— Итак, в случае неизбежной беседы с представителями власти просто поменьше говорите, а побольше напирайте на дамские штучки — рыдайте, падайте в обморок и вообще, прикиньтесь глуповатой нервной дамой, не способной связать двух слов, — продолжал Легонтов тоном школьного репетитора, объясняющего бестолковой гимназистке, как вести себя на экзамене, чтобы не провалиться.
— Кажется, сейчас прикинуться глупой не составит мне никакого труда, — кротко ответила я, чтобы сделать ему приятное. Не время, развязывать дискуссию и демонстрировать свой интеллектуальный потенциал…
— Вот и прекрасно. Я всегда знал, что в вас погибла настоящая актриса. Рыдайте, бейте на жалость и ничего не бойтесь. Если вас даже задержат, я появлюсь в участке часа через два в качестве вашего адвоката и еще через пятнадцать минут мы уйдем оттуда вместе. Ну, благословите меня, я пошел.
Легонтов подтянулся, взобрался на ограду и перемахнул на ту сторону, без труда преодолев колючую проводку, венчавшую это защитное сооружение. Его легкие шаги очень скоро стали не слышны.
Я осталась на месте и принялась настороженно прислушиваться к окружающим шорохам, честно выполняя свои обязанности по части пресловутого шухера. Мне тут же стали мерещиться чужие голоса, скрип смазных сапог, прерывистое дыхание за моей спиной… Я уже была близка к тому, чтобы со всей мочи засвистеть в оставленный мне свисток, но, к счастью, сдержалась, понимая, что это всего лишь нервы. Нервы, нервы… А мне ведь сейчас не до нервов, лучше оставить их на потом.
Но если бы я и в самом деле услышала подозрительный шорох, то, боюсь, все Лефортово услышало бы тогда мой дикий крик и даже полицейский свисток был бы ни к чему…
Тем временем на боковой пожарной лестнице, ведущей на крышу кирпичного здания, появился темный мужской силуэт.
Слава Богу, Легонтов был уже близок к цели. Вскоре он поднялся на кровлю, осторожно подкрался к чердачному окну, за которым мерцал слабый огонек, открыл раму и исчез внутри… Я замерла, боясь даже дышать. Казалось, что время тянется бесконечно долго, а может быть, и вовсе остановилось, и я жду здесь уже полгода.
Моя рука как-то независимо от моей воли потянулась к корзине с провизией и вытащила оттуда слоеный пирожок, изначально предназначавшийся для угощения сыщика.
Наверное, это тоже было нервное, но я и сама не заметила, как впилась в пирожок зубами, и только проглотив пару кусков, поняла, что именно я делаю — в минуту высшего напряжения и смертельной опасности предаюсь самому разнузданному и унизительному чревоугодию.
Мне захотелось с омерзением отшвырнуть чертов пирожок подальше, но я побоялась оставить под забором фирмы покойного Крюднера следы своего пребывания. Улику пришлось доесть…
Луна выглянула из-за разорванных ветром туч, и в ее бледном свете я наконец увидела, как из слухового окна на крышу вылезли уже две тени — мужская и женская.
Мое сердце радостно застучало — похоже, мы все-таки нашли Лидочку! Кто еще полез бы с господином Легонтовым на скользкую кровлю, доверчиво держа его за руку, если это не Лида, которой сыщик наверняка представился как посланник Елены Сергеевны Хорватовой…
Я с замиранием сердца смотрела, как два человека осторожно пробираются к спасительной пожарной лестнице.
Однажды мне тоже довелось рискуя жизнью путешествовать по мокрой от дождя кровле шестиэтажного дома — я сочла нужным кинуться в погоню за преступником, поскольку мужчин, способных принять эту задачу на себя, под рукой не оказалось.
До сих пор меня передергивает при воспоминании о скользкой, покатой крыше, каждый шаг по которой вызывал головокружение, а держаться следовало не только уверенно, но даже нахально, чтобы авантюрист и убийца, за которым я гналась с револьвером в руке, не почувствовал, что я потеряла кураж и внутренне трясусь от страха…
Луна снова спряталась, когда беглецы были уже на середине лестницы. Я больше не могла наблюдать за их передвижениями, но вскоре услышала шаги с внутренней стороны ограды. Господин Легонтов подсадил на забор девушку, в которой я узнала Лиду, и окончательно успокоилась.
