Ни к селу ни к городу вдруг вспомнилось, как мямлил он на первом турнире и даже не смог нарисовать какого-то несчастного морского конька. «А вот Живцов смог», — ужалила мысль.

Но Синицын постарался ее отогнать. «Нет, победил на турнире я, я один!» — упрямо сказал он сам себе и недружелюбно посмотрел на старосту.

— А тебе чего?

— Да я так просто, — заюлил тот. — В команде прямо ахали после каждого твоего ответа…

Макар недоверчиво покосился на него.

— Точно! А Поспелова… аж подпрыгивала!

— Подпрыгивала? — Синицын оживился, глаза его заблестели.

— Ну! — подтвердил Лысюра. — А Пономаренко говорит: может, «альбатросовцы» ему, то есть тебе, заранее все вопросы дали? Ты ведь прошлый раз им подыгрывал… А я говорю: дураки они круглые, что ли?

— Ну, а Поспелова, Поспелова? — не выдержал Макар.

— Что — Поспелова? — пожал плечами Лысюра. — Подпрыгивала…

Он остановился и с подозрением посмотрел на Макара.

— А чего ты про Поспелову спрашиваешь? Влюбился в нее, что ли?

— Скажешь тоже! — горячо запротестовал Макар, но покраснел так, что на глаза его даже слезы набежали. Лысюра загоготал, тыкая пальцем:

— Ага, все понятно! Жених и невеста замесили тесто!

— Я тебе дам тесто! — сжал кулаки Синицын.

Лысюра попятился. Все-таки волшебник, не стоит с ним связываться. А то еще превратит старосту в крокодила или царевну-лягушку, и будешь всю жизнь на кочке квакать, горючие слезы лить…

— Да я пошутил, ты что, не понимаешь?

— Хороши шутки, — Макар начал остывать. — Говори, да откусывай.

— Не кипятись, — успокаивал его Лысюра. — Какая может быть любовь в четвертом классе? Нам ведь на пионерском сборе объясняли, что среди пионеров может быть только дружба и взаимное уважение. У тебя ведь с Дашей дружба и взаимное уважение или только дружба без взаимного уважения?

— Почему без уважения? — задышал Макар. — У нас… уважение.

— Только уважение без дружбы? — разочарованно протянул Генка.

— Нет, дружба тоже есть… Уважение… с дружбой, — Синицын окончательно запутался и опять разозлился. — Да что ты ко мне пристал со своей дружбой и уважением? Иди спроси у Даши, если тебе так нужно.

Лысюра быстро огляделся.

Они стояли в вестибюле школы у большого окна. Никого уже не было, все разошлись после турнира. Несколько человек топтались во дворе, размахивая руками: наверное, спорили.

Глаза Генки хитро блеснули, он сказал с расстановкой:

— Она не только подпрыгивала…

— А что еще? — вскинулся Макар.

— Она сказала, что хотела бы дружить с тобой. Всю жизнь… до самой пенсии.

Синицын остолбенел. Он хотел что-то сказать и не смог.

— Что? — насторожился Лысюра. Он потирал руки. Вот это эффект! Теперь все ясно: Синицын хочет дружить с Поспеловой. И даже уважать ее. Хотя, по мнению Лысюры, уважать девчонок было не за что. Зря их избирают в совет отряда, не раз твердил он.

— Врешь! — наконец выдавил Синицын. Лысюра быстро провел по горлу ладонью, что должно было означать: будь спокоен, никаких сомнений. А как, как она сказала?

— Ну… как, — Генка многозначительно поднял одну бровь. — Очень просто. Так прямо и сказала.

— Так и сказала? Эх, Лысюра, ну и молодец ты! Не зря тебя назначили старостой.

Лысюра напыжился.

— Не назначили, а выбрали. Единогласно, понял?

Но Синицын не слушал его.

— Говори, чего хочешь? Ну! — напирал он.

— Я к тебе, понимаешь, с общественным делом, — многозначительно сообщил староста. Он вытащил из кармана печенье и захрустел им.

— С каким делом?

— Послезавтра все классы будут брать обязательство по сбору металлолома. Сколько, по-твоему, наш класс может собрать лома? А?

Синицын беспечно махнул рукой:

— Сколько соберем, столько и будет.

— Нет, так нельзя! — у Лысюры даже крошки изо рта полетели. Пускать дело на самотек! Наш класс должен собрать больше всех.

