— У нас, у людей не принято, чтобы даже сын садился в присутствии своего отца, как же я посмею сидеть в присутствии бога!

Великий Ан был изумлен мудрыми ответами этого человека. Человек не трясся перед ним от страха, не лепетал маловразумительно, словно младенец, полный почтения к богу, он держался достойно.

«Зачем же мой сын Энки придумал такое? — подумал он. Надо ли было вкладывать могучее мудрое сердце в жалкое нечистое земное человеческое тело! Я вижу, что этот человек способен постигнуть не только тайны земли, но и тайны богов. Как же эти познания вместятся в его смертное тело? Такой человек достоин бессмертия».

— Скажи мне, Адапа, хочешь ли ты вечной жизни? — спросил великий Ан с той же доброй улыбкой.

— На земле нет человека, который бы не желал того, о чем ты говоришь, но лишь редкие смеют в этом признаться.

«И в самом деле, он так мудро разговаривает и ведет себя, что достоин бессмертия», — снова подумал Ан.

— Своими познаниями ты уже почти сравнялся с богами, сказал он, — чтобы совсем стать рядом с ними тебе не хватает лишь вечной жизни. Я могу подарить ее: попробуй моего угощения. Здесь хлеб жизни напиток жизни. Не бойся, я рад тебя угостить.

Адапа уже потянулся к божественному угощению, но в последний момент вспомнил советы того, кого с гордостью называл своим отцом: «Пища богов для людей непригодна. Небесный хлеб станет тебе отравой, небесный напиток — водою смерти».

— Нет, великий бог, небесная пища не для людей и я не смею к ней прикоснуться.

«Как жаль, а я уже решил, что он может проникнуть во все тайны мира, — подумал Ан. — Но я предложил ему бессмертие, а он, заподозрив обман, отказался. Значит, он не столь мудр, как кажется. А я чуть не уравнял его с моими богами. Хотя, быть может, познания его так велики, что он отказывается от любых благ. Тогда он все же достоин стать рядом с богами. Проверю, примет ли он блага земные».

— Человек, что бы я ни предлагал тебе, ты отказываешься принять. Возьми же совсем немногое, в подарок. Здесь небесное душистое масло — елей и чистая одежда из тех, которые носят боги.

Ан ждал: быть может, человек откажется принять и это, не накинет на плечи белую одежду богов, чтобы стать похожим на них. И тогда это слабое человеческое тело, отказавшееся от всех земных соблазнов, все же он сделает бессмертным.

Но Адапа радостно принял подарок. Сбросив траурные одежды, он стал умащать себя небесным елеем, потом гордо облачился в белоснежные тряпки, решив, что так-то он и сравнялся с богами.

Но с сожалением смотрел на него Ан.

— Нет, человек, я ошибся в тебе, чуть не решив подарить тебе вечность. Ты отказался от пищи богов, испугавшись отравы, но она была настоящей. Зато, умастив свое тело, ты радостно принарядился. Боги же равнодушны к своим одеяниям — они спокойно могут показаться то в рубище, то в одежде воина или пахаря — им принадлежит весь мир и потому подобные мелочи их не взволнуют. Тебе оставалось протянуть лишь руку и ты получил бы бессмертие. Но мудрости твоей не хватило на это движение.

— Великий бог! — начал было оправдываться Адапа. — Я выполнял лишь советы своего отца. Разве может человек нарушить повеление бога?

— Ты правильно сказал: человек не может нарушить повеление бога. И потому он останется человеком, — проговорил Ан и равнодушно отвернулся. — Верните его на землю. Я не буду его наказывать, пусть пока поживет и кормит свой народ рыбой.

Такую историю рассказал Утнапишти, а рассказав, замолчал надолго.

— Не знаю, много ли ты понял из этой истории, человек по имени Гильгамеш, — проговорил он наконец.

— Твоя история так проста, что ее нетрудно понять! — удивился Гильгамеш.

— Я уже говорил тебе: ты слишком самонадеян.

