Увидев, что все боги согласны с Энки, Энлиль успокоился. Он стал подниматься на наш корабль, а я в трепете ждал его.

— Приведи сюда свою жену! — скомандовал великий бог.

И сразу после этих слов появилась моя жена.

Энлиль взял нас за руки и молча вывел наружу. Он поставил меня и мою жену на колени перед богами, встал между нами и прикоснулся к нашим лбам.

С тех пор прошло множество лет, но я и сегодня ощущаю божественное его прикосновение к своему лбу. И жена моя также.

Великий бог благословил нас, и остальные боги смотрели на нас с доброй улыбкой.

Уже потом, вспоминая это утро, я подумал, что великому богу, как и человеку, все же приятнее делать добро, при творении добра и тот и другой испытывают тихую радость.

— Прежде, Утнапишти, ты был человеком, — сказал великий Энлиль, — теперь же ты станешь нам, богам, подобен. Пусть Утнапишти со своею женой живет в том месте, где впадают в океан великие реки жизни и смерти.

— О, великие боги, на корабле моем лучшие из мастеров. Людей, честнее их, в городе не было. На корабле моем — дети мои. На корабле скот и зверье. Отпусти их со мной, повелитель! — так сказал я, осмелившись заговорить с богами.

Но мой голос словно потонул в куче пуха, боги не услышали его.

— Эти два человека, муж и жена, станут жить вечной жизнью, — продолжил Энлиль, улыбаясь. Поселим же их в отдалении от всех людей, чтобы покой их жизни не нарушала ничья суета.

Тогда нас и поселили здесь. С тех пор мы живем и живем. Я перестал считать годы, потому что понял однажды — вечность не сочтешь. А ты — первый из смертных, кому боги позволили приблизиться к нам. И я думаю, это не случайно. Тебе, Гильгамеш, помогали боги.

— Тебе, Гильгамеш, помогали боги, — так закончил рассказ свой Утнапишти. — Но не обольщайся. Я уже говорил тебе, что ты слишком самонадеян. Если бы боги пожелали дать тебе вечную жизнь, им не понадобилось бы посылать тебя ко мне. Значит, они захотели, чтобы ты послушал меня. Пойми же, страданья твои бессмысленны, не поддавайся несбыточным надеждам, не давай обольщать себя.

— Но тебя же, Утнапишти, боги сделали вечным, — снова возразил Гильгамеш.

— Боги тогда собрались на воскурение. Или ты не понял: они были слишком удивлены, считали, что земля стала пустою и вдруг кто-то приносит жертву. Как им было не собраться всем вместе. Кто же сегодня ради тебя смог бы собрать богов? Только ради того, чтобы ты нашел вечную жизнь?

— Я готов совершать подвиги, чтобы стать наравне с богами!

— Самонадеянный! Множество людей до тебя совершали подвиги. И что? Стали они бессмертными? Где теперь эти люди? И потом, что тебе в этом бессмертии? Не такое, скажу тебе, это счастье. Но уж если ты так мечтаешь о нем, попробуй, испытай себя здесь, в моем доме. Это даже не подвиг. Не поспи шесть дней, семь ночей. Будем с тобой разговаривать дальше. Если ты сумеешь побороть сон, быть может, я открою тебе, как побороть смерть.

— Не поспать несколько дней? — переспросил Гильгамеш и рассмеялся. — Разве это так трудно.

Он сел поудобней на ложе, раскинул ноги, и тут же сон дохнул на него, словно мгла пустыни.

Утнапишти взглянул коротко на своего юного гостя и сокрушенно развел руками:

— Как самонадеян он. Посмотри на героя, который так добивается жизни. Он мгновенно поддался сну.

— Посмотри на героя, который так добивается жизни: он мгновенно поддался сну, — сказал супруге Утнапишти и горько усмехнулся.

— Мальчик устал, он добирался до нас так долго, верил, что ты поможешь ему, прикоснись к нему, он и проснется. Если ты не хочешь ему помочь, отпусти его, пусть вернется живым той же дорогой, — сказала жена тяжко вздохнув. — Пусть вернется спокойно через те же ворота на свою землю. А мы снова будем тянуть свою жизнь в одиночестве. Мальчик слишком молод, он думает, что долгая жизнь — это награда и не знает, что это еще и наказание. Мы должны быть ему благодарны хотя бы за то, что он отыскал нас, и мы теперь знаем — есть на земле и другие, дети наших детей, дети тех, кто спаслись при потопе. Прикоснись к нему, он и проснется, не отдавай его смерти.

