Марианна не выдержала:

– Ну, это проснулась дочка психоаналитика.

– Не психоаналитика, а психиатра, – неожиданно жестко отрезала Евгения и вызывающе посмотрела на свою подругу.

Марианна поняла, что в этот вечер ее лучше не трогать.

– Нет, я серьезно. Вот другой пример, без жестокостей, но тоже из «Тараса Бульбы». Андрий встречается с паночкой: «Полный не на земле вкушаемых чувств, Андрий поцеловал в сии благовонные уста, прильнувшие к щеке его, и не безответны были благовонные уста. Они отозвались тем же, и в сем обоюднослиянном поцелуе ощутилось то, что один только раз в жизни дается чувствовать человеку». Если перевести с возвышенного гоголевского языка на нормальную повседневную речь, получается, что Андрий целует паночку в губы, но она каким-то непостижимым образом целует его в щеку. Забавный ляп. Так мог написать только мужчина, ни разу в жизни нормально не целовавший женщину.

Евгения вызывающе глянула на Марианну.

– И еще об одном. О сексуальной символике Гоголя. Все эти самые невинные гуси, гусаки, кошки, свиньи всегда имеют сексуальный подтекст.

Марианне страшно захотелось улыбнуться или задать вопрос, но она удержалась. То ли он уловил ее настроение, то ли самого разбирал смех, но Гремин пришел ей на выручку.

– Извини, Женя, что перебиваю, – он назвал ее «Женей», по-французски звучало очень симпатично. – Не совсем соображу. Можешь пояснить?

Евгения минуту собиралась с мыслями, а Гремин почесывал Цезаря за ушами.

– Ну хорошо, чтобы долго не мучаться. Вот «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Иван Иванович предлагает соседу обменять ружье, которым тот никогда не пользовался, на свинью и на два мешка овса. Ружье, вне всякого сомнения, символ мужской сексуальности. Мужественный и сексуально активный Иван Иванович предлагает грузному и неказистому, находящемуся под каблуком у Агафьи Федосеевны Ивану Никифоровичу отдать ружье, потому что этот фаллический символ тому просто ни к чему. Это особенно обижает Ивана Никифоровича, и он, желая в свою очередь оскорбить Иван Ивановича, называет его «гусаком». А гусак – тоже явный фаллический символ. Таким образом, Иван Никифорович возвращает Иван Иванычу оскорбление той же монетой.

Евгения перевела взгляд с Гремина на Марианну.

– Ну разве не так? Не согласны? Ответил Гремин:

– Ну, насчет интерпретации ружей и гусаков я бы ручаться не стал. Я в Университете изучал философию и никогда психоанализом не увлекался. У нас в Сорбонне все было поконсервативней. Но в главном, я считаю, мы все согласны. У Гоголя, безусловно, было какое-то сексуальное расстройство, наложившее отпечаток и на всю его жизнь, и на его творчество. Вопрос в другом: помимо символов, разбросанных по его произведениям, какие-то свидетельства все-таки должны же остаться!

Тишина и кромешная темнота. Марианна сильно устала от разговора и ей больше всего хотелось, чтобы Евгения побыстрее ушла, и они с Греминым остались вдвоем. Но Евгения снова вмешалась, неожиданно робко:

– Не знаю, может быть, это окажется пустышкой… В худшем случае мы потеряем один вечер. Не больше того.

– Ты о чем?

– Недавно я подружилась с группой аспирантов моего отца. Своеобразные ребята. Они помладше меня. Никто из них не воевал. Война для них осталась в памяти месяцами немецкой оккупации, дискомфортом, дефицитом продуктов, мыла, еще там чего-то. И сейчас у них безудержная страсть к жизни. Им хочется испробовать все, что испробовали их отцы, деды.

Чаще они коммунисты или социалисты, каждый по-своему. Для них нет авторитетов. Они как правило из небедных семей, а кое-кто из высшей знати… Они создали приличный любительский театр. Организуют совместные поездки, экскурсии. Ездили тут в Вену по местам, связанным с Фрейдом. Последнее их увлечение – психические заболевания на половой почве у великих людей. Каждому члену группы дается поручение, он собирает материал. Потом на базе этого материала пишут сценарий. Они поставили спектакли по жизни Бодлера, Малера и еще кого-то – не помню. Про Бодлера я видела, сделано недурно.

– К чему ты это все рассказываешь?

– А вот к чему. Они сейчас готовят спектакль о Гоголе.

