— Он что, докладывал тебе об этом? — недоверчиво спросил Рязанов.

— Эх, яблочко, да я же стреляный воробей! — подмигнул ему Колесов. — Сразу вижу, что к чему.

Но вышло совсем не так, как предполагал наш «стреляный воробей». Комиссию мы проходили в субботу, а во вторник утром выписали троих: меня, Колесова и Бодюкова.

Рязанов остался в госпитале. Когда мы прощались с ним, он едва не расплакался.

— Ничего, Вася, крепись! — обнял его Бодюков. — Как только прибуду в часть, сейчас же упрошу командира, чтобы он вытребовал тебя из госпиталя. Как лучшему другу говорю: были и будем вместе.

В канцелярии, куда мы явились за документами, нас ожидал тот самый военный инженер третьего ранга, который присутствовал на комиссии.

— Ваши документы, товарищи, у меня, — объявил он. — Пойдете со мной.

Колесов шепнул мне:

— Ну, что я говорил? Сейчас на вокзал — и прямо на фронт.

Стоял теплый день. Ярко светило солнце. В изумрудной траве пестрели цветы. На душе у нас было радостно. Наконец-то мы вырвались из госпиталя, наконец-то нас отправляют к боевым друзьям-однополчанам. Город был незнакомый. Мы бодро шагали за военным инженером по улицам в полной уверенности, что следуем на вокзал.

— Ну, вот мы и прибыли! — огорошил нас сапер, остановившись перед длинным неказистым с виду зданием, над главным входом в которое висела вывеска: «Школа шоферов».

Мы растерянно переглянулись.

— Добро пожаловать, товарищи! — указал военный инженер на дверь.

— Что-то непонятное… — пожал плечами Колесов. — Вы же читали наш рапорт…

— Читал.

— Мы никакого отношения к шоферам не имеем.

— Знаю. Это довоенная вывеска, и пусть она не смущает вас.

Мы вошли в небольшой вестибюль, оттуда поднялись на второй этаж.

— Подождите здесь, — сказал сопровождающий. — Я доложу начальнику о вашем прибытии. — И он вошел в одну из комнат.

— Что же это такое, братцы! — недоуменно пробасил Колесов. — Куда мы попали?

— Я догадываюсь куда, — усмехнулся Бодюков. — Комиссар таки упек нас, а из нашего рапорта пшик получился…

В это время нас вызвали к начальнику этого загадочного учреждения, видимо, не случайно сохранившего довоенную вывеску. В просторном, хорошо обставленном кабинете все стены были обвешаны картами. За письменным столом сидел полковник — плотный, широкоплечий, с густыми бровями, из-под которых на нас глядели острые серые глаза. На его груди поблескивали орден Ленина, два ордена Красного Знамени и орден Красной Звезды.

«Вот это герой! Сразу видно — фронтовик!» — подумал я с уважением о нем, хотя меня несколько и удивляло то обстоятельство, что такой боевой командир находился здесь, в тылу.

Ознакомившись с нашими документами, в том числе и с рапортом, приложенным к ним, полковник окинул нас изучающим взглядом, затем сказал, лукаво сощурившись:

— Значит, воевать хотите? Ну что ж, будем воевать вместе и очень крепко. Правда, сначала вам придется подучиться хорошенько, потому что наш род войск имеет определенную специфику.

— Товарищ полковник, разрешите обратиться? — спросил я.

— Слушаю! — кивнул полковник.

— Мы все — фронтовики, — сказал я. — У каждого из нас имеется военная специальность, и мы еще раз просим откомандировать нас в те подразделения, где мы служили и сражались до госпиталя.

— Я вполне понимаю ваше стремление, — ответил полковник, — но командование сочло более целесообразным направить вас ко мне. Война есть война. Ее требования далеко не всегда совпадают с желанием того или иного человека, тем более военнослужащего, находящегося в действующей армии. Вы все закалены в боях, храбрости вам не занимать, ну а с дисциплиной, надеюсь, подтянетесь. Словом, вы вполне подходите для нашего рода войск. — Он обернулся к военному инженеру: — Вы еще ни о чем не говорили с ними?

— Нет. В мою задачу входило только доставить этих товарищей сюда.