— Боги поселили нас здесь не для того, чтобы я одаривал всякого встречного долгою жизнью, — ответил Утнапишти. Испытаем же нашего гостя. Он со смехом сказал, что сну не поддастся. Я не зря открыл здесь в своих размышлениях, что уже в каждом слове содержится доля неправды. Я разбужу его, а он тут же скажет: «Лишь на мгновение одолел меня сон, но ты прикоснулся — и я пробудился сразу». Потому, пеки ему хлебы и клади в изголовье. В день по хлебу. А на стене отмечай черточкой дни, что он спит. Я уж думал, что никогда не стану, как прежде, вести времени счет.

В этот же день пожилая женщина испекла первый хлеб и положила у изголовья спящего Гильгамеша. А на стене над ним прочертила черточку острым каменным ножом.

На второй день рядом лежал новый хлеб, потом третий, четвертый.

Дни шли за днями. Первый хлеб развалился, треснул второй, заплесневел третий, на четвертом побелела корка, зачерствел пятый, шестой оставался свежим, и супруга Утнапишти положила седьмой. Тогда и коснулся Утнапишти своего гостя.

Гость сразу встрепенулся, вскочил и смущенно сказал:

— Я прикрыл глаза на одно лишь мгновенье. Но ты коснулся меня, и я сразу проснулся. Продолжай же рассказ свой, я слушаю.

Но Утнапишти лишь усмехнулся:

— Сосчитай-ка лучше хлебы, что лежали на ложе рядом с тобой, тогда и узнаешь, сколько дней ты проспал. Сон легко переходит в смерть, и если бы я не коснулся тебя, ты бы не жил, ты бы спал целую вечность.

Гильгамеш взглянул на хлебы и понял, что он побежден.

— Что же делать, скажи мне, Утнапишти, так похожий на моего отца? Куда идти мне теперь? Во дворце моем, в моем городе поселилась смерть, и нет мне там больше места. И во всем мире, куда бы я не бросил свой взгляд, я вижу лишь умирание. Быть может, ты приютишь меня здесь навсегда? Я буду добрым помощником и почтительным сыном.

От этих слов растаяло окаменевшее за множество лет сердце Утнапишти. Да, боги дали ему вечную жизнь то ли в награду, то ли в наказание. Он так и не увидел, как возмужали его сыновья, он не нянчил, не воспитывал внуков. Что за толк в вечной жизни, если не длится твой род! В первые годы, когда он делал зарубки на стенах, ему часто слышались голоса близких. Он не знал: сохранили им боги жизнь или умертвили всех сразу. Потом, когда счет годам протянулся за длину человечьего века, он почувствовал, как сердце его забывает теплоту семейных радостей. Только с окаменевшим сердцем можно было прожить здесь за годом год, забывая голоса людей.

И теперь, когда Гильгамеш пожелал стать почтительным сыном, воспоминания о прежней жизни вновь обрушились на Утнапишти. И он понял, на кого так похож его юный гость. Об этом он подумал еще в первое мгновение, когда лодка пристала к берегу.

Гость походил на старшего сына. Точно так выглядел бы его сын, если бы он прошел половину земли, леса, пустыни и горы, если бы потерял своего лучшего друга и брата.

Но не мог передать он гостю тайны, что доверили ему боги.

Однако, великий хитрец Энки, спасая его, не нарушил клятву.

Однако, великий хитрец Энки, спасая его, не нарушил клятву.

Утнапишти выглянул из хижины и поискал корабельщика Уршанаби. Тот, как всегда, занимался со своею лодкой. Что-то смолил в ней, отделывал весла.

— Уршанаби, та земля, откуда приплыл ты, больше тебя не дождется, подойди ко мне, ты проводишь нашего гостя. Он все носит свое драное грязное рубище. Ты помнишь, в нашем городе такую одежду не надели бы одряхлевшие нищие старцы. В этом тряпье его трудно принять за юношу. Возьми, Уршанаби, гостя, отведи его к тому берегу, пусть он там попробует добела отстирать свое одеяние. Пусть умоется, если захочет окунуть свое тело в воды, ты его не удерживай. Выстиранное облачение станет чистым и новым. Выстиранная повязка заблестит на голове своей белизной. И пока он будет идти в свой город, его одежда не сносится и все будет чистым. Отведи его к тому берегу, Уршанаби.