— Нет, — Георг мотает головой, — эта кровь, она доходила до твоего носа. Жалко, что ты в ней не утонул! — И бросив полотенце на раскаленную плиту, добавляет: — Скажи, оболдуй, бывал ли ты на войне?
— Почему это я должен был пойти именно туда, где и без того было полно бравых вояк вроде тебя? В то время, как вражеская кровь поднималась до твоего кадыка, я реквизировал для эстонской армии лошадей своих земляков, ремни для седел, вообще все, что подворачивалось под руку, и за хорошие деньги скупал порванные и окровавленные шинели. Так что ты и впрямь можешь убедиться, что и я имел дело с кровью. Ах да, я еще порядком повозился с плесневелой мукой. Видит Бог, мы заплати хорошую цену, а если кому и задолжали, так по сей день выплачиваем, да еще и с большими процентами.
Тут Георг натягивает на себя свой военных времен френч и не удостаивает больше своего младшего брата даже взглядом, только бросает через плечо свистящим шепотом:
— Кто тебе наплел такое? Я убью этого человека!
— Ах, дорогой Аадниель стало быть, тебе придется выловить и укокошить множество людей, только как ты их всех изловишь?
— Но тебя-то, мерзавца, во всяком случае поймаю! Разъяренный, как бык, Георг подступает к брату. — Попробуй ты мне!..
— Дети! Дети! — Постаревшая мамаша Кийр кидается разнимать сыновей. — Неужели вы не можете поладить?! Вспомните хотя бы своего покойного брата Виктора, который и вправду… Подумай только, Йорх, ты же идешь получать новопоселенческий надел его именем. Сам бы ты ничего не получил.
— Я? Я? — Старший сын свирепо фыркает, стуча себя в грудь. — Я уже давно должен бы получить надел в самом сердце какой-нибудь бывшей рыцарской мызы. [8]
— Ну да, — бормочет младший брат, — сердце рыцарского замка и… еще хвост впридачу.
— Не стану! — поворачивается Георг спиной к матери, когда она приглашает его пить кофе. — Не сяду я за один стол с таким пустомелей!
— Боже милостивый! — мать семейства всплескивает руками. — Теперь, когда мы одолели внешнего врага, неужели именно теперь станем враждовать друг с другом! Вот, дорогой Виктор нас покинул и…
— Будто мы одни ссоримся! — Аадниель хватает с плиты дымящееся полотенце. — То-то я чувствую, что пахнет паленым! Это, конечно, Бенно подбросил его сюда, назло мне. Интересно, — он смотрит выпученными глазами на родителей, — как это вы умудрились сотворить и всучить белому свету такое животное!
— Выходит, сотворили… — мамаша Кийр вытирает уголки век. — Разве ж он… ведь он все же наш сын и твой брат. Что же тут… Никак не пойму, отчего ты после войны стал таким ядовитым? Мы же не виноваты, что тебе не выделяют землю. И вообще, Йорх, золотко мое, что бы ты стал делать с этой землей?
— Слушай ты его болтовню! — произносит совершенно состарившийся мастер-портной Кийр, почесывая свою лысую голову. — Сидел бы дома да шил… пока есть что шить, и незачем без конца нести всякий вздор. Прежде всего, на нашей земле мир, и это самое главное.
— Йорх хочет заделаться герцогом Курляндским, [9]
— подзуживает младший брат, влезая на портновский стол, — но он не получил не только топора, но даже и топорища, вот и накидывается на любого, кто только под руку подвернется.
— Заткнись, — рявкает Георг Аадниель. — Если тут и имеет право кто-нибудь говорить, так это — я. Не будь меня, что бы со всеми вами было?
— А что, нас уже и на свете нету? — тихо спрашивает отец. — Что ты бушуешь? Это я и твоя мать тебя взрастили и в меру сил выстроили этот дом, эту хибару. А что сделал ты? Если у тебя есть какая-то копейка в банке, так и она тоже была приобретена с нашей помощью. Да, да не смотри на меня так, — именно с нашей помощью. Покойный Виктор… действительно был настоящим мужчиной, и его я по сей день оплакиваю, но… Что ты сделал хотя бы с той же Юули?