— Ты слишком самонадеян и пока не умеешь за внешним звучанием слов видеть их сокровенный смысл. Что же, буду рассказывать дальше. Адапа прожил долгую жизнь, но умер, как обычный смертный. Люди же, изучив ремесла, прокопали каналы, засадили землю и стали жить в благоденствии. Что нужно богам: чтобы черноголовые собирали для них плоды земли. Плодов становилось все больше, а чем больше было плодов, тем больше становилось людей. И тогда кое-кто из богов встревожился: если люди заполнят всю землю, они станут огромной силой и, как знать, не наступит ли день, когда богам будет с ними не справиться. Чтобы уменьшить число людей, боги придумали хищников, зловредных змей, пауков. Иногда они насылали на людей болезни. Боги часто спорили, как быть с людьми.

Боги часто спорили, как быть с людьми. Одни — предлагали снова превратить их в глину. Комья глины, подсохнув, рассыпались бы в прах, и лишь ветры носили бы по земле воспоминания о людях.

Старшие боги этого допустить не могли.

Да и люди нужны были богам не меньше, чем боги людям. Кто, как не люди, приносили в их храмы плоды земли?

Но прошли времена, и люди сами придумали себе наказание.

Люди придумали войны. Не знаю, есть ли войны у вас, но у нас их стали вести постоянно. Кто из богов подсказал первыми и какому городу — забыл даже я. Города воевали друг с другом: чей бог главнее, чей народ благороднее. Благородным считал себя тот, кому удавалось больше поубивать черноголовых из другого города. Люди клялись именами богов и забыли зачем они существуют. Шайки убийц плавали в лодках по великой реке, такие же шайки бродили по суше, и заснув вечером, обычный житель не был уверен, что утром проснется живым.

Это бедствие привело и другое. Люди стали завистливы, принялись воровать друг у друга вещи, люди привыкли к обману, прочим жестоким и злым делам. Злые мысли, злобные речи накрыли наши города, словно густой туман, и в этом тумане было уже не разглядеть доброго лица.

Много раз пытался я собрать горожан, много раз пытался рассказывать им об истинных правилах жизни. Они лишь насмехались надо мной. Люди отвернулись от божественных правил, но и боги отвернулись от них.

Боги долго совещались, как поступить, и надумали смыть людей с земли, как хозяйка смывает грязь.

Ан и Энлиль взяли клятву с богов, что никто не расскажет о тайном замысле, и ни один человек не спасется. А после потопа боги быть может наделают новых существ, или новых людей не столь слабых волей, глупых рассудком и грязных мыслью.

Но великий Энки знал обо мне и решил, что меня спасет.

Среди ночи, когда горожане, устав от своих безобразий, наконец, приутихли, приблизился к моей хижине, слепленной из глины и тростника. Он не нарушил клятву, потому что говорил не со мной. Он разговаривал со стеной моего дома.

— Стенка, стенка, — шептал он, — и ты, тростниковая крыша, слушай внимательно, и ты, хижина-хижина, все запомни. Житель Шуруппака, сын Убартуту, спешно сноси свое жилище и принимайся строить корабль. Забудь о своем богатстве, спасай свою душу. Тот корабль, который ты станешь строить, пусть будет четырехугольным. Пусть ширина и длина у него станут равны. И не забудь накрыть его крышей, так, чтобы сверху не попала и капля воды.

Утром, проснувшись, я услышал от каждой стены моего дома один и тот же шопот, одни и те же слова:

— Немедленно строй корабль!

Сначала я не поверил стенам своего дома и решил жить, как обычно. Снова пытался остановить людей, задумавших злые дела, пытался пресечь злобные речи, стыдил за грязные мысли. Все, как и прежде, было впустую.

Вернувшись домой, я снова услышал речи, обращенные ко мне.

Тут-то я понял, что это — повеление самого великого Энки, и обратился к нему с мольбою:

— Великий! Я исполню все твои приказания, но объясни, что мне сказать народу и старцам.

— Скажешь, что Энлиль не питает любви к тебе. Что от гнева его ты хочешь удалиться, покинуть город и плыть к океану, к владыке бездны, самому Энки. Скажи им, что над ними прольется обильный дождь и всюду будет богатая жатва.

Едва засияло новое утро, я собрал горожан у великой реки. На свободном пространстве, на ровной земле под моим руководством начертили чертеж. Сто двадцать локтей в длину и сто двадцать локтей в ширину было отмерено. И тут же, люди понесли бревна, другие навалили горы тростника, даже дети носили смолу. Весь город спешно строил корабль. От имени Энки я обещал им небывалый обильный дождь и богатую жатву.