Лидочке не удалось так легко, как сыщику, преодолеть ряд колючей проволоки, на ржавых шипах остались клочья Лидиной одежды. Впрочем, ее наряд был и так, мягко говоря, не в порядке. Похоже, все эти дни она провела в той самой последней блузке, в которой ушла из пансиона в день своего исчезновения.
— Елена Сергеевна! — Лида с рыданиями бросилась мне на шею.. — Благослови вас Господь! Вы спасли мне жизнь! Чем я отблагодарю вас за все?
Я тоже обняла Лиду и почувствовала, как по щеке побежала слеза. Мне все время хотелось верить, что она жива и мы сможем ее спасти, но как же было страшно, когда приходилось хоть на минуту в этом усомниться!
Легонтов тяжело вздохнул. Он всегда стремился, насколько это было возможно, избегать сцен с участием рыдающих женщин…
— Милые дамы, призывать Господнее благословение и плакать вы будете потом. А сейчас я настоятельно рекомендую всем поскорее покинуть это гостеприимное местечко! — напомнил Александр Матвеевич.
Я сняла с себя плащ и накинула его на плечи Лидии. Во-первых, под плащем и капюшоном она легко спрячет все изъяны своего наряда, а во-вторых, на улице было холодно. У меня, в конце концов, оставались шляпка, перчатки и суконный жакет, я не умру от переохлаждения и без плаща, а вот для Лиды, одетой в рваную полотняную блузку, путь из Лефортова на Арбат мог бы завершиться двусторонней пневмонией.
Жаль, что у меня не нашлось никаких прочувствованных слов, которых без сомнения жаждало исстрадавшееся сердце бедняжки Лидии. Но от теплого плаща, как ни крути, помощь все равно более ощутимая, чем от любого, самого горячего слова.
После своего милосердного акта я схватила Лидочку за руку и, нарушая правила конспирации, громко закричала:
— Господа, скорее на улицу! В квартале отсюда меня должен ожидать извозчик, если старый осел не удрал потихоньку восвояси.
Легонтов, острым взглядом окинув место нашей стоянки у ограды крюднеровской фирмы, обнаружил корзину с остатками трапезы, в спешке забытую мной.
Прихватив эту улику, мы втроем кинулись бежать по проулку к тому месту, где я оставила наемный экипаж.
На наше счастье возница, решив, что от добра добра не ищут, а других седоков среди ночи заполучить не просто, мирно дремал на козлах в ожидании обещанных мной щедрых чаевых.
— Батюшки-светы, никак, госпожа хорошая, больные ваши на поправку пошли? — хитро хмыкнул он, увидев, что я вернулась в компании. — За долгое ожидание прибавить бы надобно, да и за новых седоков с вас причитается. Я одну барыню подряжался везти, а тут, вона, цельная ватага, да еще и с кавалером!
— Ладно, дед, трогай давай, не ворчи, прибавку получишь, — оборвал его Легонтов. — А что народу прибавилось, так и ехать веселее будет.
Мы быстро расселись в пролетке, и старая лошадь, цокая подковками по мокрому булыжнику, потащила нас к Елоховке.
— Ну до чего шустрые господа пошли, — продолжал рассуждать возница, подхлестнув лошадку. — Ночь-полночь, а все им неймется, все шастают… Вы часом, барин, не из бомбистов будете? Я вот давеча возил так-то одних, тоже вроде господа благородные и на чай дать обещались, а потом меня, раба Божия, жандармы в Охранку затаскали. Бомбистов, говорят, возишь! А не было ли с твоей стороны, старый хрыч, сговора и злого умысла? Вот оно как повернулось-то. Умысла злого, ишь чего удумали-то… А какой с моей стороны умысел быть может, мне седоки за труды копеечку лишнюю прибавят, вот и весь мой умысел! И с вами, прости, Господи, грехи мои тяжкие, тоже, господа хорошие, того гляди беды большой не оберешься… Это ведь что выходит? С Арбата вез, стало быть, одну дамочку и навроде как к больному, а на Немецкой, глядь, уже трое бегут, и все в коляску — скок… Что, как, откуда — мне не ведомо, знай вези! А ну как потом спросит кто?
Мы вскоре перестали вслушиваться в эту бестолковую и бессмысленную воркотню.