Если бы кто-то прислушался к их разговору, то поначалу ничего не заметил. Аметистов неуловимо поменял тембр голоса. Тот же красивый баритон с густой хрипотцой, которую дают долгое пребывание на морском воздухе, на ветру и привычка к крепким напиткам. Голос, одинаково уверенный и на армейском плацу, и в великосветском салоне. Только вдруг слова Аметистова, достигая собеседника, словно замирали. Их разговор не смог бы подслушать никто. Если нет подслушки. Но это вряд ли. Встречи с агентами Аметистов дважды в одном ресторане не назначал. Столики не заказывал. Приходил раньше и садился за свободный.

Можно приступать.

– Вы знали Андриуса?

– Да, он был моим куратором. Мы встречались два раза.

Аметистов улыбнулся. Как Гремин все-таки молод. Иначе не говорил бы лишнего. И это чисто гражданское слово – «куратор».

– Он покончил с собой.

Гремин, ошеломленный, не сводил с Аметистова глаз.

– Опасался раскрытия?

Гремин старался показать себя профессионалом.

– Ему прострелили обе коленные чашечки. Он не мог убежать. И боялся не выдержать пыток. Слава богу, его плохо обыскали и не заметили зашитую в воротник ампулу с цианистым калием.

Гремин с минуту переваривал информацию.

– Где это случилось?

– Здесь, в Риме. Где точно – не знаю. Труп нашли недалеко от пьяццы Виктора Эммануила.

– Я ничего не читал в газетах.

– А вы ничего и не могли читать. Когда убивают нашего брата, об этом в газетах не пишут.

– И кто это сделал?

– Не знаю. Темная история. Очевидно, что Андриус встретил профессионала.

Аметистов замолчал надолго. Закурил «Галуа», самые крепкие, хотя обычно за едой не курил. Ему было жаль Гремина. Но это ничего не меняло. Если уж переиграли Андриуса, одного из лучших агентов западноевропейской резидентуры, человека без нервов, классического прибалта с прозрачными, бесцветными глазами, этому мальчику здесь ловить нечего. Правда, лучше умереть в Риме, даже под пытками, но относительно быстро, чем годами заживо гнить в сталинских лагерях.

– У нас есть основания полагать, что это не ЦРУ, не СИС, и не итальянцы. По почерку похоже на контрразведку одной из европейских компартий. Или организации бывших нацистов. В любом случае, очевидно, что эти люди частично проникли в наши планы. Они опасны и очень грамотно работают. И мы о них ничего не знаем.

Гремин держался неплохо.

– Что требуется от меня?

– Вам предстоит продолжить то, что начал Андриус.

– Но я не в курсе…

– Не волнуйтесь, я все расскажу. Расслабьтесь. Главное – ешьте. И про вино не забывайте. Очень приличное. Голубчик, – неожиданно по-русски, по-отечески произнес Аметистов, – прошу вас, ешьте! Остынет ведь. И внимание нам с вами незачем к себе привлекать.

Сам Аметистов неспешно ел и в свое удовольствие попивал вино. Гремин вздрогнул, взглянул на собеседника и лихорадочно заработал вилкой. Залпом проглотил треть бокала вина.

– Так лучше. Так вот, вам что-нибудь известно об операции «Гоголь»?

– Нет.

– Я так и думал. Тогда послушайте. Мы никуда не спешим. Нужно будет, еще сладкое закажем.

Аметистов умел владеть собой.

– После войны характер разведывательной работы коренным образом поменялся. Это не преувеличение, когда говорят, что сейчас в мире идет тотальная война. Раньше были Англия, Франция, Германия – хорошая ли, плохая ли, не столь важно, – США, Советский Союз, ну еще Япония и Италия. Сейчас остались только СССР и США, и Англия как придаток Америки. И между СССР и США идет война. Где-то на поле боя, как в Корее, где советские летчики сбивают американских и наоборот. А главная площадка – противоборство спецслужб. Это раньше спецоперации были уделом избранных: одержимых, как Рамон Меркадер, убивший Троцкого, извращенных интеллектуалов, любивших азарт игры, как Зорге, революционеров, готовых отдать жизнь ради идеи, как Шандор Радо. Сейчас все по-другому. В орбиту секретной войны вовлекаются миллионы. И вот мы сейчас сидим с вами в Риме и пьем «Фраскати».

