Но когда он выплыл и высадился на сушу, сжимая цветок в руке, богиня забеспокоилась.

Богиня забеспокоилась.

В садах ее вокруг дворца росли эти цветы. Купаясь на заре в росе небесных лугов, она часто прикасалась к лепесткам цветка жизни. Иногда, на чей-нибудь праздник богиня приносила цветок в подарок. Но только праздник этот устраивал бог, а не смертный. Ее цветы давали вечную молодость.

Они росли только у нее в небесном саду, да на дне океана, куда опускались струи реки жизни.

Наивный старец Утнапишти, сидя на берегу, однажды решил, что он открыл тайну цветка. Он забыл, что тайны богов неподвластны людям. Порой человек открывает секреты устройства мира. Наивный, он может решить, что знания свои добыл сам, без ведома бога. Боги же с печальной усмешкой наблюдают за человеком, как он мыкается со своим знаниям по миру, как пытаются приладить его между людей. Иногда боги забирают назад вместе с человеком добытое знание, иногда оставляют людям, как занятную, но опасную игрушку.

Так было и с Утнапишти. Однажды Иштар стало жаль одинокого старика, осчастливленного бессмертием. Она послала к нему тихий ветер, и тот, пролетая над берегом прошептал ему тайну цветка. А бедный старик решил, что он сам раскрыл богов. И вырыл колодец, чтобы посадить цветок жизни, когда море выбросит его на берег. Потом несколько земных человеческих жизней он сидел на берегу и поджидал тот цветок. Получив когда-то вечную жизнь, он не получил вечного дела. Боги же, как и люди, не знают безделья. Но теперь и у старика было дело — смотреть, как волна за волной набегает на берег и отступает, оставив небольшие комки беловатой пены. Наконец, богиня решила послать ему и цветок. Смеясь она наблюдала издалека, как старик схватил подарок, как бы присланный морем, дрожащими руками. Как побежал к колодцу, позвал супругу. Старик привязал к ногам камни, а потом изо всех сил вытягивала его, чуть не задохнувшегося, из под воды.

Думала ли богиня о том, что когда-нибудь этот цветок сорвет Гильгамеш!

Кое-кто из богов помогал этому зарвавшемуся царьку. Они спасали его от разных невзгод. И теперь он владеет сокровищем, ее тайной, а она, богиня, смотрит на это из далека.

Чтобы одарить человека вечностью, нужен совет богов. Чтобы принести ему беду, погибель, хватит обиды любого, самого мелкого бога.

Она не станет больше жаловаться, не будет выставлять себя на посмешище. Цветок этот подарила она, она же его и отнимет.

Так решила богиня.

А Гильгамеш с Уршанаби шли по жаркой пустынной степи в сторону города. Два человека спешили вернуться к людям. И один из них нес, словно факел, цветок. О решении богини он не догадывался.

Богиня на пути двух людей подготовила все, что нужно для отдыха. Долину среди холмов, зеленые деревья, мягкую траву ласковый, манящий оазис. На путников наслала она сухой жаркий ветер, так, чтобы идти им стало невмочь.

В полдень Гильгамеш поднялся на холм и увидел долину.

— Смотри, как здесь хорошо! — крикнул он Уршанаби. 

— Не нравится мне чем-то это место, — ответил, покачав головой, опытный корабельщик.

— Деревья, трава, прохладная вода — отдых здесь будет сладостен, остановимся ненадолго и хотя бы омоем тело!

— Ты купайся, о царь, я же — не стану, чем-то мне это место подозрительно, уж слишком оно хорошо, — вновь проворчал корабельщик.

Гильгамеш засмеялся в ответ и сбежал по склону холма в долину.

Одежды его оставались белы и чисты, но тело просило прохлады. Уршанаби, как и царь, изнемогал от жары, но твердо решил не раздеваться, внимательно глядеть на вершины холмов, чтобы во время увидеть опасность.

Гильгамеш сбросил одежды и впервые расстался с цветком. Ласковые прохладные воды были прозрачны, он смеялся, плескаясь, словно дитя.

— Эй, Уршанаби! Да иди же сюда! Я бы купался весь день в этой воде.

— То-то и оно, что весь день, а нам надо спешить, снова проворчал Уршанаби, не двигаясь с места и продолжая оглядывать вершины холмов.

