Мысли сушат, от них высыхают озера и реки, но что остается на месте этих озер и рек? Остается жизнь, очень слабая, еле живая жизнь, которую можно умертвить, растоптать, а можно выходить, если ты ее понимаешь.

Суша понимала, теперь она понимала эту жизнь, возникшую на месте высохших рек и озер, на месте ее рек и озер, которые теперь стали сушей. И она захлопотала над этой жизнью, которая — подумать только! — столько лет терпела бедствие в океане и наконец нашла спасение на земле. Спасение — на земле! От этой мысли суша затрепетала, и камни ее рассыпались в чернозем. И она широко раскинула свои берега для всех, кто терпит бедствие в океане.

Разве жизнь в океане — это жизнь? Разве это жизнь, когда нет возможности подняться над раз и навсегда установленным уровнем моря? Разве это жизнь, когда и наверх не подняться, и вниз не спуститься, потому что чем дальше вниз, тем больше давление?

У суши не может быть примирения с океаном! Борьба с океаном — это борьба за каждую жизнь, все равно — одноклеточную или многоклеточную, за каждую жизнь, которая там, в океане, а не здесь, на земле. И суша опускает свои берега, она вся становится как-то ниже, потому что теперь ей ни к чему высота: чем выше — тем дальше от жизни.

И вот уже первая зелень на ее берегах, первое оживление.

— Нельзя отрываться от своей почвы!

— Нет, нужно отрываться, для того чтобы двигаться!

— А может быть, так: и двигаться, и не отрываться?

Это высадились сторонники двух различных образов жизни, вернее, двух с половиной образов жизни (половина — это, как всегда, компромисс). Они вели свой спор в океане и продолжают вести его на земле. Неразрешимый спор, но необходимый и тем, и другим, потому что так им легче, жить и дышать. (Противники дышат по-разному, поделив между собой кислород и углекислый газ, и, таким образом, в споре у них если и не рождается истина, то по крайней мере, очищается атмосфера. Если бы они примирились… Страшно даже подумать, что бы произошло.)

— Вы не захватили с собой воды? Мы в спешке о ней позабыли… Знаете, когда в воде, о воде не думаешь.

— А вы пустите поглубже корни, может быть, вытянете из земли.

— Да нет, мы лучше побегаем, поищем.

— Вы побегайте, вы пустите корни, а мы попробуем, у кого вкуснее вода.

Сторонники различных образов жизни меняют свои образы жизни применительно к новым, земным условиям, но противоречия остаются прежние, за этим, следит каждая сторона. И суша не пытается их примирить, главное, что они на суше. Здесь им будет легче дышать, хотя дышат они по-разному: одни предпочитают углекислый газ, другие отдают предпочтение кислороду

Среди многих династий, правивших на земле, наименее памятна династия Малакоподов.

Представители этой династии были скромные и робкие существа, не оставившие после себя заметных следов, за что, видимо, и получили прозвище Мягконогие.[1]

Царство Малакоподов было огромно, оно занимало весь Мировой океан, но в отличие от других царств не помышляло о завоевании смежной территории — суши.[2] История царства Малакоподов, к сожалению, нигде не записанная, проходила на дне океана, что, быть может, и делало ее незаметной для постороннего глаза, которого, впрочем, еще не было в те времена. Малакопода Десятого сменял Малакопод Одиннадцатый, Малакопода Одиннадцатого Малакопод Двенадцатый. Малакопода Сотого — Малакопод Сто Первый, и не только историки, но и их современники не смогли бы их отличить. Все они были Мягконогие, а потому не оставляли после себя ничего, кроме потомства.

Может быть, из-за своей мягкости Малакоподы плохо ориентировались в пространстве. Они постоянно путали северные и южные моря, а если при этом учесть, что они с трудом передвигались на своих мягких ногах, то можно себе представить, к каким это приводило последствиям.

Осталось неизвестным, когда именно, при Малакоподе Каком произошло потрясшее мир нашествие Трилобитов.

Откуда пришли Трилобиты, никто не знал. Знания Малакоподов и вообще были невелики, где же им было знать, откуда пришли Трилобиты? Несметные полчища наводнили Мировой океан, так что он даже вышел из берегов (что, однако, не подтверждено свидетельствами очевидцев).

Это была могущественная армия, особенно по тем временам. Вооружена она была совершенными органами зрения, осязания и вкуса, а кроме того, великолепно ориентировалась в пространстве и уж, конечно, не путала северные и южные моря.

Трилобиты были закованы в панцири, и это дало повод для малообоснованных утверждений, что Трилобиты, быть может, переодетые Малакоподы, недовольные правлением Малакопода Последнего. Но, во-первых, правление Малакопода Последнего мало чем отличалось от правления Малакопода Предпоследнего, как и от правления Всех Прочих Малакоподов. Во-вторых же, что особенно важно, как можно набрать такую армию недовольных в царстве, в котором никогда не было недовольных по причине неразделенности эмоций на положительные и отрицательные? Малакоподы воспринимали мир целиком, и понятия о добре и зле были слиты у них в одно понятие. Поэтому и нашествие Трилобитов было для них не бедствием, а просто явлением, лишенным каких-либо качественных оценок. И когда Малакоподу Последнему доложили о нашествии Трилобитов, он сказал:

— Трилобиты?.. Это какие Трилобиты? А может, они вовсе не Трилобиты? И разве кто-нибудь может сказать с уверенностью, Трилобит он или не Трилобит?

Такой уверенности не было у Малакоподов, как, впрочем, и любой другой уверенности. Уверенность — это способность твердо стоять на тогах, но они-то ведь были Мягконогие. К тому же им было трудно отличить Трилобита от Нетрилобита по причине несовершенства органов чувств. И когда Малакоподу Последнему доложили о массовом уничтожении Малакоподов, он меланхолически возразил:

— Малакоподов?.. А может, они вовсе не Малакоподы? Может, они Трилобиты, с которыми мы боремся, а Трилобиты — Малакоподы. за которых мы боремся? И разве кто-нибудь может сказать с уверенностью, Малакопод он или не Малакопод?

Малакопод или не Малакопод — определить это могли только Трилобиты, оснащенные совершенными органами зрения, осязания и вкуса. И они пускали в ход эти органы столь интенсивно, что в конце концов Малакопод Последний стал действительно последним Малакоподом. Но он не усмотрел в этом разницы.

— Последний? Кто может…

Нашествие Трилобитов положило начало Палеозойской эре — эре Древней Жизни, которая была эрой Новой Жизни, но, конечно, порядком устарела с тех пор.

Трилобиты очень скоро захватили весь Мировой океан, значительно сократив количество его обитателей. Но и в этом сокращенном количестве обитатели океана представляли большое, а с точки зрения Трилобитов — вопиющее разнообразие, что уже само по себе противоречило духу и даже физиологии Трилобитов.[3]

В разнообразии подводного мира Трилобиты видели главную опасность. Поэтому, хотя нашествие давно кончилось и наступила мирная жизнь (насколько она может быть мирной в условиях непрекращающегося массового уничтожения), Трилобиты не снимали панцирей. Они не снимали панцирей ни дома, ни в гостях, ни в какой-нибудь самой непринужденной и дружеской обстановке. Они ели в панцирях, и спали в панцирях, и умирали, закованные в панцири. Прекрасно ориентируясь в пространстве, они понимали, какую опасность таит это пространство, и поэтому спешили отделить себя от него.