— Понимаю, — Киппель протягивает капитану руку. — И одновременно осознаю, что слова мои на ваш счет были несправедливы. Простите!

— Вот и прекрасно! — капитан принимает предложенную ему сигару. — Присядем ненадолго на край канавы, передохнем.

— Именно это я и собирался сейчас предложить. Киппель издал сдержанный смешок. — Посидим, подождем остальных господ. Кстати, вот оно — Пильбасте. Здесь будет приятно вместе с дядюшкой Кийром освежить некоторые старые воспоминания. Он вечно подкусывал меня из-за моего заплечного мешка, дай-ка и я подкушу немного его самого. Нет, я вовсе не затаил против Кийра злобу или еще чего в этом духе; пусть это будут просто… маленькие уколы ради времяпрепровождения.

— Просим присаживаться! — зовет Паавель приближающихся спутников, при этом он расстегивает пуговицы на своем френче и смахивает со лба пот. — Тут отель-ресторан «Пильбасте». Узнаете ли вы еще это дорогое для вас местечко, господин Кийр?

— Небось, узнает, — подхватывает Киппель. — Он побывал тут когда-то в роли доброго покупателя.

— Доброго покупателя? — Пихлакаский хозяин останавливается на краю канавы, и лицо его принимает такое выражение, будто он выпил чернил. — Что вы хотите этим сказать, господин Киппель?

— Разве же вы не помните, как нас тут, в одном из домов, приняли? Фамилию хозяина я запамятовал, но имя бойкой хозяйки — Линда. Лихая бабенка! Интересно, где она теперь, после смерти мужа?

— Не стройте иллюзий, господин Киппель, она снова замужем.

— Конечно, это не моего ума дело, но объясните же, наконец, какого рожна вам недоставало, что вы этого несчастного человека догола раздели? Правда, он был по отношению к нам несколько невежлив, но как вы с ним обошлись — это все же чересчур.

— Все было вовсе не так, как раструбил по всей округе Тыниссон. Тыниссон — пустомеля.

— Ничего подобного! — рявкает Паавель. — Тыниссон самый золотой человек из всех, кого я когда-либо встречал: доблестный муж, как в повседневной жизни, так и на войне.

— Чертово брюхо жирное! От обжорства у него даже мозги заплыли салом, сам не знает, что говорит и что есть на самом деле.

— Гм! — капитан мотает головой. — Слова, которые вы говорите о моем фронтовом друге — тяжелые слова. Вообще, послушав вас, можно подумать, будто вы никогда не имели дела с порядочными людьми. Отчего это происходит? Здорова ли ваша печень? Может, у вас камни в желчном пузыре? Или же у вас обнаружился bandvurm, то бишь солитер? Допустим, что налицо все три недуга — в случае очень полезно время от времени принять добрую рюмку алкоголя. Что вы на этот счет думаете, господин профессор Киппель?

— Oalrait! [42]

— отзывается предприниматель и берется за свой заплечный мешок. — Если бы господин Кийр только людей ненавидел!.. А то для него даже мой рюкзак — как соринка в глазу. Ну да, всеконечно! Но рюкзаку этому цены нет, мы должны быть ему премного благодарны.

— Совершеннейшая правда! — восклицает капитан. — Так сомкнемте же наши ряды, мои господа, подсядем поближе друг к другу, как и положено старым друзьям и добрым соседям! У меня сегодня такое хорошее настроение, словно в ладошку мне птичка какнула. [43] И все время не оставляет предчувствие, будто меня сегодня еще ждет нечто такое, что возвысит мой дух.

— А как же! — ворчит Кийр. — Бутылка в твоих руках пока что непочата.

— Нет, дело тут не только в бутылке, должно, должно существовать еще что-то другое. Время проходит, но счастье не переводится. Выпьем! Пусть живет! Пусть живет Паунвере и все добрые духи, охраняющие эту милую обитель!

Бутылка весело ходит по кругу… то против солнца, то по солнцу, и никто не замечает, что Киппель уже давненько исчез. Это обнаруживается лишь, когда он выходит из лесу, в руке у него — только что вырезанная дорожная палка.

Куда это он ходил, спрашивают его.

— Зашел немного поглубже в лес, — объясняет Киппель. — срезал эту палку. Но второй раз я туда не пойду, во всяком случае, в одиночку.

