— Нам надо скорее спуститься вниз и отделаться от этой противной вещи. Теперь уже настолько темно, что мы, пожалуй, можем оставить его у пастора на пороге. Идемте!..

На площадке башни, в углу, была еще одна маленькая башенка с дверью. Дети заметили ее во время обеда, но не обследовали, как, без сомнения, сделали бы и вы на их месте. Ведь когда есть крылья и вам открыта дорога по всему небу, стоит ли обращать внимание на какую-то дверь.

Теперь, однако, пришлось подойти к ней.

— Тут, конечно, есть лестница вниз, — сказал Кирилл.

Лестница-то была, но оказалось, что дверь заперта с обратной стороны.

Ночь становилась все темнее и темнее, до дому было далеко-далеко. А тут еще этот сифон из-под содовой воды!

Не скажу вам, плакал тут кто-нибудь или нет, и если да, то кто и как. Подумайте-ка лучше, как бы вы поступили на их месте…

Плакал ли кто-нибудь или нет, но, во всяком случае, были такие полчаса, когда никто из всей компании не сохранил присутствия духа. А когда все немножко успокоились, Антея положила платок в карман, обняла Джейн и сказала:

— Что ж! Ведь не больше чем одна ночь. Завтра утром мы станем махать платками — они к тому времени высохнут. Кто-нибудь нас увидит, придет и выпустит отсюда.

— И увидит сифон, и отправит нас в тюрьму за кражу, — продолжал Кирилл мрачно.

— А не ты говорил, что это совсем не кража? Ты в этом был уверен?

— А теперь не уверен.

— Бросим эту гадость в кусты, — предложил Роберт. — Тогда никто нам ничего не сделает.

— Да, — ответил Кирилл с горькой усмешкой, — и попадем кому-нибудь в голову и, кроме всего остального, станем еще убийцами.

— Но не можем же мы оставаться здесь всю ночь, — заныла Джейн. — Я чаю хочу.

— Не можешь ты хотеть чаю: до отвала поела и напилась за обедом, — напомнил ей Роберт.

— А я все-таки хочу, — стояла на своем Джейн. — Особенно, когда вы начинаете пугать, что мы здесь на всю ночь останемся. Пантерочка, милая, я домой хочу, домо-ой!

— Ш-ш, ш-ш! — успокаивала ее Антея. — Не надо, детка. Все как-нибудь уладится. Не надо плакать!

— Пусть себе ревет — остановил старшую сестру Роберт. — Если она будет выть погромче, так авось кто-нибудь ее услышит и выпустит нас отсюда.

— И увидит сифон, — вздохнула Антея и тронула брата рукой. — Роберт, не будь таким грубым! А ты, Джейн, постарайся быть мужественной! Ведь мы все в одинаковом положении.

Джейн постаралась «быть мужественной», перестала громко плакать и только хныкала потихоньку. Наступило молчание.

— Слушайте, — сказал Кирилл, — уж как-нибудь нам надо рискнуть с этим сифоном. Я спрячу его к себе под курточку и застегнусь на все пуговицы, может, его никто и не заметит. А вы все старайтесь заслонить меня. У пастора в доме есть огонь, значит, там еще не спят. Давайте попробуем кричать во всю мочь. Как я скажу «три», так вы все разом орите. Роберт, ты умеешь свистеть паровозом, я буду кричать по-охотничьи «ку-и», как папа кричит. Девочки пусть визжат, как умеют. Раз, два, три!

Четырехголосый крик нарушил мирную тишину летней ночи. У одного из окон в доме священника девушка, закрывавшая ставни, застыла в испуге и удивлении.

— Раз, два, три! — Новый резкий крик пронесся в воздухе и разбудил сов и ласточек, спавших внизу на колокольне. Девушка, стоявшая у окна, опрометью бросилась в кухню, объявила сторожу и кухарке, что видела привидение, и, сев на удобный стул, лишилась чувств.

— Раз, два, три!

Пастор приоткрыл дверь и вышел на порог своего дома. На этот раз у него уже не было никакого сомнения, что он действительно слышал крик.

— Ах, милая моя, — сказал он жене, — что это такое? Словно в церкви кого-то убивают. Дай мне шляпу и толстую палку да пошли за мной Эндрю. Быть может, это кричит тот сумасшедший, что стащил язык из кладовой.

Дети видели луч света, когда пастор открывал дверь, видели его фигуру на пороге и перестали кричать, чтобы перевести дух и посмотреть, что будет дальше.

