отряд. Легким наклоном головы албанцы приветствовали осужденных. Со всех сторон шумной толпой сбежались женщины и дети. Им было любопытно поглядеть на казнь.

Подошел пышно разодетый Марко, как всегда, в сопровождении леопарда. За ним, переговариваясь между собой, следовали женщины в белых шелковых одеждах. Лица их были тщательно скрыты от посторонних глаз. Вероятно, это были жены бея и их служанки. Весь клан оказался в сборе.

Несколько человек из тех, кому предстояло исполнить приговор, подвели узников к самому краю площадки. Их поставили спиной к пропасти, которой предстояло принять тела несчастных. Ведь на этих голых скалах, где практически нет земли, могилу вырыть невозможно.

Албанцы с карабинами наперевес выстроились шагах в пятнадцати.

Трое молодых людей стояли под ярким солнцем с непокрытыми головами. Руки оставались свободными.

– Готовы? – спросил Марко.

– Да! – ответил за всех Жоаннес.

– Ты просил разрешения самому командовать расстрелом. Я обещал тебе это. Можешь начинать.

– Благодарю тебя за то, что ты не нарушил данного слова.

Выпрямившись, Жоаннес громко, так, что сразу все смолкло, крикнул:

– Солдаты, смирно!

Албанцы, привыкшие к воинской дисциплине, замерли.

– Готовсь! – бесстрастно продолжал юноша.

В полной тишине было слышно лишь щелканье затворов.

– Они действительно великолепные парни! – повторил бей. – Но именно поэтому они и опасны.

– Целься! – продолжал звонким голосом Жоаннес.

Приклады прижались к плечам, и неумолимо грозный ряд стволов уставился в грудь пленникам. Сейчас прозвучит последняя команда, и все будет кончено. Жоаннес поглубже вдохнул, чтобы голос его не сорвался, когда он скажет: «Огонь!..» Албанцы напряженно замерли, держа пальцы на спусковых крючках…

Раздался крик, но не тот, который все ждали. Это был душераздирающий вопль ужаса и отчаяния. Он заполнил, казалось, все пространство:

– Жоаннес! Боже мой, Жоаннес!

В тот же момент кто-то в белом, похожий на привидение, отделился от толпы женщин, окружавших Марко. Все, кто был на площадке, застыли в немом удивлении.

Услышав этот голос, трое друзей вздрогнули, а Жоаннес, почти теряя сознание, прошептал:

– Никея! Моя Никея!

Бросьте оружие! – Разум возвращается. – Сумасшедшая заговорила. – Необыкновенная смелость. – Спасены! – Марко подчиняется воле безумной. – Идея. – Чтобы отомстить. – Драма переходит в комедию. – Кортеж. – Наконец-то одни! – Река. – Никея идет на разведку. – Уничтожение Салько. – Четыре первых солдата армии независимости.

Никея!.. Да, это была она, его любимая, его единственная, его желанная, его молодая жена, союз с нею обещал быть таким счастливым, а оказался столь кратким и горестным.

Жоаннес так тихо произнес это имя, что никто ничего не Услышал, ведь внимание всех обратилось на женщину, что устремилась к осужденным. Люди расступались со смешанным чувством уважения и страха. Сам Марко вздрогнул и опустил голову, словно перед белым призраком, пришедшим отомстить за невинные жертвы Салько.

В возбужденной толпе послышались голоса:

– Безумная идет куда-то! Что она собирается делать?

Девушка сорвала белую чадру [78], прикрывавшую лицо.

Прекрасные длинные светлые волосы рассыпались по плечам и окутали, как покрывалом, ее стройную фигуру.

Спотыкаясь на камнях, неровной походкой Никея подошла к солдатам, те все еще держали карабины на изготовку. Под ее взглядом албанцы дрогнули и отступили. Жестом руки отведя в сторону нацеленные на пленников стволы, она властно произнесла:

– Бросьте оружие, или страшное несчастье обрушится на ваши головы!

И храбрые воины, те, кто ничего не боялся в битве, эти безжалостные палачи и мучители, вдруг затрепетали от какого-то суеверного ужаса. Растерянно переглядываясь, они опустили ружейные приклады на землю.

Бледная, с растрепанными волосами, молодая женщина подошла к Жоаннесу и бросилась ему на шею. Михаил и Паница растроганно глядели на них.

Любовь, как известно, способна творить чудеса, и такое чудо произошло… Стоя в группе женщин, окружавших Марко, девушка вдруг узнала в турецком офицере Жоаннеса, а в двух его товарищах – своих односельчан. Словно удар грома поразил все ее существо: «Жоаннес! Это он! Его сейчас убьют!» Рассудок, казалось, навсегда затуманенный горем, прояснился. Глаза засветились. Теперь в голове была лишь одна мысль: спасти любимого, спасти во что бы то ни стало, или умереть рядом с ним! Но вместе с разумом к молодой женщине вернулись хладнокровие и осторожность.

Нежно обнимая молодого человека, она успела шепнуть ему на ухо:

– Сделай вид, что не узнаешь меня. Ни ты, ни Михаил, ни Паница никогда меня не видели. Я попытаюсь спасти вас.

Потом, снова притворившись сумасшедшей, она начала бормотать какие-то бессвязные фразы, время от времени произнося имя Жоаннеса, которое вырвалось у нее в тот момент, когда она узнала юношу.

Затем, обхватив всех троих руками, внятно сказала, устремив взгляд в пространство:

– Я хочу, чтобы они остались живы! Я хочу, чтобы они были свободны! Они священны для вас!

Мужчины, что должны были казнить узников, в страхе попятились. Со всех сторон послышались взволнованные и испуганные голоса: