— Выбор всегда есть, — холодно возразил Брент. — Я понимаю, тебе требовался муж и отец для твоего ребенка, потому что ты не могла справиться одна. Или не хотела. И тогда ты все просчитала и сделала выбор. Хорошо обеспеченный бухгалтер лучше, чем поденщик без гроша в кармане! Тот маленький факт, что я был настоящим отцом ребенка и тоже имел на него права, тебя не смутил.

Брент сделал шаг назад и отпустил ее руки, прервав таким образом их физическую связь, которая, совершенно очевидно, была ему неприятна.

У Клодии мучительно сжалось сердце. Ей показалось, что она уловила всплеск боли в его глазах, когда он посмотрел на дверь, за которой минутой раньше скрылась его дочь, счастливая и радостно возбужденная.

Но, может быть, все это ей только показалось? Может, опять она все вообразила? На этот раз — сожаления отца, который не знал, что у него есть пятилетний ребенок.

Да, именно так. Она просто забыла, какой Брент талантливый актер. Такому притворщику ничего не стоит очаровать, заставить поверить, что черное — это белое, а белое — черное, затем, если откроется правда, убедить, что он ни при чем: просто видит ситуацию по-своему, по-другому.

Вот и сейчас — до чего же ему хочется снять с себя вину!

— Фейвел знает, что ребенок не его?

Клодия зябко обхватила плечи руками. Какой теперь смысл утаивать правду?

— Тони погиб в автокатастрофе два месяца назад. — Клодия старалась, чтобы голос звучал ровно, спокойно — иначе рыдания задушат ее, и она не успеет высказаться. — О да, он знал, что Рози не его. Тони удочерил ее. — Это было частью сделки, могла бы добавить она. — Но об этом не знает никто, даже мой отец. — Это тоже было частью договора, притом самой важной частью. — И я бы хотела, чтобы все так и осталось.

Но особых иллюзий на этот счет Клодия не питала. Утаив от Брента правду о его ребенке, она поступила несправедливо — что тут скажешь? И теперь он, конечно, будет искать любую возможность, чтобы заставить ее страдать.

Брент ничего не ответил. Лишь посмотрел на нее долгим непонятным взглядом, повернулся и зашагал к машине.

— Ну а теперь расскажи мне обо всем.

Эми сидела за выскобленным до блеска деревянным столом и помешивала какао, неодобрительно косясь на фужер с красным вином в руках Клодии.

Это уже второй бокал и, возможно, не последний за сегодняшний вечер, подумала Клодия, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не разразиться рыданиями.

После отъезда Брента Клодия старательно избегала оставаться с Эми один на один, опасаясь неизбежных вопросов, которых, она знала, будет не меньше, чем звезд на небе.

— Кто бы мог подумать, что Брент Ситон возьмет и снова объявится? Да каким гоголем! В то лето, что вы ходили друг за дружкой, у него и гроша за душой не было. Помню, как он обрадовался, когда ему разрешили работать только за крышу над головой и кусок хлеба. А тут вдруг — на тебе! — собирается купить поместье.

Едва ли, с горечью подумала Клодия. Теперь он и пальцем не пошевелит, чтобы помочь нам выбраться из бездонной черной ямы, в которой мы оказались. Она пригубила вино. Никаких надежд на то, что Брент порекомендует своей фирме приобрести «Фартингс-Холл». Его самолюбие опять уязвлено, и, конечно, он не упустит случая мне насолить: не будет ни предложений, ни дальнейших контактов.

До чего же странно устроен человек! Один Бог знает, как мне не хотелось, чтобы он узнал о ребенке, а теперь меня глубоко ранит его полное безразличие к Рози, которое он столь старательно демонстрирует. Вырвав у меня признание, Брент повернулся спиной к своей дочери, не выказав ни малейшего желания увидеть ее вновь.

Тогда стоило ли открывать ему правду? Вероятно, да. Если уж у него появились подозрения относительно своего отцовства, он начал бы докапываться до правды. Страшно представить, что бы из этого вышло.

Теперь, по крайней мере, Брент узнал правду и ушел с ней. И ничего не изменилось. Поэтому глупо обижаться на то, что он остался равнодушен к существованию Рози, холодно исключил из своей жизни это прелестное дитя. Наоборот, надо этому радоваться. Я же не хочу вернуть его в свою жизнь или в жизнь Рози? Поэтому, как говорится, что Бог ни делает — все к лучшему, подытожила Клодия.

— Так ты скажешь теперь отцу? — прервал ее мысли голос Эми. — Куда уж дальше откладывать? Вон как все завертелось. — Эми допила какао, откинулась назад и сложила руки на пышной груди. — Конечно, он будет расстроен, но ты не волнуйся, сейчас его здоровье уже намного крепче. Хотя я тебя понимаю: как преподнести историю с долгами?

Это-то Клодию и страшило! Действительно, как объяснить отцу, почему приходится продавать родовое поместье?

Сколько он уже пережил! Сначала известие о гибели любимой жены, потом — ошеломляющее открытие о ее многолетней неверности. А теперь ему предстоит узнать, что Хелен и ее любовник разворовали все деньги и оставили после себя кучу неоплаченных счетов. Чтобы погасить долги, придется расстаться с «Фартингс-Холлом», потому что отложить платежи по закладной не удастся.

Клодия подошла к раковине и сполоснула бокал. Хорошо бы заглушить боль алкоголем, но она знала, что больше пить не стоит, — станет только хуже.

— Я расскажу ему все в понедельник. Постараемся провести уик-энд как можно лучше. Подарим папе еще пару относительно спокойных деньков.

В межсезонье ресторан по воскресеньям был закрыт, и Клодия всегда старалась превратить этот день в истинно семейный праздник: пусть каждый отдыхает по своему вкусу и делает все, что ему нравится. Пусть на душе у меня кошки скребут, но и это воскресенье будет таким же, решила она. А уж в понедельник — что поделаешь? — мир для моего отца перевернется еще раз.

— И правильно. — Эми тяжело поднялась со стула. — Пора спать. В воскресенье поговорю с Эдит, нельзя ли мне немного пожить у нее. Когда этот дом будет продан, конечно. А пока не стану ни о чем думать.

Неожиданно лицо экономки сморщилось, и исстрадавшееся сердце Клодии — в который уже раз? — сжалось от боли.

Каждое воскресенье Эми проводила у своей сестры Эдит в пригороде Сент-Мовис, но они могли выносить друг друга только в небольших количествах. Сестра непрестанно укоряла Эми за то, что та не захотела выйти замуж: дескать, у всех женщин мужья, дети, а что у тебя, непутевой?

— Думаю, это ненадолго, — добавила Эми дрожащим голосом. — Только пока не подыщу другое жилье.

— О, Эми! — Клодия, пытаясь утешить старую женщину, горячо обняла ее. Как же она ей сочувствовала!

Эми служила у них столько лет, сколько Клодия себя помнила, и всегда была рядом, готовая оказать любую помощь. Но за всю эту доброту и преданность Клодия теперь не могла предложить Эми ничего, кроме своей глубокой признательности.

Признательность. Едва ли она пригодится тому, у кого в перспективе ни дома, ни работы…

— Почему Старина Рон так любит пироги? — допытывалась Рози, прыгая вокруг Клодии: сама девочка любила только мороженое.

В это воскресенье мать и дочь, как всегда, несли два пирога в квартирку над конюшней. А еще бифштекс, почки и яблоки.

— Потому что он знает, что ему полезно.

Клодия улыбнулась, глядя на комочек энергии, мечущийся у ее ног. Девочка была настолько похожа на своего отца — шелковистые черные волосы, большие дымчато-серые глаза, — что даже не верилось: неужели кто-то, знавший Брента Ситона, мог не заметить сходства?

Если бы все сложилось иначе, девочка могла бы расти с папой и с мамой, подумала Клодия и тут же одернула себя: ненужные, недопустимые мысли — прочь, прочь!

В свое время предложение Тони показалось ей не только самым легким, но, можно сказать, и единственным выходом из положения.

Могла ли она знать в тот октябрьский полдень шесть лет назад, какой у него вероломный нрав и что он замыслил, когда увидел беспомощно рыдающую девушку на полутемной лестничной площадке черного хода? Его голос до сих пор звучит в ее ушах:

— Клодия?.. Что случилось?

Будь она не так поглощена собственным горем, то, возможно, задалась бы вопросом: а что, собственно, делает здесь он, почему неслышно крадется по черной лестнице? Удивилась бы, сделала определенные выводы и скорее всего отказалась от того, что в конечном счете привело к сегодняшнему фиаско «Фартингс-Холла».