Когда пастор вернулся за шляпой, Кирилл сказал встревожено:

— Он думает, что ему только показалось. Слишком тихо вы кричите. Ну, хорошенько: раз, два, три!

На этот раз крик раздался ужасный. Жена пастора обхватила руками шею мужа и тоже закричала, дополняя те дикие звуки, что доносились из тьмы.

— Ты не должен ходить туда, — говорила она в испуге. — Нет, только не один! Джесси!

Девушка, бывшая в обмороке, пришла в себя и прибежала на зов.

— Пошли скорей Эндрю, там в церковь забрался сумасшедший, его надо схватить! — Захлебывалась словами пасторша.

— Слушай, Эндрю, — сказала Джесси, входя в кухню, — Там в церкви какой-то сумасшедший орет; барыня велит, чтобы ты злел и поймал его сейчас же.

— Ну, уж один-то я не пойду! — пробормотал Эндрю. Своему же господину он сказал только:

— Слушаю, сударь.

— Ты слышал эти крики?

— Мне как будто почудилось, словно я что-то слышал.

— Так идем же скорее! — заторопил пастор. — Милая моя, но я должен идти, — сказал он жене, слегка втолкнул ее в комнату, запер дверь и бросился к церкви, таща за руку Эндрю.

Целый ураган криков понесся навстречу. Когда эти крики умолкли, закричал Эндрю:

— Эй ты, там! Ты звал: что ли?

— Да! — отвечали откуда-то издали четыре голоса разом.

— Звуки раздаются как будто в воздухе, — сказал пастор, — это замечательно!

— Где ты? — опять закричал Эндрю, На этот раз отвечал ему Кирилл медленно, четко и басом.

— Церковь, башня, крыша!

— Слезай, что ли!

— Нельзя! Дверь заперта!

— Что это такое? — воскликнул взволнованный пастор. — Эндрю, принеси фонарь из конюшни. Да, может быть, лучше позвать еще кого-нибудь из села?

— Нет, сударь уж не иначе как остальная шайка тут где-нибудь поблизости караулит. Убей меня Бог, коли это не ловушка! А вот у вас сейчас на кухне сидит кухаркин брат, он служит в лесниках, сударь, и дичь караулит, он уж знает, как с разными мазуриками обходиться. Да при нем и ружье есть.

— Слушайте! — опять крикнул Кирилл. — Поднимитесь на башню и выпустите нас отсюда!

— Сейчас идем, — отвечал Эндрю. — Только вот позову полицейского да ружье прихвачу.

— Эндрю, Эндрю, ведь, это же неправда! — остановил его пастор.

— Ничего, сударь, так-то лучше будет!

Эндрю вернулся с фонарем и привел с собою кухаркиного брата. Жена пастора просила их быть как можно осторожнее.

Теперь было уже совсем темно. Пастор Эндрю и лесник пошли через двор к церкви и разговаривали по пути. Пастор был уверен, что на башню забрался тот самый помешанный, который залез к нему в кладовую, оставил там дикое письмо и слямзил копченный язык. Эндрю полагал, что тут не иначе как «ловушка». Только один кухаркин брат был совершенно спокоен.

— Много крику — мало шерсти, — сказал он. — Опасный народ так шуметь не станет. — Он как будто совсем не боялся. Но ведь у него было ружье! Поэтому ему дали еще фонарь и послали вперед по крутым и темным лестницам церковной башни. Следом за ним шел Эндрю, этот хвастался потом, что он все-таки храбрее своего господина, потому что шел впереди него. На самом-то деле Эндрю нарочно пристроился посередке, потому что боялся, как бы кто не кинулся на него сзади и не ухватил за ноги впотьмах.

Так стали они подниматься все выше и выше по узкой винтовой лестнице, прошли через площадку, где звонят в колокола и где висят веревки с мягкими пушистыми концами, потом поднялись к самим колоколам, потом еще выше, по лестнице с широкими ступеньками и, наконец, опять по маленькой и узенькой лесенке взобрались на самую верхотуру. Тут была дверка, запертая толстым железным засовом.

Лесник постучал в дверь и окликнул:

— Эй вы, там!

Дети, сбившись в кучу, стояли по другую сторону двери и дрожали от волнения, от крика они охрипли и едва могли говорить. Наконец Кирилл кое-как собрался с силами и ответил сиплым голосом: