Огромным александрийским кораблям, перевозящим зерно, требовалось восемнадцать дней, чтобы достичь берегов Италии, но иногда они добирались туда за время вполовину меньшее. Сенека описывает, как в Путеолах (Pozzuoli) в Неаполитанском заливе – самом главном порту Рима, функции которого стали переходить к вновь построенному порту Остии, – все население обычно высыпало на мол, чтобы встретить авангард приближающейся флотилии. «На молу в Путеолах стоит толпа и среди всей толпы кораблей различает по парусной оснастке суда из Александрии…» (Сенека. Нравственные письма к Луцилию, 77, 1). Народ очень ревностно и с беспокойством относился к этим поставкам зерна и с большой готовностью жаловался, если считал, что что-то шло не так. Петроний живо описывает случаи недовольства, происходившие в самих Путеолах или в городке неподалеку. В Риме, чье население так сильно зависело от этих поставок, люди были еще более возбудимы, подозрительны и нервны. Каждый слух о пустых вместилищах зерна и палубах кораблей, где, по слухам, груз зерна был заменен на ввозимые предметы роскоши, а также о спекулянтах, пытающихся завладеть рынком, скупая товар, вызывал волнения. Правительство империи чувствовало себя обязанным тратить чрезвычайно много времени на опровержение подобных слухов и усовершенствование поставок зерна. И ни один правитель не уделял столько внимания этой проблеме, как Нерон.

Одна из его следующих монет носит изображение порта Остии, напоминая каждому, что Нерон стал пользоваться новой гаванью, строительство которой было начато его предшественником и которая располагалась гораздо ближе к Риму, чем Путеолы. Порт был защищен от открытого моря двумя молами, длиной в шестьсот и восемьсот метров, а также затопленным, наполненным цементом кораблем длиной в сто метров. Монеты Нерона сообщают, что кроме обычной раздачи зерна он дважды выдавал получателям дополнительные дары. Первая из этих особых раздач имела место в 57 году, а вторая – в некое неустановленное время после этого. Подобная практика была традиционной, но сумма, розданная Нероном, по 400 сестерциев на каждого, была больше любой, розданной с дней правления Августа. Монеты также изображают прекрасный новый римский рынок – Macellum Augusti (Мясник Август), – где продавали мясо, рыбу и овощи. Нерон открыл этот рынок в 56-м или 57 году, а позднее выстроил заново после того, как тот сгорел.

Такими мерами Нерон достиг своей цели: он обеспечил тесную эмоциональную связь между собой и огромным, потенциально неорганизованным населением столицы, заслужив его благодарность и признательность. Ведь это население могло быть угрозой его режиму, но оно могло быть и его оплотом. Позднее Нерон отложил свою зарубежную поездку, потому что народ Рима волновался о том, как он будет жить, если их благодетель покинет их. Великодушно отменив свои намерения, Нерон воспользовался случаем, как сообщает Тацит, чтобы напомнить о том, какой он милостивый правитель.

Народу нравились подобные торжественные заявления… Люди были заинтересованы в поставках зерна и опасались, что они закончатся, если Нерон будет отсутствовать.

И, добавляет Тацит, народу также нравились развлечения, которые предоставлял император, поскольку это был второй элемент девиза «хлеба и зрелищ!» – panem et circenses – классического рецепта, с помощью которого цезари пользовались благосклонностью населения метрополии. Нерон уделял внимание зрелищам наравне с хлебом. При Августе игры проводились в Риме ежегодно в течение шестидесяти шести дней. Нерон после восшествия на престол увеличил их продолжительность на несколько дней, вызвав своего рода забастовку среди тех, кто поставлял участников в гонках на колесницах. В 57 году Нерон выстроил величественный новый деревянный амфитеатр для гладиаторских боев и травли диких животных, который стал предшественником каменного Колизея, но был расположен в другом месте, где-то на Марсовом поле.

При этом Нерон, верный своей неприязни к жестоким смертям до тех пор, пока считал, что его жизни ничто не угрожает, давал многочисленные указания, чтобы ни один гладиатор не был убит в этих кровавых состязаниях, даже ни один приговоренный к смерти преступник, хотя приведение приговора в исполнение подобными средствами прежде считалось традиционным. Его политикой было превратить гладиаторские сражения в безобидные состязания, участие в которых представителей всех социальных слоев (а позднее и обоих полов) поощрялось. То, что он пытался сделать, точно совпадало с мнением Сенеки, который душераздирающе описывал ужасы этих схваток и смертей. Действительно, Сенека впервые предпринял известные недвусмысленные нападки на институт гладиаторских боев в целом, столь отвратительный его стоической концепции общечеловеческого братства.

Но императору нельзя было заходить настолько далеко, чтобы отменить гладиаторские бои совсем, и он даже и не пытался – предположительно, с болезненного, но практически обоснованного согласия Сенеки. Наоборот, несмотря на проблемы безопасности, возникшие в связи с волнениями в амфитеатре в Помпоне (Pompon), и попытки гладиаторов вырваться в Пренесте (Палестина), Нерон чувствовал необходимость тратить без сожаления деньги на подобные зрелища. Во время одного из них арена заполнялась водой, чтобы изобразить на сцене морское сражение афинян против персов. В другой раз оружие и облачение гладиаторов были отделаны янтарем, а также и их гробы, что показывает, что запрет на сражения до смерти был слишком преждевременным и не мог продержаться долго.

Нерон также тратил огромные деньги на травлю диких животных. Сенека возражал против этого, по крайней мере теоретически, рассказывая истории об отчаянных самоубийствах участников этих сражений. Современник Сенеки Петроний был еще одним человеком, кто считал этот вид кровопролития ужасным.

Хотя император и стал близким другом Петрония, он не был расположен придерживаться подобных взглядов или, по крайней мере, он не мог воплотить их в действие. Вместо этого он упражнял собственную изобретательность, чтобы обеспечить занимательные и потрясающие зрелища. Однажды, когда арена была заполнена водой, рыбы и другие морские животные были выпущены в воду, а полярные медведи должны были охотиться на тюленей. Когда амфитеатр не наполняли водой, зрители могли наблюдать травлю многочисленных редких зверей, включая гривастых, бородатых и «щетинистых» быков (последние, по всей вероятности, антилопы гну) и «рогатых хряков», которыми могли быть бородавочники с истоков Нила. Также видели, как убивали бегемотов.

Позднее сообщалось о представлении со слоном, несущим римского патриция, который балансировал в воздухе на помосте из канатов, хотя трудно понять, что же происходило на самом деле. Бои быков, предшественники современной испанской корриды, также проводились, а кавалерия преторианцев перебила четыреста кабанов и триста львов. Устанавливалось, очевидно, довольно сложное оборудование, чтобы земля разверзлась и появлялась волшебная роща из позолоченного кустарника с благоухающими фонтанами, кишащая экзотическими дикими зверями. Поэт Кальпурний Сикул был свидетелем этого неподобающего представления и описал его в стихах, которые даже в свободном переводе впечатляют.