– Тогда мы можем заполучить бомбу! Выкрасть ее!

– У Снаги Оме? – Абдиэль иронически рассмеялся. – Мой дорогой Питер, комар не проскочит незамеченным сквозь защитное поле адонианца!

– Комар-то, может, и не проскочит! – Включив настольную лампу, Роубс посмотрел старику прямо в лицо. Он снова обрел обычную уверенность в себе, деловитость. – Но ловец душ сможет проникнуть туда. И сумеет «убедить» Оме отдать бомбу!

– Никак ты добрался и до меня, дорогой Питер? Когда все вокруг тебя разваливается, ты ждешь, чтобы я собрал куски.

Роубс сглотнул, снова потер лоб. На белом полотне остались большие розовые пятна, словно вместо пота у него выступала кровь. Он вдруг пожалел, что включил свет.

– Хорошо. Чего вам надо?

Абдиэль придвинулся к Питеру, скользнув алыми одеждами по его руке. Президент дернулся, отпрянул. Он попытался подняться из кресла, но почувствовал на плече ладонь, прижимавшую его. Весь дрожа, Роубс остался сидеть.

– Чего вам надо? – хрипло повторил он.

– Тебя, мой дорогой.

Абдиэль начал сдирать плоть со своей левой руки, отделяя ее полосками.

Дрожь сотрясала Роубса; он прижался к спинке кресла.

Пять стальных игл, имплантированных в ладонь старика, замерцали в свете, исходившем, казалось, не от лампы, а от его блестящих глаз.

Роубс с ужасом, завороженно смотрел на иглы. Правая рука у него дрожала. Он шевельнул ею, украдкой сунул под стол, но Абдиэль перехватил ее. Старик мягко, ласково погладил руку, которую держал.

– Лишь я могу спасти тебя, мой дорогой Питер.

Роубс трепетал; зубы у него стучали. Пот каплями покатился по его лицу, все мышцы напряглись. Он судорожно сглотнул. Кисть, удерживаемая стариком, сжалась в тугой кулак.

Абдиэль терпеливо продолжал поглаживать его пальцы, и Роубс постепенно расслабился, разжал пальцы, открыл ладонь. Абдиэль мгновение рассматривал гладкую поверхность ладони, а затем стал осторожно отдирать пластиковую кожу, обнажая пять красных точечных меток. Метки были застарелыми, шрамы уже затянулись, словно их не использовали долгое время.

– Ты, Питер, предашься в мои руки, если простишь мою маленькую шутку. – Абдиэль издал сухой, кудахчущий смешок. – Ты полностью, без остатка отдашь себя мне. Ты станешь моим «послушником». За это, мой дорогой...

– Да! – вскрикнул Роубс ужасным голосом. – Что я за это получу?

– Все, что пожелаешь, мой дорогой. Можешь оставаться президентом галактики. Или, если тебе надоест возиться со всеми этими сенаторами и депутатами, можешь провозгласить себя диктатором, королем, императором. Под моим руководством, с помощью моей мудрости, моего могущества ты сможешь стать кем захочешь.

Абдиэль притянул к себе его руку, прижал ее к тонким алым одеждам.

– Или можешь оставаться тем, кто ты есть, без моей помощи. Можешь договариваться с Дереком Саганом. Можешь договариваться с начинающим принцем. Можешь предотвратить гражданскую войну, которая грозит развалом галактике, а тебе – крахом политической карьеры!

Абдиэль тихонько похлопал по его руке.

– Вот видишь, мой дорогой, сколько у тебя возможностей?

Роубс закрыл глаза. Он дрожал, словно в лихорадке. Его правая рука снова сомкнулась в кулак, закрыв метки на ладони, – метки, служившие признаком того, что он – один из Королевской крови. Гемомеч – оружие особ Королевской крови, вставлялся шипами в эти метки, впрыскивая в организм специальное вещество. У человека с особым составом крови и структурой ДНК это вещество открывало каналы, расположенные параллельно нервным путям и доходящие до мозга. Одновременно впрыскивались микрогенераторы, которые проникали в каждую клетку организма и начинали черпать энергию непосредственно из него. Меч становился продолжением, единым целым со своим владельцем. А кроме того, позволял устанавливать телепатическую связь с другими равными по крови.

«Эти шрамы у меня на ладони, когда-то служившие почетными знаками, стали знаками позора! – подумал Роубс. – Надо бы отцепить его руку от себя, выгнать старика из кабинета. Он предоставил мне выбор. Выбор!»

