И вот, обладая один день несметными сокровищами, дети пошли спать под сердитую воркотню няньки, а все их приобретения за этот день состояли из двух пар бумажных перчаток, теперь уже совсем грязных, зеленого кошелька из поддельной крокодиловой кожи да двенадцати пирожных, которые давно были съедены.

Однако больше всего их беспокоила мысль, что золотой, данный старику за поездку в город, на закате, пожалуй, исчез так же, как и все остальное их золото. Поэтому на следующий день они пошли в деревню как будто извиниться перед стариком, что не вернулись к нему в Рочестере, а в сущности разузнать о положении дел. Но старик встретил их очень ласково. Данный ему золотой не исчез: в нем была просверлена дырочка и он теперь висел у старика на часовой цепочке. О другом золотом, который ушел к кондитеру, дети совсем не беспокоились, исчез он или нет: им было все равно. Пожалуй, это было не вполне честно, но зато вполне естественно. Однако позднее воспоминание об этих двенадцати пенсах не давало покоя Антее и наконец она потихоньку от остальных послала «в Рочестер, г. Джонсу кондитеру» почтовых марок на двенадцать пенсов, приложив записку: «в уплату за съеденное пирожное».

Я лично надеюсь, что этот золотой исчез, потому что кондитер вовсе не был хорошим человеком, а кроме того, во всякой порядочной кондитерской, если вы покупаете сразу на пять пенсов, вам дают за них не пять, а шесть пирожных.

На другое утро после того дня, когда дети были обладателями несметных сокровищ и не могли купить ничего полезного или интересного, кроме разных пустяков вроде пары бумажных перчаток да никуда негодного зеленого кошелька, они проснулись в довольно кислом. От той радости, которую они чувствовали накануне, убедившись, что не во сне, а наяву нашли Чудозавра, у них теперь и следа не осталось.

И правда, вот было у них два желания — красота и богатство. И то, и другое они получили, а что же хорошего из этого вышло?

Однако необычайные приключения, если они даже и не совсем приятны, все-таки гораздо интереснее, чем обыденная жизнь.

Утром до завтрака некогда было хорошенько потолковать об этом: все почему-то проспали. Во время завтрака были попытки завести разговор о Чудозавре, только разве можно обсуждать что-нибудь, когда вместе с вами за столом маленький братишка, за которым приходится смотреть? А Ягненок в это утро особенно расшалился: он не только перегибался всем телом через ручки своего высокого кресла, барахтался и болтал ногами, но еще ухитрился схватить большую ложку, ударил ею по голове Кирилла, а потом заплакал, так как ложку у него отобрали. Свой толстый кулачок он засунул в чашку с молоком и требовал варенья, которое давали только к чаю; он пел, клал ноги на скатерть и заявлял, что хочет «улять ножками» по столу. Разговор детей шел в таком роде:

— Знаете, что Чудозаврик… смотрите же, он молоко опрокинет! Молоко отставляли на безопасное расстояние.

— Да, так вот этот Чудозаврик… Ягненочек, милый, отдай Пантере эту грязную ложку!

— Не следует ли нам пожелать… Ай, ухитрился-таки, безобразник-мальчишка!

В воздухе мелькнула маленькая розовая ручка — и чаша с золотыми рыбками, стоявшая посреди стола, опрокинулась на бок, вода и рыбки оказались на столе и на коленях у самого Ягненка и у его соседей.

Это происшествие доставило неприятностей не только золотым рыбкам. Один Ягненок остался спокойным. Когда озеро на полу было вытерто и бьющиеся рыбки подобраны и опять пущены в воду, Ягненка унесли переодевать; пришлось переодеваться и другим. Мокрые фартуки и куртки развесили сушить, и тут оказалось, что, прежде чем гулять, Джейн должна починить свое платье, разорванное накануне. Правда, был другой выход из такого неприятного положения — это надеть самую лучшую нижнюю юбку вместо верхней: она была такая беленькая, мягкая, вся в складочках, с кружевами — ну, просто прелесть какая хорошенькая, не хуже, чем само платье, если не лучше. Но все-таки то была не верхняя юбка, и Марта оказалась непреклонной: когда Роберт предложил, чтобы Джейн надела нижнюю юбку и считала ее верхней, Марта об этом и слышать не хотела.