— Я должна держать пальцы скрещенными! — Всхлипнув, молодая хозяйка склоняется над швейной машинкой. — Благодарение Господу, что хоть вы, старики, относитесь ко мне по-доброму, иначе я… уже давно была бы…
— Помолчи и ты! — вновь рявкает Кийр на свою чувствительную жену. — Разве ты не видишь и не слышишь, что здесь, в этом чертовом доме, карканья и без тебя хватает? А пальцы можешь скрестить только часу в десятом.
— Говори мне, что хочешь, — отвечает сквозь слезы Юули, — только оставь в покое родителей. Что они сделали тебе плохого? Не они же распределяют землю.
— Я вообще больше не скажу тебе ни одного слова, — огрызается разъяренный Йорх, — а пойду в корчму; накачаю их, дьяволов как следует — поглядим, что из этого выйдет. Я поездил по России и знаю, что в таком случае говорят русские: не подмажешь — не поедешь. Вот я пойду и подмажу этих уполномоченных так, что небесам жарко станет. Ничего, эдак не разорюсь. Свиное г… с опилками!
— Ну да-а, — растягивая слова, произносит Бенно с портновского стола, — только смотри, не вымажься этим свиным добром.
— Это не твоя забота, ты, швабра! Поди постригись — глянь в зеркало, как ты выглядишь! Чучело гороховое! Скажи-ка, поганыш, когда ты в последний раз чистил зубы?
— А что, зубы тоже надо постричь? Тогда уж лучше ты постриги свой язык, чересчур острым стал у тебя этот инструмент.
— Оболдуй!
— Это я слышу сегодня уже не первый раз; удивительно, что ты при своей необыкновенной мудрости не нашел для меня за это время какого-нибудь другого почетного звания. У самого в кармане украденные у казны деньги, а еще и похваляется! Стыдно тебе должно быть. Неужели ты и вправду считаешь, будто мы твою службу тряпичником принимаем всерьез? Не принимаем! — Бенно качает головой, сидя спиной к брату, — Не принимаем! Я хоть и молод, но столько-то почитания и еще кое-чего другого по отношению к матери и отцу у меня есть, чтобы не оскорблять их на каждом слове.
— А что ты делал, когда ходил в школу, ты, прохвост?
— Это было тогда, но теперь — это теперь! К одному разум приходит в голову с годами, а у другого, наоборот, исчезает.
Итак — заседание уполномоченных в паунвереском волостном правлении …
Но еще до его начала волостной служитель, иначе посыльный, Якоб Тюма, отдает своей жене распоряжение приготовить сегодня к завтраку что-нибудь позабористее, или вроде того, — поди знай, сколько времени продлится заседание и выберет ли он минутку пообедать.
— Ишь ты, — усмехается госпожа Тюма, — сегодня заседание, это мне известно, а вот что за фрукт это твое позабористее, я запамятовала, Однажды ты и впрямь просил что-то похожее, но мне уже не вспомнить, что именно,
— Не придуривайся! — произносит супруг серьезно. Приготовь, пока я расставляю в зале скамейки.
— Хорошо, а что именно?
— Поджарь ветчину и залей яйцом — это достаточно забористо и очень хорошо идет под кофе.
— Ах, та-ак! — произносит, растягивая слова, госпожа Тюма.
— Да, так, — ворчливо говорит глава семьи, выходит из своей квартиры, пересекает прихожую и вступает в так называемый судебный зал, как именуют это помещение по старинке, невзирая на то, что теперь здесь происходят, главным образом, заседания иного порядка. В одном из углов зала помощник волостного секретаря, молодой человек по фамилии Сярби, устроил нечто вроде филиала канцелярии, ибо незачем по каждому пустяку беспокоить самого господина секретаря, если вопрос можно решить тут же, на месте.
Когда Тюма заходит в зал, помощник секретаря оказывается уже на своем посту, перебирает какие-то бумаги на крохотном столике.
— Доброе утро, молодой господин!
— 3драсьте, здрасьте, господин здешний домовой! — дружески кивает Сярби в ответ. — Как идут дела?
— Ничего идут, знай подстегивай, — говорит служитель, тогда как мысли его заняты жареной ветчиной с яичницей.
— Хо-хо, черт побери! — Секретарь откидывает на положенное ей место прядь своих белесых волос. — Кого же это вы собираетесь подстегивать?
— Там будет видно … — «Домовой» пожимает плечами. Но теперь ему и впрямь придется немного помешать молодому человеку. Перво-наперво надо подмести пол, затем расставить, как положено, скамейки — сегодня совещание уполномоченных.