— Ну, что же там такое? Волк, что ли? Медведь?

— Нет, нет. Там бродит какой-то голый человек Сплошной скелет, борода — обвисла, волосы — всклокочены. Брр! «Что ты тут делаешь?» — спросил я. — «Мне холодно», — ответил он и передернул плечами, да так, что все его кости загремели. Брр!

— Ог-го-о! Ну и ну! Кто же это был?

— Не знаю. Только уж очень смахивал на того пильбастеского поселенца, о котором у нас как раз перед этим разговор шел. Так ли, нет ли, но один я в этот лес больше не ходок ни ночью, ни днем. Прошу, позвольте мне разочек глотнуть, — что-то не по себе.

— Да-а, да-а, — Паавель протягивает торговцу бутылку, — небось от подобных встреч здоровья не прибавится. И не странно ли — сейчас, средь бела дня?! Да и то сказать, здешний лес — густой, и там, в глубине, хоть день, хоть ночь — все едино.

— А ч-что, вы рассказу Киппеля к впрямь верите или к-как? — спрашивает Кийр, губы его дергаются.

— Отчего же не верить, — капитан подмигивает Киппелю, — если пожилой человек говорит.

— Слышишь, Арно, — Леста толкает школьного друга в бок, — все это уже начинает смахивать на те самые тоотсовские проделки, которые Лутс описывает.

— А чего же проще, — Киппель протягивает капитану трубку и достает вторую — для себя, — вы, господин Кийр, подите в лес и срежьте себе такую же палку, как у меня. Очень возможно, что он… тот самый господин… и вам тоже покажется — до кого же еще у него может быть больше дела, чем до вас. Ему холодно, как он сказал. Подите прикройте его!

— Оставьте меня в покое! — Кийр нервничает, втягивает голову в плечи. — Идите, поскачите у него на спине, если желаете, только перестаньте терзать мою душу!

А в душе Арно Тали, когда путники продолжают свой путь к хутору Юлесоо, устанавливается такой покой, такая тихая радость, каких он уже давным-давно не испытывал.

— Ну и хороша же тут лесная дорога! — произносит он с воодушевлением. — Этот смолистый воздух можно не только вдыхать, но и пить! Как правильно ты поступил, Леста, что вытащил меня оттуда, из тесноты городских стен! Здесь совершенно, совершенно иная жизнь!

Предстоит интересная встреча со школьным другом Тоотсом и его женой, прежней раяской Тээле… Потом он, Арно, вновь в кои-то веки увидит своих стариков на хуторе Сааре… Сходит на кладбище, проведает могилу бабушки… побродит по хуторской меже, покосу, посидит на перекрестке дорог, где в школьные годы поджидал раяскую Тээле… Ой, сколько чарующих мгновений ждет его впереди!

Сейчас Киппелю было бы самое время завести речь о займе: он говорил бы не для глухих ушей и не для замкнутого сердца.

И Киппель, действительно, заводит речь, но не о займе.

— Да, — говорит он, — здесь и впрямь иная жизнь! До сих пор я только осенью бродил по сельской местности и не видел красот весны и лета. Теперь вижу. Может быть, это моя последняя весна, последнее лето, но что с тою Тем точнее попадает в цель теперешнее путешествие.

Только Кийр пребывает в беспрерывном расстройстве, он будто в котле с кипящей водой живет. Ему кажется, что обитатели всей округи носят на плече лопату, чтобы выкопать ему яму.

Путники добираются до хутора Юлесоо, о котором уже столько говорено и писано. В правой части просторного двора находится старый жилой дом и при нем — рига, гумно и конюшня, а прямо против проселочной дороги красуется новый двухэтажный, совершенно достроенный дом. Тут не цеплялись за установившееся обыкновение: закончив строительство нового дома, непременно разрушить старый, словно стыдясь своего прошлого и его предметов. Из новых дворовых построек достойны внимания амбар и коровник.

Что сразу бросается в глаза пришедшим, так это порядок, в котором содержится двор, необычная чистота всюду. Нигде, ни возле амбара, ни под стрехой, не валяется никаких ненужных предметов. Как видно, все находится на своем определенном месте. Посреди двора посажена стройная береза, вдоль дворовой ограды растут молодые клены и готовые вот-вот расцвести сиреньки.