Гремин уставился на собеседника озадаченный.

– Объясню. В последние годы стали по-новому смотреть на российскую эмиграцию на Западе. Раньше опасались, что она может поднять мятеж где-нибудь в российской глубинке. Сейчас по такому поводу стоит разве что пошутить. Вожди эмиграции состарились, спились, выжили из ума. Но явилась масса бывших военнопленных, угнанных в

Германию, временно перемещенных лиц. И американцы, и англичане активно работают с этим контингентом… Развернулась настоящая война за умы и сердца эмигрантов. И победить, поубивав вожаков антисоветского подполья, уже не получится. Хотя кого-то придется физически устранить. Того же Бандеру, например. Надо перетягивать эмигрантов на нашу сторону, убеждая их, что Советская Россия – не столько авангард всемирной революции, сколько наследница Российской империи. Нужны новые люди, жившие на Западе, говорящие на иностранных языках, знающие западный образ жизни и западную культуру. А главное – требуются новые идеи. Та же идея православия.

Гремин заметно вздрогнул. Видимо, он ожидал услышать все что угодно, но только не это.

– Нужно объединить Советскую Россию и Россию зарубежную, Россию коммунистическую и Россию православную. Разрабатывалось несколько идей. Одна из них докладывалась лично Сталину. Речь идет о канонизации Гоголя.

Гремин сидел неподвижно с широко открытыми глазами.

– Вы не ослышались. Именно так. План состоит в том, чтобы официально провозгласить Гоголя Николая Васильевича святым русской православной церкви… Ешьте, прошу вас… Гоголь – идеальная кандидатура. Великий патриот России, беспощадный критик царских порядков и вместе с тем человек глубоко верующий, он одинаково приемлем и для выпускников института красной профессуры, и для архиереев русской православной церкви за границей.

Аметистов неоднократно докладывал начальству планы операций. Получалось убедительно. Но совсем другое дело – когда ты сам отправляешь на смерть человека. Аметистову мучительно захотелось русской водки. Ледяной, с росинкой. В граненом стаканчике. Он продолжил.

– Канонизация Гоголя мыслится как грандиозное событие. Церемония совершалась бы в Успенском соборе в Кремле с колоссальным крестным ходом через всю Москву. Как второе издание похорон Сталина, только без мороза и без давки. Присутствовали бы руководители партии, патриарх. Выступил бы председатель Президиума Верховного Совета Ворошилов. Были бы приглашены видные деятели российской культуры из-за рубежа. Может быть, удастся затащить кого-нибудь из генералов-белогвардейцев, не запятнавших себя сотрудничеством с фашистами… Не взяв на себя роль защитников славян и православных во всем мире, нам не победить в противостоянии с Америкой. Коммунистических идей и пролетарского интернационализма сейчас мало…

Хотя Аметистов вещал скорее в педагогических целях, он старался верить в то, что говорил. Его смущала неразбериха в Москве. Операцию санкционировал Берия – князь тьмы советской системы, и успех зависел от прочности его положения.

Последнее время Сталин потеснил Берию. Но фигуры, равной по масштабу, не было. Абакумов – единственный человек, мало-мальски способный бросить вызов Берии, гнил в тюрьме. Сейчас, за несколько недель, Берии как будто удалось компенсировать утраченные позиции. Он вернулся на самую вершину власти.

Профессионально Аметистов себя чувствовал ближе всего к Берии. Но он не верил, что Лаврентий сможет одержать верх. Слишком лютая ненависть накопилась в партии против шефа НКВД. А если Берия упадет, падут не только его клиенты, но и связанные с его именем программы и операции.

Однако Гремину, слава богу, ничего такого знать не полагалось. Аметистов посмотрел прямо в глаза своему юному подопечному. Тот выдержал.

– Для операции все готово. Но сперва нужно устранить одно препятствие.

В газах Гремина читался вопрос.

– Существуют документы, свидетельствующие о том, что Гоголь был некрофилом. Вы знаете, что такое «некрофилия»?