Дэймон Найт

Кукловод

Когда в дверь ввалился здоровенный детина, обстановка мгновенно изменилась: все, кто был в зале, точно сделали стойку, как охотничьи собаки на дичь. Талер перестал барабанить по клавишам, двое пьянчуг, горланивших какую-то песню, мигом заткнулись, нарядные холеные люди со стаканами коктейля в руках прервали разговор. Утих смех.

- Пит! - взвизгнула женщина, что оказалась к нему ближе остальных, и детина, крепко прижимая к себе двух девушек, уверенно шагнул в зал.

- Как поживает моя цыпочка? До чего ж ты, Сьюзи, аппетитна, эх, слопал бы тебя, да таким блюдом я уже набил себе брюхо за завтраком. Джордж, пират этакий... - Он отпускает обеих девиц, притягивает к себе вспыхнувшего от смущения лысого коротышку и хлопает его по плечу. - Ну показал же ты класс. Дружище, ей-богу, истинный класс, слово даю. А теперь слушайте, что я скажу! - орет он, перекрывая голоса, спрашивающие, требующие: Пит это, Пит то.

Ему подносят стакан мартини, и он стоит, стиснув пальцами этот стакан, высокий, загорелый, в ладно сидящем смокинге, сверкая зубами, белоснежными, как манжеты его рубашки.

- Мы дали представление! - объявляет он им.

Вопль восторга, многоголосый гомон: "Да еще какое представление, послушай, Пит, Бог ты мой, вот это представление..."

Он поднимает руку.

- Представление что надо!

Снова тот же вопль, тот же гомон.

- Видать, хозяину оно пришлось по вкусу - враз подмахнул с нами контракт на осень!

Визг, рев, люди, запрыгав от радости, хлопают в ладоши. Детина явно намерен сказать еще что-то, но, осклабившись, сдается, а они, оттирая друг друга, толпятся вокруг него - кто хочет пожать ему руку, кто шепнуть что-то на ухо, кто обнять.

- Всех вас люблю, всех до единого! - зычно рявкает он. - А не встряхнуться ль нам чуток, как по-вашему?

Всплеск оживленного говора, публика начинает рассаживаться по местам. Со стороны бара доносится звяканье стаканов.

- О господи, Пит, - с благоговейным обожанием лепечет какой-то пучеглазый заморыш, - когда ты кокнул аквариум, я чуть было не уписался, ей-богу...

Детина радостно гогочет.

- Ага, ну и харя же у тебя была, как сейчас вижу! Да еще забыть не могу тех рыбешек, что расшлепались по всей сцене. А мне-то каково? Деваться некуда, становлюсь, значит, я на колени... - Детина опускается на колени, пригибается к полу, разглядывает воображаемых рыб, - ...и говорю им: "Ну-ка, мальцы, живо назад в свои икринки!"

Под взрыв неудержимого хохота детина встает с пола. Зрители, устраиваясь поудобнее, располагаются вокруг него амфитеатром. Те, кто подальше, чтобы лучше видеть, влезают на диваны, на скамью перед фортепьяно. Тут раздается чей-то вопль:

- Пит, даешь песенку про золотую рыбку!

Одобрительный гул, крики: "Ну пожалуйста, Пит, про золотую рыбку, Пит!"

- Ладно, уговорили. - Детина, расплывшись в улыбке, садится на подлокотник кресла и поднимает свой стакан. - И рраз и два... а музыка-то куда подевалась?

Свалка возле фортепьяно. Наконец кто-то берет три-четыре аккорда. Детина корчит смешную рожу и поет:

- Эх, мне стать бы рыбкою... Рыбкой золотою... Как девчонку пригляну... Я ей хвостиком махну...

Хохот. Всех громче заливаются девушки, широко разинув яркие накрашенные рты. Одна багровая от смеха блондинка кладет на колено детины руку, другая усаживается почти к нему вплотную за его спиной.

- Но если по-серьезному... - начинает детина.

Еще взрыв хохота.

- Пусть это будет шутка, - произносит он вибрирующим голосом, когда стихает шум, - но я со всей серьезностью вам говорю, что не управился бы с этим в одиночку. Вот вижу я среди нас иностранных газетчиков, потому и хочется мне представить вам главных работяг, без которых я б далеко не уехал. Перво-наперво это Джордж, наш трехпалый руководитель джаза - он сегодня поддал такого жару, что на всем белом свете не сыскать парня, которому по плечу с ним тягаться. Ох и люблю же я тебя, Джордж!

Детина тискает заалевшего лысого коротышку.

- Потом - Рути, моя любовь до гроба... Эй, где ты там? Милочка, как же ты была хороша, ей-ей, лучше всех, детка, придраться не к чему, без дураков...

Целует темноволосую девушку в красном платье, которая, слабо вскрикнув, зарывается лицом в его широкое плечо.

- И Фрэнк... - нагнувшись, он хватает за рукав пучеглазого заморыша. А о тебе что сказать? Что я в тебе души не чаю?

Заморыш, поперхнувшись от счастья, безмолвно моргает. Детина награждает его дружеским тумаком.

- Сол, Эрни и Мак - мои писаки-драматурги. Их бы успех Шекспиру...

Детина выкликает имена, и они по очереди подходят и жмут ему руку. Впавшие в экстаз женщины, рыдая, целуют его.

- Мой дублер, - продолжает детина. - Мой мальчик на побегушках.

И...

- А сейчас, - произносит он, когда, надрав до боли глотки, раскрасневшаяся от возбуждения публика переводит дух, - я хочу представить вам моего кукловода.

В зале наступает тишина. На лице детины задумчивое и несколько испуганное выражение, словно он внезапно почувствовал приступ боли. Он уже не двигается. Сидит, не дыша, с остекленевшими глазами. Чуть погодя у него начинает подергиваться спина. Девушка, сидевшая на подлокотнике кресла, встает и входит в глубь зала. Ткань на спине его смокинга как бы лопается сверху вниз, и из образовавшейся прорехи вылезает какой-то маленький человечек. У него землистое, блестящее от пота лицо, а над ним копна черных волос. Он очень мал ростом, почти карлик, узкоплеч и сутул. На нем коричневая, вся в пятнах лота фуфайка и шорты. Выбравшись из тела детины, он аккуратно прикрывает разрез в смокинге. Детина сидит неподвижно с тупым, ничего не выражающим лицом.

Маленький человечек, нервно облизывая губы, слезает с кресла на пол.

- Привет, Фред, - бросает кое-кто из присутствующих.

- Привет, - отвечает Фред и машет рукой.

Ему лет сорок. Лицо - с крупным носом и большими темными кроткими глазами. Его надтреснутый голос звучит неуверенно:

- А представление-то у нас и вправду неплохо получилось, ведь верно?

- Верно, Фред, - вежливо отвечают они.

Тыльной стороной руки он вытирает лоб.

- Там внутри жарковато, - говорит он с извиняющейся улыбкой.