— Ну и прекрасно, — улыбнулся полковник и снова обратился к нам: — Так вот, товарищи, нам нужны и механики, и танкисты, и саперы, и летчики. Понимаете, все, любой специальности. А воевать вам придется в тылу врага, далеко от передовой. И не просто воевать, а быть разведчиками особой авиадесантной части. Это очень, очень сложное дело, и далеко не каждому оно под силу. Прежде всего вы должны проникнуться чувством огромной ответственности перед Родиной и партией за то доверие, которое оказывается вам. Предупреждаю, если за время подготовки в ком-нибудь из вас обнаружатся качества, не отвечающие требованию нашей части, мы будем вынуждены откомандировать такого товарища. А сейчас вас устроят в общежитие, зачислят на довольствие и обеспечат всем необходимым. — Полковник поднялся, как бы давая понять, что разговор исчерпан.

Нам ничего не осталось, как откозырять и выйти в коридор.

Следуя за военным инженером, мы попали в большое светлое помещение.

— Это наш клуб! — объяснил провожатый.

Дальше шли классы для занятий и столовая. Потом начался коридор общежития. Здесь к нашему провожатому подбежал дежурный и громко отрапортовал:

— Товарищ военный инженер третьего ранга, курсанты находятся на занятиях. Никаких происшествий во время моего дежурства не случилось.

— Вызовите старшину и доложите майору Данильцеву, что в его группу прибыло пополнение! — распорядился наш временный опекун.

Вскоре явился старшина. Он отвел нам места в одной из комнат общежития, зачислил на довольствие, затем дежурный повел нас представлять руководителю группы — майору Данильцеву. Как раз был перерыв в занятиях. В коридоре у классов толпились курсанты.

Звонок, точь-в-точь как бывало в школе, возвестил о конце перерыва. Курсанты бросились в классы. Тем временем мы подошли к комнате, расположенной в самом конце коридора. Дежурный юркнул в дверь и, вернувшись через минуту, сказал:

— Заходите, майор ждет вас!

И вот мы предстали перед своим непосредственным начальником. Это был мужчина среднего роста, один из тех, о которых обычно говорят: «И ладно скроен и крепко сшит». Голубоглазый, со светлыми, коротко подстриженными волосами, еще сравнительно молодой, он обладал ничем не примечательной внешностью. На улице в толпе не сразу заметишь такого. Позже мы узнали, что он много воевал — в Испании, в Польше, в Финляндии — и заслуженно пользовался славой одного из опытнейших и бесстрашных разведчиков.

Майор занес наши фамилии в какой-то список, потом подробно опросил каждого о гражданской специальности, о месте работы и местожительстве до войны, о родителях, о составе семьи и о прохождении службы в действующей армии.

— Это, так сказать, сугубо предварительное знакомство, — сказал он, закончив опрос. — В процессе учебы и боевых практических полетов мы более основательно познакомимся друг с другом. Нам, голубым солдатам, выпала нелегкая судьба, но раз вы изъявили согласие вступить в нашу команду, то, надеюсь, не уроните звания авиадесантника, ничем не запятнаете знамя нашей части.

— Откровенно говоря, никто нашего согласия и не спрашивал, — заявил Колесов. — Как нам объяснили, мы попали сюда из соображений целесообразности.

— Люблю откровенность, — заметил майор. — Если вы, товарищ Колесов, не хотите стать авиадесантником, я могу походатайствовать, чтобы вас отчислили отсюда. Может быть, у вас со здоровьем не в порядке или нервы шалят? Уж не раньше ли времени выписали вас из госпиталя?

— Здоров я как бык! — буркнул Колесов.

— Словом, насколько я понимаю, вас не устраивает новое амплуа. Так, что ли?

— Я не говорил об этом.

— Но вы же сказали, что вас чуть ли не силком затащили сюда, согласия не спросив.

— Не спросили, но я считаю решение командования правильным.

— То есть целесообразным.

— Вот именно.

— Рад, что вы пришли к такому заключению, — сказал майор. — Наша служба особенно требует любовного, если хотите, то даже самоотверженного отношения к себе. Что, например, может сделать один боец, находясь на передовой? При всем желании не так уж много. А один опытный разведчик, попав в тыл врага, может подчас нанести огромный ущерб противнику, иными словами, сделать куда больше, чем десятки и сотни солдат на фронте. Разведчик в тылу врага — сам себе командир и исполнитель. Правильное решение — успех операции, ошибочное — провал порученного задания, а то и смерть. Вот такими бойцами-разведчиками, по существу, и являются наши голубые солдаты.