— Это неприлично! — изрекла она сурово. А уж раз так говорят, то бесполезно возражать. Вы в этом когда-нибудь сами убедитесь.

Итак, оставалось только одно: Джейн должна была сесть и чинить свое платье. Она разорвала его накануне, споткнувшись и упав на улице Рочестера. Конечно, другие дети не были настолько бесчувственны, чтобы покинуть товарища в несчастье. Все уселись на лужайке возле солнечных часов, и Джейн принялась шить с таким усердием, словно от этого зависело спасение ее жизни. Ягненок оставался еще у Марты: его переодевали. Значит, серьезный разговор был теперь возможен. Из некоторых слов Роберта и Антеи обнаружилось, что оба они как будто не совсем верят Чудозавру. Кирилл на них даже рассердился:

— Говорите уж лучше прямо, что вы думаете. Не люблю я уверток и намеков.

— Мы с Антеей вовсе не увертываемся, — отвечал Роберт, запальчиво. — Только мы не приходили от этого Чудозавра в такой телячий восторг, как вы двое, а потому мы раньше вас и поняли его хитрости. Если вы спрашиваете меня…

— Ни о чем я тебя не спрашиваю, — отвечала Джейн, откусывая кончик нитки, что ей всегда запрещалось. (Быть может, вам неизвестно, что если вы станете откусывать кончики ниток и глотать их, то они опутаются вокруг сердца и задушат вас. Я слыхал это от своей няни; она же говорила мне, что солнце ходит вокруг земли. Вот и разберите тут, кому верить: няне или ученым книгам!)

— Мне все равно, кто меня спрашивает и кто не спрашивает, — продолжал Роберт, — только мы с Антеей думаем, что этот Чудозавр — презлое животное, и оно постоянно над нами насмехается. Ведь если он может исполнять наши желания, то уж, конечно, может исполнять и свои собственные. И, я уверен, он всегда старается так сделать, чтобы из наших желаний не выходило для нас ничего хорошего. Оставим в покое этого скучного зверя, лучше пойдемте туда, где ломают мел, и будем играть в крепости.

Но Кирилл и Джейн еще не совсем разочаровались в своем новом знакомом.

— Я не знаю, что Чудозавр делает это с умыслом, — сказал Кирилл. — Ведь, и правда же, было глупо требовать каких-то несметных богатств. Гораздо умнее было бы попросить только хоть по пять фунтов стерлингов на каждого, да и то не золотом, а серебром, А желать себе красоты неописуемой — это уж прямо ни на что не похоже! Я не хочу никому говорить неприятностей, но, право же, это было невероятно глупо. Придумаем какое-нибудь желание, действительно полезное для нас, пойдем и скажем его Чудозавру.

Джейн отложила свое шитье.

— Я тоже с этим согласна, — кивнула она. — У нас такой удивительный случай — и вдруг мы ничего не сделаем. Я только в сказках читала, будто такие чудеса бывают на свете. Ведь есть множество разных хороших вещей, которые мы можем пожелать, и они нисколько нам не повредят. Давайте хорошенько подумаем и придумаем что-нибудь очень-очень интересное. Пусть нынешний день или уж хоть остаток его пройдет у нас весело.

Джейн опять принялась торопливо шить, надо было скорее развязаться с починкой платья.

Дети заговорили все разом. Если бы вы слышали их болтовню, то вряд ли бы что-нибудь из нее поняли. Но дети к этому привыкли, каждый из них мог в одно и то же время и сам говорить, и слушать свой собственный голос, и ловить, что говорят трое других.

Платье было скоро починено, однако поход к песочным ямам опять задержался: Марта ни с того ни сего заставила всех вымыть руки. Это было уж совсем нелепо: ведь, кроме Джейн, никто ничего не делал, а как выпачкаться, ничего не делая? Вопрос этот трудный, и ответить на него письменно я не могу. Вот в действительной жизни я вам или, скорее, вы мне могли бы показать, как это делается.

На общем совете было решено, что на сегодняшний день нужны только пять фунтов стерлингов в серебряной монете и больше ничего желать не надо. Возбужденные дети поспешно направились к песочной яме заявить о своем желании Чудозавру, но у ворот их нагнала Марта и заставила взять с собою Ягненка.