К исходу короткой летней ночи майор Данильцев доставил меня и моих боевых друзей на грузовике сюда, в район болота, и мы обосновались в прибрежных кустах, в тени двух старых одиноких берез. Здесь нас встретил командир взвода разведчиков, который должен был обеспечить нашу переброску за линию фронта. Место перехода через болото было уже намечено. Два опытных разведчика-проводника должны были ночью вывести нас к цели, а для того чтобы скрыть наше движение, взводу разведчиков было поручено провести отвлекающую разведку боем правее от места перехода.

Томительным и бесконечно долгим показался нам этот день. Солнце припекало вовсю. Дышалось здесь, в болотистой местности, тяжело, по лицу катились струйки пота, пропитанная потом одежда липла к влажному телу.

Мы все изнывали от духоты, и только Колесов держался в этом пекле поистине стоически.

— Ничего, братцы, пар костей не ломит, — посмеивался он. — Есть оказия отоспаться вволю на солнышке.

И он уснул в самый полдень, распластавшись на прижухлой траве навзничь, могуче похрапывая. Горячие солнечные зайчики чуть шевелились на его взмокшем лице, ползали по его векам, а он спал и спал с таким видом, будто испытывал в этом сне истинное наслаждение.

Рязанов долго наблюдал за Колесовым, затем удивленно пожал плечами.

— Просто поразительно! И как он может?!

— Видно, кожа, у него дубленая, — заметил Бодюков.

День уже клонился к вечеру. Солнечный диск медленно опускался за горизонт, охватывая небосклон пламенем вечерней зари. Все громче квакали лягушки, точь-в-точь так, как за Кубанью. В воздухе закружились несметные полчища, мошкары. Она лезла нам в уши, в глаза, в ноздри, не давала покоя ни на минуту.

Лишь в одиннадцатом часу ночи командир взвода разведчиков — шустрый, тщедушный с виду лейтенант — привел нам двух проводников. Это были молоденькие солдаты в куцых шинелях, оба долговязые, в лихо сбитых набекрень пилотках, с закинутыми за спину автоматами.

«Уж больно молоды для: проводников!» — подумал я, критически разглядывая каждого при лунном свете, и хотел было сказать об этом взводному, но он, словно угадав мои мысли, промолвил:

— На этих ребят можете положиться. Они прошли со мной сквозь огонь, воду и медные трубы.

— Хлопцы бравые, сразу видно, — будто желая польстить проводникам, пророкотал баском Колесов и, достав из кармана кисет, протянул им: — Закурим, братцы, по одной.

— А мы некурящие, — отозвался один из них.

— Может, и непьющие? — лукаво спросил Бодюков.

— У меня почти нет курящих, — заметил взводный. — Разведчикам это ни к чему. А насчет выпивки — только фронтовые сто граммов, и то не перед делом.

— Эх, яблочко, вот это дисциплинка! — воскликнул Колесов.

— Такая уж служба у нас, — сказал взводный.

Над болотом одна за другой прошумели ракеты.

Хлопнув в воздухе, они осветили воду, камыш, дальние островки. Это ночные дозоры гитлеровцев начинали вести наблюдение за нашей стороной.

Мы с лейтенантом сверили часы…

Ровно в одиннадцать часов ночи группа вслед за проводниками двинулась сквозь заросли в глубь болота, строго на запад. Шли по узкой кочковатой тропке медленно, осторожно, то и дело останавливаясь и чутко прислушиваясь. Где-то справа от нас двигались два отделения разведчиков, держа направление на большой участок суши, далеко вдававшийся в болото с противоположной стороны. Там размещались основные огневые точки противника.

Лёгкая дымка, висевшая над болотом, несколько ослабляла видимость, но лично мне казалось, что этой ночью лунный свет необычайно ярок и что вокруг все видно почти так же, как днем. При вспышках ракет мы замирали на месте, выжидали, пока они погаснут, потом снова двигались вперед. От лягушиного хора звенело в ушах. Он, этот хор, очень помогал нам, скрадывая шум, тихие всплески воды под ногами, предательский треск камышей.

Наконец мы очутились перед широким открытым плесом. Кое-где из-под ряски проглядывала чистая вода.

— Стоп! — прошептал проводник, шедший впереди. — Теперь будем ждать.

Мы сгрудились на узком клочке суши за редкой стеной камыша, отделявшей нас от плеса. Слева и справа тоже виднелась вода.

