Лондон, 26 января 1711—1712.

[суббота]

У меня больше не осталось листов с золоченым обрезом такого размера, так что вам придется довольствоваться теперь обычными. Сегодня состоялся обед нашего Общества, поскольку, как я уже вам говорил, он был перенесен из-за происходившего в четверг разбирательства дела лорда Мальборо. С нами впервые обедал нынче герцог Ормонд; присутствовало тринадцать человек, а к концу обеда пришел еще и лорд Лэнс-даун, и значит, не хватало только троих. Господин секретарь предложил ввести в состав нашего Общества герцога Бофорта, который изъявил такое желание, но я настоял на том, чтобы дело было отложено, поскольку герцог Ормонд выражал на этот счет некоторые сомнения, а он ушел до того, как господин секретарь это предложил. В семь часов я попрощался с ними и весь вечер просидел у бедной миссис Уэсли, которая была нынче так плоха, что даже теряла сознание; к тому же ее то и дело сводит судорога; она принимает микстуру с асафетидой[782], которой я так нанюхался, что мне теперь повсюду мерещится этот запах. Никогда прежде его не обонял, он отвратителен. Мне сказали, что. из Ирландии должно прибыть восемь пакетов почты.

27. Нынче при дворе была такая толчея, что мне не удалось разглядеть принца Евгения. Виги всячески стараются собрать вокруг него толпу и используют всякий сброд, чтобы приветствовать его, когда он откуда-нибудь выходит. Герцогиня Гамильтон, придя от королевы, с которой она была на богослужении, шепнула мне, что собирается нанести мне визит, и я отправился поэтому к леди Оглторп, у которой мы условились встретиться с ней; ведь дамы всегда встречаются со мной у каких-нибудь общих знакомых. Она продержала меня чуть не до четырех часов; она слишком много говорит и ужасно всех злословит, так что я вряд ли проникнусь к ней особым расположением. Между тем я был приглашен на обед к лорду Мэшему, и они ждали меня, сколько могли, но когда я пришел, обед уже кончился; осердясь, они собирались даже выдернуть гвоздь, на который я обычно вешаю шляпу, но леди Мэшем этому воспротивилась. В восемь я опять пришел к лорду Мэшему, потому что по вечерам там обычно бывает лорд-казначей, и мы засиделись почти до двух часов ночи. Лорд-казначей просил меня придумать какой-нибудь способ помешать лорду Ноттингему переманить на свою сторону архиепископа Йоркского[783]. Завтра я попытаюсь что-нибудь предпринять, насколько это в моих силах. Уже очень поздно, так что пора ложиться спать.

28. Бедняжка миссис Мэнли, сочинительница, тяжко страдает от водянки и болей в ноге; типограф[784] высказал мне опасение, что она долго не протянет. Мне от души ее жаль; для людей ее сорта она вполне порядочна и обладает изрядной толикой здравого смысла и изобретательности; ей, должно быть, около сорока; она очень непритязательная и очень толстая. Миссис Ван уговорила меня пообедать сегодня у нее. Утром я беседовал с герцогом Ормондом и председателем конвокации[785] относительно вчерашней просьбы лорда-казначея, однако за благоприятный исход этого дела все же не поручусь. В палате лордов у нас очень незначительное большинство, и нам необходимо заручиться еще чьей-нибудь поддержкой. Мы крайне огорчены известием о том, что французы захватили у португальцев город в Бразилии[786]. Уже распроданы все три тысячи экземпляров шестого издания «Поведения союзников» и типограф поговаривает о седьмом; а всего их разошлось одиннадцать тысяч — число дотоле совершенно неслыханное. А вот «Совет Октябрьскому клубу» ценой в два пенса почему-то не покупают, и я никак не могут взять в толк, что тому причиной; написан он, смею вас уверить, очень даже недурно, и, как и подобает истинному сочинителю, чувствую, что он нравится мне все больше именно потому, что его не берут. Ведь среди нашего брата, писателей, как вам известно, в обычае пренебрегать суждением публики. Намекни я только, что памфлет написан мной, и все тотчас бросились бы его покупать, однако это должно остаться в тайне.

29. Я выпросил две довольно-таки пустенькие книжки Contès des Fèes [«Волшебные сказки»[787](франц.).] и вот уже второй день, как читаю их, хотя у меня тьма разных дел. До часу дня я слонялся по комнате, а потом пошел в канцелярию мистера Льюиса, где вице-камергер сообщил мне, что леди Райлтон, камер-фрейлина королевы, отказалась вчера от своего звания и что на ее место будет назначена леди Джейн Гайд, дочь лорда Рочестера, необычайно хорошенькая девушка; он сказал еще, что леди Сандерленд тоже дня через два-три сложит с себя свои обязанности. Обедал с Льюисом, а потом пошел проведать миссис Уэсли, которой сегодня полегчало. Почитаю своим долгом уведомить вас, что мистер Льюис вручил мне два письма: одно от епископа Клойнского, в которое было вложено другое — от лорда Инчквина[788] к лорду-казначею; епископ просит меня передать это письмо и похлопотать за лорда. Мне, однако, говорили, что этот Инчквин был весьма близок с лордом Уортоном, который, как мне помнится, прочил его на должность одного из лордов-судей, и при всем том епископ рекомендует его, как большого друга церкви и прочее. Я поступлю так, как сочту нужным. А второе письмо было от маленьких шалуний МД № 26. О господи, не верю своим глазам: тоже в конверте и тоже в виде дневника! — Простите, мы больше не будем… — Послушайте, сударыни, как вы посмели так быстро мне написать? Отвечать вам я пока не собираюсь.

30. Нынче утром я был у господина секретаря, который скверно себя чувствовал и был не в духе: несколько дней тому назад ему вздумалось выпить шампанского, просто назло мне, потому что я всячески его против этого предостерегал, и вот теперь он расплачивается за свое упрямство. Стелла, бывало, так же любила поступать назло, он мне этим ее напомнил. Леди Сандерленд тоже сложила с себя свои обязанности. Оказывается, место леди Райлтон заступит леди Кэтрин Гайд, а не леди Джейн: леди Кэтрин — младшая дочь покойного графа Рочестера. Обедал я нынче с господином секретарем, потом проведал его жену, а вечер провел у леди Мэшем, куда пришел и господин секретарь, но лорд-казначей так и не появился: он обедал с хранителем судебного архива[789] и засиделся у него допоздна. Наше Общество соберется теперь не завтра, а только в следующий четверг, потому что на завтрашнем заседании парламента будет рассматриваться положение на театре военных действий, и господин секретарь, чей черед теперь угощать нас в качестве председателя, должен присутствовать в палате общин. Воображаю, до чего вам докучны мои рассказы о здешних делах и людях, ведь вы ничего о них не знаете, а я разглагольствую, как будто они вам прекрасно известны. Вы знаете только Кевин-стрит и Уэрбург-стрит, да еще (как там называется эта улица, на которой живут Уоллсы?).., ну и конечно же, разных там Инголдсби, Хиггинсов и лорда Сэнтри, и вам нет ровно никакого дела до леди Кэтрин Гайд, не правда ли? Отчего это вы, сударыня, ни словечка не говорите о своем здоровье? Надеюсь, оно в порядке?

31. Норвичский епископ Тримнел[790], тот самый, что во время путешествия с нынешним лордом Сандерлендом посетил Мур-Парк, произнес вчера в палате лордов проповедь, и сегодня там предложили выразить ему благодарность, а проповедь напечатать, однако предложение все же отклонено, потому что проповедь была неприкрыто вигистская. Билль об отмене «Акта о натурализации протестантов-иностранцев»[791] прошел нынче в палате лордов большинством в двадцать голосов, хотя шотландские лорды при этом удалились, а если бы и голосовали, то против, чтобы выразить тем свое недовольство в связи с патентом герцога Гамильтона, если вам что-нибудь об этом известно. Здесь появилась сегодня стихотворная поделка[792], которую приписывают мне, но, конечно, шутки ради, потому что она насквозь пропитана духом вигов, да и написана из рук вон. Меня этим изводили в суде справедливости. Обедал я в пять часов вечера с лордом-казначеем; кроме меня был еще только один голландец. Прайор назначен таможенным комиссаром, впрочем, я, кажется, вам уже об этом говорил. Возвратясь вечером домой, я обнаружил письмо от доктора Сэчверела с выражением благодарности за мое ходатайство перед лордом-казначеем и господином секретарем о приискании его брату какой-нибудь должности; ему сообщил об этом лорд-казначей. Видите, какой я ловкий ходатай, хотя едва ли когда-нибудь мог себе представить, что буду хлопотать за Сэчверела.