— …губа рассечена… Сначала вы изуродовали друг друга, а потом принялись за мотор?

— Мама, эти мальчики мои друзья, — очень серьезно сказал Костик. — И потом, мы не обедали и не ужинали…

— Почему же ты не разогрел суп? — рассердилась мама. — В холодильнике голубцы тебе приготовлены.

— Забыл, — вздохнул Костик. Пока разбирали карбюратор, никто и не вспомнил про еду. Да и про время забыли.

— А это кладбище металлолома так и останется тут? — поинтересовалась мама.

— Вы не беспокойтесь, — сказал Ваня. — Мы сейчас все на старое место привернем.

— Они в этом деле собаку съели, — не очень-то уверенно подтвердил Костик.

— Боже мой! — сказала мама и ушла на кухню.

— Вы не расстраивайтесь, — прошептал Костя. — Она не злая.

— Другая бы нас поганой метлой отсюда выставила, — сказал Андрей. — Хорошо еще я газеты догадался подложить.

— Она рассердилась, что я суп не разогрел, — сказал Костя.

Немного погодя Костина мама пригласила всю компанию за стол. Правда, сначала прогнала в ванную руки мыть. Костина мама еще совсем молодая женщина с синими глазами и пышными волосами, затейливо уложенными на голове. Двигая полными руками, она подкладывала в тарелки, наливала чай в белые толстые кружки и с удовольствием смотрела, с каким аппетитом мальчишки набросились на еду.

— Кто же вас так разукрасил? — спросила она.

Мальчишки переглянулись и стали медленнее жевать.

— Я думала, только Костик у меня такой скрытный, а вы все, оказывается, одинаковые.

— Сколько раз говорить… Никакой я не Костик, — хмуро заметил ее скрытный сын. — Костя я.

Костина мама поочередно заглянула всем в глаза и, конечно, остановила свой выбор на Андрее.

— Расскажи, мальчик, что же все-таки с вами произошло?

Оттопыренные уши Пирожкова запылали, он беспомощно взглянул на Ваню и промямлил:

— Какие-то хулиганы напали на нас… а потом мы на них.

— Кто же на кого напал?

— Мы с ними подрались, — выручил друга Ваня. — Андрею как дали в глаз, так он больше ничего и не видел…

— Что-то я раньше вас в нашем доме не встречала.

— Мы познакомились с Костей на авиамодельных соревнованиях, — сказал Ваня.

— Мам, налей еще чаю! — перевел неприятный разговор на другое Костя.

Когда диктор по радио объявил, что московское время двадцать один час и пятнадцать минут, лица у Вани и Андрея вытянулись: они совсем забыли про дом! Наверное, Костина мама догадалась, о чем они подумали.

— Уже поздно — идите домой, — сказала она. — А мотор завтра приведете в божеский вид.

У мальчишек сразу полегчало на душе, и они оба подумали, что Костику повезло с мамой.

— Главное, ничего не трогай без нас, — предупредил Ваня. — Все как лежало, так и пусть лежит…

— Я вас буду ждать, — сказал Костя.

— Инструкцию я с собой возьму, — вспомнил уже на пороге Ваня. — Кое-что мне тут неясно…

— А мне дай с собой эту… бодягу, — тихонько попросил Андрей.

— Насчет мотора не беспокойтесь, — сказал Костя. — Отец приедет — соберет. Главное, чтобы детали не потерялись.

— Пускай завтра до утра просижу тут, а соберу, как было, — заявил Ваня.

— Соберем, — сказал Костя.

— Если всю ночь втирать бодягу, к утру глаз пройдет? — спросил Андрей.

— Как ты быстро хочешь! Дня через два и то немного заметно будет.

— Ну как я с такой вывеской завтра в школу приду?

— Надя Краснопевцева в обморок упадет… — улыбнулся Ваня.

— Краснопевцева? — заинтересовался Костя. — Это которая дрессированную овчарку пограничникам подарила? Про нее еще в «Ленинских искрах» писали.

— Теперь она Андрея дрессирует, — засмеялся Ваня. — Хочет из него отличника сделать.

— Ну и болтун, — поморщился Андрей.

Поблагодарив Костину маму за угощение и попрощавшись, мальчишки наконец покинули этот гостеприимный дом.

— К чему ты Надьку Краснопевцеву приплел? — покосился на приятеля Андрей.

— Больно часто в зеркало смотришься… Ну, один глаз подбили, чего переживать-то?

— Думаешь, я из-за Надьки?

— Синяк настоящего мужчину только украшает, — на ходу придумал Ваня. — Пирамида завтра от зависти лопнет… Уж он никогда бы драться не стал.

— Боюсь, не соберем мы этот карбюратор, — сказал Андрей, когда они сошли с автобуса на своей улице. — Ты хоть помнишь, что куда привинчивать?

— Мы еще на этом моторе по Неве с ветерком прокатимся, — похвастался Ваня. — Да, а что мы скажем дома?

— Скажем…

— …автобус врезался в троллейбус! — перебил Ваня. — Не пойдет. «Где же вы, — спросят наши дорогие родители, — так долго разгуливали со своими синяками и шишками? После аварий люди попадают или в больницы или спешат домой…» — Я врать не умею, не то что ты, — сказал Андрей. — Мамаша по глазам сразу узнает, когда я неправду говорю…

— Доставай повязку дежурного по школе, — приказал Ваня.

— Это еще зачем?

— Мы с тобой теперь — юные дружинники, понял? А у дружинников на руках — красные повязки. Сегодня были на первом дежурстве. Придешь домой и так, между прочим, скажи, что мы с тобой помогли милиции задержать опасного преступника.

— Так мне и поверили!

— У тебя уйма доказательств: фонарь под глазом, повязка на рукаве. И вид нынче у тебя очень боевой! — сказал Ваня. — А смотреть своей проницательной мамочке в глаза вовсе не обязательно, тем более, что ты сейчас одноглазый… Смотри лучше на бабушку.

— Ну что ж, дружинники — это звучит убедительно, — подумав, согласился Пирожков и стал искать в портфеле красную повязку дежурного по школе.

Пожав друг другу руки, они разошлись в разные стороны.

В городе стало много солнца, тепла. В конце апреля прогремела первая гроза. Небо стало темно-синее, засверкали молнии, ударил гром, но дождя почему-то не было. Ленинградцы повесили на вешалки свои зимние пальто, убрали подальше меховые шапки. На улицах замелькали разноцветные нейлоновые куртки, пиджаки, платья. Школьники первыми сбросили зимнюю одежду. Каждое утро на улицы высыпала армия мальчишек в серых костюмах и девочек в коричневых платьях с белыми передниками.

На Неве прошел последний лед и вода посветлела. Низкое и серое небо поголубело. С вечера на нем появлялись бледные звезды и блеклый невыразительный месяц. Приближалась пора белых ночей.

Как-то в начале мая ребята устроили в школе субботник. Подмели двор, навели порядок на спортивной площадке, соскоблили с рам пожелтевшие полоски бумаги и распахнули в шумный городской мир широкие окна. Однако учителя, когда начинался урок, просили закрывать окна: слишком уж много соблазнов было на улице. Ребят интересовало все: и скворец на ветке, и машина у ворот, и дворник, подметающий улицу.

Учиться надоело, ребята считали дни до каникул. Школьная практика — это не в счет. Одно дело — сидеть по пять-шесть часов за партой, другое — работать где-нибудь в пригородном совхозе на свежем воздухе. Там тебе и кислый щавель, и сладкая земляника, а главное — свобода!

Как-то Пирамида, задумчиво глядя в окно, негромко сказал:

— Хотел бы я быть голубем… Никаких тебе забот: крупы насыплют, никто тебя не трогает, лети куда хочешь!

— Ты больше похож на летучую мышь, чем на голубя, — поддел его Ваня Мельников.

— А ты на полярную сову, — не остался в долгу Пирамида.

— Что это у вас сегодня птичье настроение? — улыбнулась Нина Васильевна. — Кстати, Бабочкин, вспомни, кто из великих русских поэтов посвятил свое стихотворение птицам?

Пирамида встал и уставился в потолок. Он всегда так делал, если попадал впросак.

— Грачи улетели, — пробормотал он. — Нет… грачи прилетели…

— Это ты удивительно верно подметил, — сказала учительница. — Грачи уже давно прилетели. И не только грачи, а и скворцы, и ласточки… Садись, Бабочкин.

— Голубок наш сизокрылый, — засмеялся Ваня.

— Может быть, ты, Мельников, нам ответишь на этот вопрос?

— Пожалуйста, — поднялся Ваня и с чувством продекламировал: — «Сижу за решеткой в темнице сырой, вскормленный в неволе орел молодой…» А вот сразу про двух птиц… «Выткался на озере алый свет зари. На бору со звонами плачут глухари. Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло. Только мне не плачется — на душе светло…» Дальше не помню.