— Ну и соберем.

— Поможешь, значит? — обрадовался староста.

— А как же! — удивился Макар. — Все будут участвовать в мероприятии.

— Да я не об этом, — поморщился Генка. — Сколько тонн я могу назвать в обязательствах?

— Тонн? Да ведь ни один класс больше тонны никогда не собирал. Даже старшеклассники.

— Не мели ерунды, — нахмурился Лысюра. — Я думаю, если скажу, что дадим пять тонн, не поднимут на смех? А? — он беспокойно заглядывал в лицо Синицыну.

— Говори уж — десять! — бросил Макар.

Лысюра почесал в затылке.

— Десять? Десять… десять… — видно было, что цифра все больше и больше нравится ему. — Десять тонн! Обязуемся собрать десять тонн!

Синицын выпучил на него глаза.

— Да ты в своем уме? Слыханное ли дело — десять тонн! Где мы соберем столько?

— Как — где? Ты же только что обещал помочь! — он хитро подмигнул и сделал вид, что бормочет заклинания.

До Макара только теперь дошло, на какую помощь надеется староста.

— Вот так помощь! — ахнул он. — Да ведь все десять тонн мне придется давать.

— А тебе жалко для коллектива какого-то ржавого железа? — сплюнул Генка. — Большой труд — махнул рукой, крикнул: «тары-бары-растабары» — и готово!

— Для меня, положим, труд и небольшой, — поморщился Синицын. — Но ведь это будет нечестно, другие классы меньше наберут.

Лысюра подбоченился.

— Ах, нечестно? А сам-то ты честный? — и он кивнул на завоеванный Макаром приз, который тот держал под мышкой.

Синицын опустил голову.

— А если разобраться, то ничего нечестного тут нет, — успокоил его староста. — Каждый собирает столько, сколько может. Верно?

— Верно.

— Вот ты и дашь, сколько можешь, — он хлопнул Макара по плечу. Десять тонн можешь?

— Конечно, могу. Я и двадцать…

— Не, двадцать многовато, — закряхтел староста. — Заподозрят, что дело нечисто… то есть, что нечистая сила помогла.

— Какая я тебе нечистая сила? — возмутился Макар. — Каждое утро умываюсь. С мылом. Во!

— Да я не про тебя, — отвел глаза в сторону Генка. — В общем, так, Синицын. Даем тебе, как волшебнику, общественное поручение собрать десять тонн металлолома. Усек?

Макар махнул рукой.

— Ладно. Получишь свои десять тонн.

Ему не хотелось сейчас спорить со старостой класса. Жалко ему, что ли, какого-то металлолома? Да за такую новость он сколько угодно набросает Лысюре железяк!

Поспелова Даша хочет дружить с ним…

На следующий день после уроков Лысюра объявил пятиминутное собрание класса.

— На повестке дня, — важно начал он, — сбор металлолома.

Все затихли.

— Кто сколько может собрать и принести в школу металла? Записываю.

И он с торжественным видом сел за учительский стол с авторучкой в руке.

— Я чайник принесу, протекает он, — подняла руку Зойка.

— Чугунный утюг деда, вес семь килограммов, — отбарабанил Пономаренко.

Лысюра одобрительно кивал головой, записывая. Со всех сторон неслись новые обещания: кастрюли, выщербленный топор, колосники на печку, будильник…

— Какой будильник? — вскипел староста.

— «Слава»… — растерянно протянул Олег Черепанов. — Он только звонит на славу, а идти не идет… Механизм не работает.

— Это у тебя механизм не работает! — Лысюра постучал себя авторучкой по лбу. — Сколько он весит, два грамма? Мне вес, вес давай!

Тогда Олег вспомнил, что в подвале у них давно стоит старая кровать.

— Только придете помочь, а то я один не приволоку!

— Само собой, — заверил его Лысюра. — Так вот, я записал все, что вы сказали. Набирается что-то около… — он пошевелил губами, словно подсчитывая, — около десяти тонн.

— Что?! — рявкнули почти все одновременно. Лысюра смутился:

— Д-десять тонн как будто…

— А ну, пересчитай, — потребовал Живцов. — Два чайника и кровать — десять тонн? У тебя ведь по математике вроде четверка, Лысюра.

Генка начал читать список, оценивая в килограммах каждый предмет.