Но лучше бы он смотрел не вдаль, лучше бы он посмотрел на место рядом с собою, туда, где лежали одежды Гильгамеша. Рядом с одеждами в земле было едва заметное отверстие — змеиная нора. Стебель цветка лежал поперек отверстия и слегка перекрывал его. Лишь на мгновенье из отверстия показалась змеиная голова. Этого мгновения хватило, чтобы захватить цветок и унести его вслед за собой в глубины земли.

— Не смотри так угрюмо, я выхожу! — крикнул царь и пошел по мягкой траве, роняя крупные лучезарные капли. — Сколь сладостно было это купание! Спасибо богам, создавшим для нас такую долину!

Царь взглянул на свои одежды и не увидел рядом цветка. Он не поверил, схватил одежды, тряхнул их, цветка на земле не было!

— Корабельщик, где мой цветок? — прокричал Гильгамеш.

— Я, я не знаю, — в ужасе ответил Уршанаби, — я следил за холмами…

А в эти мгновенья в глубине земли змея, надкусив лепесток, сменила кожу, стала юной, подвижной, а потом и вовсе преобразилась в вечно прекрасную деву, стоявшую уже в другом месте, у другого выхода из змеиной норы. В руках она держала свой цветок, который вновь собиралась посадить в собственном саду.

К людям же полетел легкий ветер и в нем послышался Гильгамешу безжалостный смех богини.

Когда путники поднялись на вершину холма и оглянулись назад, зеленой долины они не увидели. Сзади была сухая земля с клочьями желтой травы.

— О боги! — воскликнул Гильгамеш, — С чем я вернусь в свой город!?

— С чем я вернусь в свой город! — воскликнул царь.

Но никто не сказал ему о том, что могло ожидать его в городе.

И даже я, Аннабидуг, умаститель священного сосуда из храма великого Ана не мог предупредить его об этом, хотя и старался.

Много времени утекло с тех пор, как Гильгамеш покинул Урук. Теперь уже все привыкли к жизни без Гильгамеша, настолько привыкли, что собираются тайно назначить нового царя. Этим царем станет ненавидящий меня Эйнацир.

В дни траура, когда умер богатырь и герой Энкиду, Гильгамеш избрал одного лишь меня, чтобы делиться со мной своими тоской и печалью. Один я знал его сокровенные мысли. Такова была воля богов. И когда наш царь покинул город, один только я знал причину ухода. Но я умею хранить свои и чужие тайны.

Несколько дней в городе никто не тревожился. Потом по городу поползли слухи: кто-то видел Гильгамеша блуждающим в одиночестве по пустыне, спящим, словно бродячая собака, на голой земле под кустом.

Эйнацир приказал допросить стражников, охранявших ворота.

Стражники ничего не ведали, лишь однажды на заре они выпустили царя из города. Лицо его было печальным, снаряжение — странным. В какую сторону он побрел и зачем — они сказать не могли. Стражникам не положено задерживать царя в воротах вопросами о том, куда он направляется, всякий раз, когда царь выходит из города.

Эйнацир собрал совет старейшин. С некоторых пор на совете стал присутствовать и я, так повелел Гильгамеш.

— Наш царь слишком молод и не ведает меры ни в чем. Он неумерен в храбрости, в любви к женщинам, а теперь, оказывается, не знает меры и в печали. Боюсь, что печаль его была неугодна богам и они лишили его разума. Знает ли кто из вас, в какой стороне пустыни искать его, чтобы привести в город?

Молчали все и я тоже.

Эйнацир несколько раз посмотрел на меня пристально, но всякий раз, чувствуя его взгляд, я послушно склонял голову.

Спрашивать меня прямо он не хотел. Тогда получилось все бы узнали, что Гильгамеш доверяет свои тайны не ему, родственнику, а мне — человеку чужому и низшему по званию.

Я знал, что Эйнацир ненавидит меня. Часто, оказываясь поблизости, я ощущал его взгляд, полный презрения, злобы.

— Уж не взбрело ли тебе, Аннабидуг, в голову занять мое место? — спросил он однажды, когда мы были только вдвоем во дворце Гильгамеша и нас не слышал никто. Я тогда, по его мнению, слишком долго разговаривал с царем. — Иль ты не знаешь, что мое место только для тех, в ком течет кровь богов! Боги не допустят, чтобы простой смертный посмел приблизиться к ним. Ты и так чересчур высоко залетел!