— Что же это, братцы! — пробормотал Бодюков, оглядываясь по сторонам. — Дальше ведь чистейший омут. Поди, метров тридцать пять — сорок. Неужто вброд придется топать?

Я молча пожал плечами.

В это время к Рязанову, стоявшему у правого края нашей воистину малой земли, подошел один из проводников и протянул ему конец веревки.

— На, держи, браток… Наматывай помаленьку на руку. А мы с Тимофеем байду подтянем поближе к берегу.

Вскоре из камыша показался нос небольшой плоскодонной лодки. Солдат, которого звали Тимофеем, перебрался на нее, начал бесшумно вычерпывать деревянным ковшом воду, заполнившую лодку чуть ли не до половины высоты бортов.

Внезапно в той стороне, где лежал занятый врагом полуостров, вспыхнула кроваво-красная ракета, и тотчас же там началась оглушительная пальба. Треск автоматов слился с пулеметными очередями. Вокруг нас засвистели пули, и в первое мгновение мне показалось, что это обстреливают нас.

Быстро в байду! — глуховато выкрикнул Тимофей и скомандовал своему напарнику: — Сидор, на весла!

Я подтолкнул в спину Рязанова.

— Пошел, Вася!

В мгновение ока он очутился в лодке. За ним последовали остальные. Сидор оттолкнул лодку от берега, ловко перемахнул на корму.

Стрельба нарастала. Сильными рывками весел Сидор гнал лодку к зарослям, темневшим на противоположной стороне плеса. Слева, справа и впереди в небе вспыхивали ракеты. Сжав в руках автоматы, мы ждали, что вот-вот будем обнаружены и попадем под губительный огонь.

— Ничего, проскочим! — убежденно, с каким-то охотничьим азартом бросил Тимофей. — Тут самая глубь и топь. Немцы не суют сюда носа, трясин боятся…

Лодка со всего разгона влетела в густой камыш и так сильно ткнулась носом в сушу, что Колесов едва не вывалился за борт, благо его вовремя подхватили под руки Бодюков и Рязанов.

— Вперед! — махнул рукой Тимофей и, выпрыгнув из лодки, ринулся в заросли.

Мы едва поспевали за ним. Ноги вязли в тинистом грунте, местами приходилось продвигаться чуть ли не по пояс в воде. Вещмешки со взрывчаткой, казалось, тяжелели с каждым шагом.

Сидор, замыкавший шествие, то и дело поторапливал нас:

— Быстрее, быстрее! Уже недалеко!

Стрельба не утихала. В небе непрерывно полыхал свет ракет. А мы без всяких мер предосторожности мчались как угорелые по чавкающей почве, громко шурша камышом.

Заросли начали редеть, и вскоре мы очутились на совершенно сухом островке, поросшем какой-то невысокой, удивительно жесткой травой. Грунт был твердый, и просто не верилось, что здесь, на болоте, оказался лоскут такой земли. К западу от него раскинулась широкая водная гладь, пересеченная лунной дорожкой, к северу тянулась полоса редких камышей.

— Теперь осторожно! — предупредил шепотом Тимофей. — Глядите в оба!

Вслед за ним мы направились сквозь камыши на север, в ту сторону, где шла ожесточенная перестрелка. Подводная тропа была узкой. Стоило взять чуть левее или правее, ноги сразу теряли опору, погружались в какое-то мягкое бездонье. Это был самый страшный участок трясин, тянувшихся вдоль берега полуострова, занятого гитлеровцами. Немцы считали этот участок болота совершенно непроходимым и поэтому не держали его под наблюдением. И именно здесь разведчики отыскали одну-единственную тропу, которой не раз пользовались для выхода в тыл противника через трясины. Теперь они вели по этой тропе нас.

Трудно сказать точно, как долго мы шли. Занятый опасным балансированием на узкой полосе тверди, я ни разу не взглянул на часы. Берег полуострова приближался. Он то четко вырисовывался перед нами в свете ракет, то снова и снова растворялся во мгле ночи. У самой воды виднелись кудлатые ивы, похожие на каких-то диковинных животных, пришедших в ночи на водопой. За ивами вздымался хребет длинного бугра, на котором торчали стволы зенитных орудий. Стрельба шла где-то за бугром, совсем близко. Все внимание гитлеровцев было, очевидно, сейчас сосредоточено на том участке болота, откуда открыли огонь наши разведчики. Это дало нам возможность благополучно преодолеть непроходимые трясины и выйти на безлюдный, никем не охраняемый берег.