Большой интерес представляет письмо сына декабриста С. Г. Волконского к биографу Пушкина, академику Л. Н. Майкову, от 18 июля 1899 года. «Не знаю, – писал М. С. Волконский, – говорил ли я вам, что моему отцу было поручено принять его [Пушкина] в общество и что отец этого не исполнил. «Как мне решиться было на это, – говорил он мне не раз, – когда ему могла угрожать плаха, а теперь, что его убили, я жалею об этом. Он был бы жив, и в Сибири его поэзия стала бы на новый путь».[12] Известно, что С. Г. Волконский был убежденным участником заговора и наиболее близким к руководству Тайного общества.

В своих обширных воспоминаниях, написанных в начале 60-х годов и опубликованных спустя сорок лет после его смерти, М. И. Пущин уверяет, что он совершенно не был причастен к заговору и восстанию декабристов. Понятно, что в тогдашних условиях, да еще в то время, когда Александр II восстановил М. И. Пущина в генеральском чине и назначил его комендантом Бобруйской крепости, он иначе не мог писать.

Но в этих же воспоминаниях М. И. Пущин извратил также роль своего покойного брата Ивана Ивановича в историческом подвиге декабристов. Неправильное изложение этой роли перешло в некоторые общие работы о декабристах и в мои прежние статьи о первом бесценном друге великого поэта.

И. И. Пущин считал царя главным виновником «горестного состояния отечества» и «зла существующего порядка». Он не был сторонником цареубийства, но не был также противником совершения государственного переворота революционным путем. Положительное отношение И. И. Пущина к насильственному введению конституционного управления страной при народном, демократическом представительстве, его решительность при подготовке вооруженного восстания, стойкость в день 14 декабря на Сенатской площади, уверенность в успехе восстания доказаны документально.

На заявление следственной комиссии о показании Рылеева, который сообщил, что Трубецкой поручил ему вместе с Пущиным заставить сенат распубликовать манифест к народу русскому о введении нового правления, Пущин ответил: «В полной мере утверждаю показание сие… поручение сие… было обще нами признано в совещании за нужное». Ответ Пущина проникнут характерным для всего его поведения во время следствия старанием выгородить товарища по заговору: не Трубецкой поручал, а все руководство восстанием поручило пойти в сенат.

И. И. Пущин был согласен с предложением арестовать всю царскую семью, чтобы избавить новый порядок от претендентов на управление государством. «Возможность сего предприятия, – говорит он, – основывал я на военной силе».

На вечернем собрании 13 декабря И. И. Пущин ручался, что его брат Михаил выведет свой эскадрон на площадь. Он был уверен, что при участии в восстании тех войсковых частей, в которых служили члены Тайного общества, успех обеспечен.

В тот же вечер. К. Ф. Рылеев предлагал П. Г. Каховскому убить «завтра» императора. При этом он обнял будущего исполнителя приговора Верховной думы над тираном. И. И. Пущин также обнял и поцеловал Каховского.

Накануне восстания Пущин вместе с Рылеевым был у Бестужевых. Говорили о принятых на совещании решениях. Пущин сообщил, что Трубецкой будет всем управлять на площади, и добавил: «Как бы ни были малы силы, с которыми выйдут на площадь… надо… идти с ними немедленно во дворец». Появившегося Н. П. Репина он убеждал склонить офицеров своего полка не присягать Николаю I.

И. И. Пущин старался внушить полковнику А. М. Булатову, которому руководители заговора предлагали принять 14 декабря вместе с Трубецким командование на площади, – уверенность в успешном исходе восстания.

Заметив колебание С. П. Трубецкого в связи с возложенном на него руководством восставшими войсками на площади, И. И. Пущин отправился к нему утром 14 декабря вместе с К. Ф. Рылеевым. Убеждая диктатора выполнить свой долг, Пущин сказал ему: «Однакож если что будет, то вы к нам придете». Это было сказано не в виде вопроса, а как пожелание. И добавил: «Мы на вас надеемся».