– О Гоголе? Ты серьезно?

– По-моему, они его еще не поставили. Меня бы пригласили. Только должна предупредить вас, там весьма специфическая обстановка. Молодежная.

Гремин неожиданно откликнулся:

– Да, давайте посмотрим. Нас же там не съедят. А что обстановка – мы еще не старики.

Марианну эта идея не привлекала совершенно, но возражать было неудобно.

Евгения заметно повеселела.

– Хорошо. По-моему, они встречаются по пятницам.

– А где? – спросила Марианна.

– Обычно у кого-то дома. В тот раз, когда я была, ставили во дворце Одескальки.

– Фантастика! Прямой потомок князей Одескальки изучает психоанализ. Но это так, к слову.

– О'кей, я все узнаю и позвоню.

Евгения чувствовала себя отвратительно. Она все выяснила. Группа студентов старших курсов и аспирантов Ла Сапьенца, кучковавшихся вокруг князя Боргезе, подготовили театрально-музыкальное действо на тему гомосексуализма Гоголя. «Три возраста гения». Сегодня, в пятницу вечером, им предстояло поставить спектакль.

Евгения пролистала сценарий и жалела, что затеяла эту авантюру. Она несколько раз была на грани позвонить Марианне и под каким-нибудь удобным предлогом или вообще без предлога все отменить. Но не смогла себя заставить. Она не особенно верила, что Гремину угрожает опасность, но прекрасно отдавала себе отчет в том, что второго шанса получить то, что она хотела, у нее не будет.

Евгения заехала за Марианной чуть раньше назначенных 19.30. Когда Марианна вышла вместе с

Греминым, она стиснула зубы до боли, чтобы не застонать. «Если тебя не убьет эта тварь, тебя убью я…». Евгения успела вообразить себе, как втыкает нож в спину Гремину и проворачивает, но вовремя взяла себя в руки. Гремин уже открывал дверь машины, чтобы усадить Марианну. Через минуту они расселись. Евгению прорвало.

– У меня большие сомнения, что Гоголь был гомосексуалистом. Просто не вяжется. Это было бы зафиксировано и в мемуарах, и в научной литературе. В тогдашней России в свете гомосексуализм в мужской среде не считался чем-то особо предосудительным. В отличие от Америки. Министр просвещения Уваров был гомосексуалистом, о чем прекрасно знали все, включая императора. Да что там! А Чайковский! Алексей Апухтин, довольно известный поэт. Был еще такой писатель – Владимир Мещерский. Князь Корсаков – вице-президент императорской Академии наук, кстати, любовник Уварова. Думаю, для общей картинки нам будет небесполезно посмотреть спектакль. Во всяком случае, за одно я ручаюсь – цитаты будут воспроизведены дословно. Ребята, при их вольностях, очень скрупулезны.

Марианна отреагировала с легким раздражением:

– Не волнуйся, Евгения! В нашей ситуации, – Евгения приняла к сведению, что Марианна не отделяет себя от Гремина, – у нас особого выбора нет. Мы взрослые люди. А потом, я надеюсь, – ничего запредельного там не будет. Ты же нас не на оргию ведешь?

Евгения замялась. Марианна уставилась на нее. Та затруднялась с ответом.

– Ну, в общем, там будет специфическая обстановка. Я бы не исключала ничего.

Вмешался Гремин:

– Да господи! Всегда же можно уйти! Какие проблемы! Для меня сейчас важна любая зацепка.

Они приехали чуть раньше. Чтобы познакомиться. Евгения не без труда уговорила хозяина разрешить привести двух друзей. Они, мол, всерьез интересуются жизнью и творчеством Гоголя. Хозяин согласился с условием, что они приедут заранее. Остальные гости – постоянные члены кружка – собирались попозже и анонимно. Как обычно, приезжали в масках.

Евгения уже бывала у князя Боргезе, и каждый раз испытывала потрясение. У князя была немаленькая, одноэтажная вилла по старой Аппиевой дороге следующая калитка за мавзолеем Цецилии Метеллы. К вилле примыкал участок земли, ничем не занятый, как бы обнимавший с задней стороны мавзолей. Поскольку и прилегающие участки были не застроены, свободны от деревьев, открывался шикарный вид, изумительный, завораживающий. Особенно на закате… Приедь они получасом раньше, застали бы закат во всей его красе. Сейчас же на горизонте виднелся лишь кусочек апельсинового солнца. Над землей царило предчувствие сумерек. Все покрывала благоговейная тишина.