Что я должен был делать? Поругать Геню! Но он с Гришей совершил смелую диверсию. Население не только Смоленской, но и соседних с нею станиц воспрянуло духом: видно, сильны партизаны, если они бьют врага в самом логове его!

Но и хвалить ребят я остерегся. Спокойно выслушал рассказ Гени, а потом так же спокойно сказал:

— Вот и молодец, что донес мне о разведке со всеми подробностями! Поступай так и впредь!

Отважные краснодарские подпольщики сообщили нашему отряду через связных, что к фашистам прибыло свежее подкрепление для прорыва на Черноморье. Вскоре и наши разведчики донесли, что гитлеровцы восстановили железнодорожное движение между станцией Георгие-Афипской и Новороссийском. Ясно было: фашисты готовят большое наступление и вот-вот начнутся переброски под Новороссийск. Необходимо во что бы то ни стало сорвать планы захватчиков. И сделать это должны мы, партизаны!..

Послали командованию запрос с просьбой разрешить нам взорвать поезд на участке Северская — Георгие-Афипская. С помощью этой операции можно было бы, хотя и на время, преградить фашистам путь на Новороссийск.

С нетерпением ждали мы ответа. Евгений нервничал, волновался. Он считал, что задуманная нами операция с новой, сконструированной им и Ветлугиным автоматической миной, получившей у нас название «волчий фугас», должна определить всю дальнейшую работу нашего отряда. Теперь могла начаться новая работа в отряде: железнодорожные диверсии с применением усовершенствованной автоматической мины и, наконец, создание «минного вуза» для окрестных партизан.

Евгений мечтал сам заложить первую мину и увидеть, как впервые на Кубани взлетит на воздух фашистский поезд.

После болезни он был еще очень слаб, но я знал: ничто не удержит его.

Пятого октября мы получили разрешение на железнодорожную диверсию. Все у нас было готово: схема «волчьего фугаса» выверена, обязанности заранее распределены. В тот же день, поздно вечером, отряд минеров отправился в путь.

Нас было четырнадцать человек. Конечно, пошел и Евгений.

В лагере не знали, куда и зачем мы уходим: у нас не принято было много говорить о предстоящей операции.

Прошли годы, но я помню каждую минуту этой страшной ночи. Был холодный вечер. Мы вышли из леса. Впереди — разведка во главе с Евгением, по бокам — дозорные, сзади — прикрытие.

Перед нами открылось поле — голое, неприютное. За ним, чуть различимое в сумерках, темной лентой тянулось железнодорожное полотно с высокими тополями по бокам. За полотном — шоссе и дорога.

Неожиданно в стороне, над станицей Георгие-Афипской, а затем и над Северской, вспыхнул и мгновенно погас белый свет. Его сменил зеленый, потом красный. Огни перемежались, гасли, снова загорались. Было что-то зловещее, тревожное в этих быстрых разноцветных вспышках, озарявших низкое темное небо. Это действовал световой телеграф. Но разве могли мы отгадать, какое сообщение передают по линии фашисты?

Таинственная пляска разноцветных огней продолжалась минут пятнадцать. И все эти пятнадцать минут мы стояли неподвижно, молча всматриваясь в небо. Но вот «телеграф» перестал работать, и снова стало темно.

— Надо торопиться! — сказал Евгений. В голосе его послышалась необычная тревога.

Разведка вышла вперед — искать проходы в кустах терновника — и будто провалилась в сгустившуюся темноту.

Но вот у полотна заквакала лягушка: Евгений давал знать, что путь свободен.

Подошли к краю насыпи. На руках подняли на шпалы переднего. Он втащил другого. Каждый поднимался осторожно, стараясь не коснуться ногой песка насыпи. Тем же способом спустились вниз. Группа прикрытия расположилась в кустах. Дозоры заняли свои места. Минеры приступили к работе.

Через час мы должны были все кончить…

Помню, как Геня вместе с Янукевичем финскими ножами копали ямку на дороге. Землю Геня выгреб на разостланную стеганку, а лишнюю, собрав в шапку, унес и высыпал в кусты. Помню, как он стоял перед Янукевичем, протягивая ему минный ящик. Тот зарядил мину взрывателем и осторожно опустил в землю. Геня тщательно замаскировал ямку…

Потом, закинув карабин на плечи, Геня, веселый, оживленный, ходил по дороге, выполняя распоряжения Янукевича.

Он пробежал мимо меня к железнодорожному полотну, где работал Евгений, задержался на секунду, спросил:

— Ты не озяб, папа? Смотри не простудись…

На полотне, под рельсовым стыком, уже была вырыта ямка, и в нее уложены две противотанковые гранаты. Геня добавил свою, третью.

— Пусть и от меня фашисты получат подарок!..

Под шпалу, рядом с гранатами, легли толовые шашки. Евгений замаскировал полотно, подровнял и отделал насыпь «под елочку».

Мина на полотне была готова. Оставалось только выдернуть шпильку предохранителя. Это должен был сделать один из минеров, когда все отойдут в степь. Евгений поспешил на профилированную дорогу.

Я спокойно ждал, когда работа на дороге будет закончена.

Пока все шло так, как было задумано.

Шоссе решили не минировать — оно было так разбито, что фашисты им не пользовались.

«Закончим минирование дороги и отправимся в горы, домой», — думал я.

И вдруг со стороны Георгие-Афипской возник еле слышный в ночи звук. Он становился все громче. Быть может, самолет вылетел на ночную бомбежку?..

С каждой секундой шум становился отчетливее, яснее.

Поезд!

Из-за поворота, набирая скорость, под уклон на всех парах шел тяжелый состав.

Так вот о чем передавал своими разноцветными огнями «телеграф»! Фашисты пустили поезд не утром, а ночью!..

И это еще не все: по старому шоссе, очевидно, спутав его в темноте с профилированной дорогой, шли вражеские броневики, а по дороге тяжелые автомашины. Они приближались к нам.

Не теряя ни секунды, нужно было принять решение. Уходить в горы! Но в «волчьем фугасе» на полотне еще не была снята шпилька предохранителя. И шоссе было не заминировано…

Мимо меня стрелой пронеслись Евгений и Геня. Заряжая на бегу последние две мины, они побежали к шоссе. Быстро заминировали обе колеи и повернули к полотну.

Состав приближался. Видно было в темноте, как из поддувала паровоза вырвалось пламя. Слышался свист пара, размеренный стук колес…

Евгений и Геня бросились навстречу поезду.

— Что они делают? — крикнул над моим ухом Ветлугин. — С ума сошли! Остановите их!..

Поезд был уже в нескольких метрах от заложенной мины. Где было в этой спешке, да еще ночью, найти крошечную шпильку-предохранитель под рельсом в заложенной мине! И братья, не сговариваясь, решили поступить так, как только и можно было поступить в этой обстановке, — бросить противотанковые гранаты, чтобы ими подорвать мину и поднять поезд на воздух.

Не знаю, понимали ли они в ту минуту, что это грозило гибелью им самим? Думаю, что понимали. Не могли не понимать!

Я выхватил противотанковую гранату, побежал за сыновьями…

Поздно!

Одна за другой разорвались две гранаты. И тотчас же со страшным оглушительным грохотом взорвался «волчий фугас».

Огнем полоснуло по глазам. Обдало нестерпимым жаром. Перехватило дыхание. Взрывная волна, будто ножом, срезала крону тополя, стоявшего передо мной, отбросила меня далеко назад, придавила к земле.

И сейчас, через годы, вижу я, как лопнул котел паровоза, как паровозные скаты летели выше тополей, как, падая под уклон, вагоны громоздились друг на друга, разбиваясь в щепы, погребая под собой фашистов…

Громыхнул новый взрыв. На воздух взлетел броневик на шоссе. Объезжая его, ярко вспыхнул фарами и тут же взорвался второй.

Взрывы, взрывы, взрывы… грохот, огонь, дым… Мины взрывали машины на дороге, разбрасывая искалеченные тела гитлеровских автоматчиков.

Пылали обломки взорванного поезда, продолжали грохотать мины, но ждать больше не было сил. Ни секунды!..

Я бросился к полотну железной дороги. За мною бежали Ветлугин и Янукевич.

У полотна, освещенный заревом пожара, лежал под обуглившимися обломками мертвый Евгений. Друзья сейчас же подняли его, унесли.