Но дух противоречия покинул президента; его плечи в отчаянии обмякли. Роубс вдруг сообразил: Абдиэль всегда оставляет выбор. Гораздо крепче его власть над тобой, если ты обращаешься к нему по своей воле.

Президент по-прежнему сжимал кулак. Слишком многое шло не так, слишком стремительно. И без того тяжелое положение становилось еще хуже. Целые системы – богатые, могучие планетные системы – угрожали отделением. Оппозиционная партия набирала силу и становилась все многочисленней. Его собственная популярность падала. Лишь на прошлой неделе его советники говорили, что, если ситуация не изменится, он не победит на очередных выборах. Потому-то он и развязал эту войну – чтобы уничтожить Сагана, чтобы все, охваченные страхом, вернулись к своему президенту.

Но пока страхом был охвачен лишь Питер Роубс.

Медленно, дрожа, президент склонил голову и разжал пальцы правой руки. Абдиэль приложил пять игл, находившихся в его левой руке, к пяти красным отметинам на правой руке Роубса.

Президент не поднимал головы, не смотрел вверх.

С улыбкой Абдиэль ввел иглы в плоть Роубса.

Роубс вскрикнул от боли; его тело судорожно дергалось по мере того, как вирус перетекал из тела старика, давая его разуму прямой доступ к разуму Роубса.

Абдиэль зондировал и проникал, погружаясь все глубже и глубже в рассудок президента, познавал его тайны, определял, что доставляет тому удовольствие... что причиняет ему боль. Хоть Роубс и сам пошел на это, его сознание инстинктивно сопротивлялось, защищаясь от вторжения, но стоило Абдиэлю встретить сопротивление, он нажимал еще сильнее. Теперь старик знал все. Наказание за непокорность было ужасным, поднимавшимся из глубин сущности Роубса.

В конце концов Питер Роубс сдался. Он подчинился безоговорочно.

Абдиэль до донышка вычерпал его рассудок. Отныне он сможет манипулировать Роубсом. Теперь тот находится в его полном, всеохватном подчинении. Абдиэль осторожно вынул иглы. При свете лампы поблескивали пять пятнышек крови на ладони президента.

Роубс уже давно находился без сознания. Абдиэль прислонил безвольно болтающуюся голову президента к спинке кресла.

– Теперь, дорогой, ты мой, – произнес Абдиэль, проводя пальцами по лбу, покрытому потом.

Битва с коразианцами подходила к бесславному концу. Вероятно, Абдиэль несколько поторопился приписать победу Командующему Сагану. Один вражеский корабль-носитель гигантских размеров был уничтожен, но другой выскочил из ниоткуда (или из гиперпространства, что было одно и то же) и начал атаку на «Феникс», флагман Сагана.

Дайен, занимавший в космосе выгодную позицию, видел, что «Фениксу» приходится туго. Другие корабли из боевого порядка сгрудились поблизости, но сигнала о помощи не получали. Поразмыслив над этим, Дайен решил, что Саган, несомненно, не хочет ни с кем делиться славой победителя.

Дайен знал, почему один корабль не участвует в сражении с коразианцами. «Непокорный» больше не был охотником. Он превратился в ловушку, готовую захлопнуться за друзьями Дайена по приказу лорда Дерека Сагана.

– Сэр, – мысли юноши прервал раздражающе спокойный голос корабельного компьютера, – показатели функций вашего организма указывают на уровень стресса, вызывающий упадок сил...

– Заткнись, – бросил Дайен.

Кто бы ни победил в этой битве, лично он уже проиграл. Саган презирал его. И дело не в том, что мнение Командующего имело такое уж значение. Неприязнь была обоюдной. Дайен испытывал к Сагану презрение и ненависть, усиливавшиеся еще больше из-за того, что эти чувства перемешивались с восхищением.

«Но уж на этот-то раз мне удалось перехитрить его, – думал юноша с угрюмым удовлетворением. – Он полностью поверил в мою трусость. Впрочем, моей заслуги здесь нет. Саган уже убедился в моей бесполезности. Я лишь подтвердил его мнение о себе. Да уж, здорово я его одурачил! Кого я обманываю? Сагана-то я не одурачил. Самого себя я одурачил. Трусость – это поступок или его отсутствие. И я никуда не делся. Саган отшвырнул меня в сторону. Он отпустил меня, потому что от меня больше нет никакого толку. Кому нужен король, который сначала ведет своих людей на битву, а потом пугается и сбегает?»