Пущин проявил себя на Сенатской площади стойким и непоколебимым. Когда многие участники выступления решили, что все пропало, он сохранял уверенность в возможность успеха. А. А. Бестужев писал в ответ на вопрос следственной комиссии от 28 января 1826 года: «Иван Пущин. В обществе давно; прежде был весьма рассудителен и говорил, что начинать прежде 10 лет и подумать нельзя; что нет для того ни людей, ни средств. В бытность мою в Москве (в мае) он повторял то же самое. Но, прослышав о смерти государя императора, тотчас приехал в Петербург и уже говорил наравне с другими, что такого случая упускать не должно. В день действия Иван Пущин был на площади, ободрял солдат, и даже когда никто не принял команды, он взял это па себя, сказав солдатам, что служил в военной службе… Он говорил, что необходимо еще подождать темноты, что тогда, может быть, перейдут кой-какие полки на нашу сторону».

На площади Пущин стоял возле памятника Петру Первому. А. Е. Розен рассказывает в своих Записках, что «всех бодрее в каре стоял И. И. Пущин. Хотя он, как отставной, был не в военной одежде, но солдаты охотно слушали его команду, видя его спокойствие и бодрость. На вопрос мой Пущину, где мне отыскать Трубецкого, он мне ответил: «Пропал или спрятался, – если можно, то достань еще помощь, в противном случае и без тебя тут довольно жертв».

Но, хотя спокойствие Пущина действовало на солдат ободряюще, он все-таки отказался на площади надеть мундир, как советовал ему В. К. Кюхельбекер, и взять на себя команду вместо неявившегося С. П. Трубецкого. При этом он с нетерпением спрашивал: «Где же Трубецкой и прочие?» Прочие: А. М. Булатов и А. И. Якубович, которым на предварительных совещаниях предлагали командовать на площади войсками.

В Конной артиллерии, где служил И. И. Пущин по окончании Лицея, несколько офицеров отказались 14 декабря присягать Николаю I. Их арестовали. Они насильно ушли из-под ареста, явились к Пущину и хотели присоединиться к войскам на площади. Тог сказал, что их появление имело бы смысл, если бы они привели солдат.

Был случай, когда, по какому-то недоразумению, восставшие войска чуть не обстреляли один свой отряд. Находившиеся на площади офицеры растерялись. И. И. Пущин сохранил хладнокровие, велел барабанщику бить отбой и предотвратил несчастие.

Решив открыть огонь по восставшим войскам, Николай послал к ним для предупреждения генерала И. О. Сухозанега. Это был один из самых невежественных царских генералов, человек нечистоплотный в нравственном отношении. И. И. Пущин не дал ему говорить, крикнув: «Пришлите кого-нибудь почище вас!»

Но когда по приказу Николая артиллерия начала стрельбу по восставшим войскам, И. И. Пущин советовал окружавшему площадь народу разойтись во избежание лишних жертв.

Сам Пущин не «кланялся» пулям, хотя его шуба была прострелена во многих местах и сестра Анна Ивановна на другой день зашивала ее. М. И. Пущин вспоминал в 60-х годах, что брат показывал ему вечером картечные дыры в своей шубе и говорил, что, «когда все начальствующие в каре восставших солдат разошлись, ему пришлось принять начальство и распоряжаться».

И. И. Пущин один из последних ушел 14 декабря с Сенатской площади после разгрома восстания. Вечером он отправился на квартиру К. Ф. Рылеева. Туда пришли некоторые другие участники Тайного общества.

Г. С. Батеньков, входя в комнату, спросил Пущина: «Ну что?» Вопрос, повидимому, был задан с упреком в легкомыслии, – Батеньков скептически относился к успеху восстания. Пущин ответил тоном сильной укоризны: «Ну, что вы, подполковник? Вы-то что?» Батеньков, участвовавший в собраниях у Рылеева при подготовке выступления, на площади не был.

Весь день 15 декабря И. И. Пущин оставался свободным. Не скрывался и не пытался скрыться. 16 декабря он был арестован дома. Вряд ли соответствует действительности сообщение Е. И. Якушкина о том, что «рано утром 15 декабря» к Пущину приехал его лицейский товарищ А. М. Горчаков, «привез ему заграничный паспорт и умолял ехать немедленно за границу, обещаясь доставить его на иностранный корабль».[13] Версия эта весьма сомнительна. Сам Пущин об этом нигде не упоминает, а относительно Горчакова известно, что из карьеристских соображений он открыто порицал вольнолюбивые стихотворения и «нелепое» поведение Пушкина. Тем более Горчаков не мог сочувствовать участию Пущина в мятеже, да еще приходить к нему после восстания, подвергаясь огромному риску.[14]