Диригенс Мар-ди старался сохранять спокойствие, но это удавалось с большим трудом. Ему позволили вызвать на поединок Раныд самого Ланселота. Как известно от поединка невозможно отказаться, это равносильно капитуляции. И на кону не только твоя репутация – судьба мира, чьим творцом ты являешься. Но это как раз не тревожило: у него не было мира, так что пусть волнуется Ланселот.

Он уже сутки находился в Храме Света: нужно как можно больше напитаться Силой перед ответственным заданием. В Храме серебристое сияние излучают и стены, и пол, и потолок, и алтарь, похожий на гигантский якорь. В центре уходила куда-то под потолок, заострявшаяся к верху стела-стрела. Во время служения все три острия, смотрящие в небо, из серебристого превращались в ослепительно-белые. Диригенсы и минарсы, допущенные к служению носят серебристые одежды, поэтому иногда церемониальные одеяния сливались с лившимся со всех сторон серебром, и казалось, что служители растворяются в воздухе и лишь головы и кисти рук летают отдельно от тел.

Сегодня Мар-ди поклонялся в одиночестве. Сначала он читал Шесас – священную книгу ордена, где содержалось откровение Эль-Элиона записанное первым ареопагитом, настолько светлым, что Единый и Единственный удостоил его видения, где беседовал с ним. Откровение записали шрифтом мудрых. Прочесть его могли исключительно ареопагиты. Для остальных откровение выглядело простым набором букв. Однако, даже не понимая, служителей обязывали читать текст, чтобы наполнится светом и утвердится в избранном пути. Вторую часть Шесас составляли размышления ареопагитов, последовавших за первым. Алтарь слегка менял цвет в такт произнесенным слогам, и Мар-ди чувствовал, как мелкими приятными покалываниями пронзает тело вливающаяся энергия. Иногда он прерывался и размышлял о Хилатэ – Мироздании Эль-Элиона – и пытался представить свое место в ней. В эти минуты алтарь угасал и становился серебряным.

Когда часы бдения подходили к концу, створки храма неожиданно распахнулись и в зал, чеканя шаг, вошли золотые туралы – личная гвардия ареопагита. Командор приложил ладонь к левому плечу в приветствии. Золоченый доспех гулко отозвался на удар. Белые перья пышного плюмажа подпрыгнули на шлеме с задранной личиной.

Мар-ди сдержанно поклонился. Золотые туралы числились рангом ниже диригенса, но, обладая словом владыки, могли отдавать приказы. Тогда слушаться их надлежало неукоснительно.

– Ареопагит просит вас к себе, – провозгласил командор.

– Повинуюсь, – сдержанно ответил Мар-ди, но сердце дрогнуло. Мало кто мог похвастаться тем, что лично беседовал с ареопагитом. С ним лично, за всю жизнь такое происходило впервые.

Все же он постарался не показать волнения. Поднялся, поправил большие прозрачные очки, аккуратно пригладил непослушные седые волосы. Придирчиво осмотрел серебристые одежды, что волнами опускались с плеч на пол, образуя длинный шлейф. Вроде бы все в порядке. Мар-ди в очередной раз порадовался широкой бесформенности одежд служителей. Под ними никто не разглядит его тощее тело, так разительно отличающееся от атлетически сложенных стражей ареопагита. На этих гигантах доспехи из особого сплава золотистой стали сидели как влитые.

Туралы развернулись одновременно. Никто не сбил шаг, не отклонился в сторону. Алебарды на плечах не шелохнулись, а белые плюмажи на сверкающих закрытых шлемах качнулись одной волной. Воины расступились, освобождая Мар-ди место в середине строя. Когда он прошел между ними, они пошли вперед, не заставляя его останавливать и ждать их. Окруженный туралами, словно золотыми статуями, диригенс покинул храм.

В Храме Света существовало всего два вида посвященных, облеченных силой. Первая ступень, ступень ученичества – минарсы. С годами они переходили на вторую ступень и становились учителями – диригенсами. Все они служили одному делу: под руководством ареопагита принести свет во все миры.

Минарсы входили в миры и вербовали в них послушников – у них тоже было две ступени посвящения, в зависимости от их заслуг для дела Храма. Те же, кто проявил себя особым образом, удостаивался чести стать туралом – стражем храма. Мар-ди, как диригенс считал себя намного могущественнее любого турала. Но те лицезрели ареопагита каждый день, а прочие посвященные – минарсы и диригенсы – лишь в особых случаях.

Мар-ди много слышал о встречах с ареопагитом. Редкие, и потому особенно выдающиеся, они заставляли еще раз задуматься о важности полученного задания. О том, что стоит на карте, об ответственности. Ареопагит принимал только в виду особой важности. По рассказам других диригенсов, встречи с владыкой каждый раз происходили в разных местах и Верховный постоянно менял внешность.

В строю туралов диригенс прошел Рубиновый коридор, миновал зал Веди и Буки, потом сад камней. Посредине зала Аз поскрипывала на ветру (ветер внутри задания?) небольшая калитка, ажурная, свитая из серебряной проволоки.

Командор вскинул открытую ладонь к правому плечу и строй замер. Стоящие перед Мар-ди воины развернулись на девяносто градусов и расступились, пропуская диригенса.

– Ареопагит ждет вас, – командор резким кивком поклонился Мар-ди и вскинул открытую ладонь вперед и вверх. Золотой строй мгновенно развернулся. Единым строем туралы покинули зал, оставив эхо стучащих по мраморным плитам сапог.

Мар-ди взволнованно застыл перед одиноко стоящей калиткой. В отсутствии ограды она казалась несуразной. Через тонкие прутья он видел продолжение зала Аз и начало Бирюзового коридора.

Диригенс коснулся серебристого металла. По кончикам пальцев скользнуло куснувшей дрожью, как от слабого разряда тока.

– Входите, открыто, – голос, казалось, грянул сразу со всех сторон. Раскатистый, он прошел по залу легким ветерком, что освежает, а не разрушает. Мар-ди решительно толкнул калитку и сделал шаг.

Второй шаг он ступил уже в маленькой комнате с сияющими мягким светом стенами. В комнате едва хватало места для хрустального, текущего, словно вода, трона на котором восседал ареопагит. Перед Диригенсом он предстал как молодой, почти подросток, юноша. Худощавый, невысокий. Особенно выделялись нежные как стебель травы зеленые глаза и белоснежные волосы. Служитель света пал на колени. Над ним пролился теплым дождем баритон:

– Ты взялся за благое дело, сын мой. Пусть мое благословение пребудет с тобой! – и склоненный затылок диригенса почувствовал горячую ладонь, вливающую еще одну порцию силы.

Мгновение, и все исчезло. Мар-ди стоял на коленях посредине зала Ер – зала магии, последнего в череде залов. Ер открывался очень редко и по особому распоряжению Ареопагита.

Оранжевый свет лампад заливал зал дрожащим светом. Тени плясали на багровом шелке занавесей, массивном и на вид удобном кресле, обитом красной материей. Именно в нем диригенс должен будет провести следующую неделю. А то и дольше.

Мар-ди глубоко вздохнул и медленно опустился на уютное сиденье. Старательно устроился там как в гнездышке. Расслабленно откинулся на спинку и закрыл глаза. Вот и все.

– Ра-ныд, – растягивая слово, воззвал он.

И в миг погрузился в черное пространство. На какое-то мгновение темнота оглушила. Гулкие удары сердца забили в барабанные перепонки. Мар-ди учащенно заморгал, стараясь хоть что-то рассмотреть. Он знал, что тьма скоро рассеется – сила творения соткет игровое поле, но не мог контролировать себя. Хорошо, что его не видел ареопагит. Что бы он подумал о самообладании посвященного высшего ранга?

Тьма вокруг побледнела, наполняясь зеленым светом. Далеко внизу проступило из пустоты поле. Оно медленно вынырнуло из мрака небытия и сразу осветило все вокруг, придавая окружающему пространству осязаемость.

Вскоре диригенс разглядел и себя, но не понял, на чем он стоит. Он будто висел в пространстве над полем. Мар-ди много читал о Раныде, знал, что его ожидает, но реальность все равно оказалась столь непривычной, что он перестал двигаться, стараясь приспособиться к пространству поединка. Казалось, стоит ему шевельнуться – и он полетит в пропасть.