А сейчас я лежу больная в комнате, за мной ухаживает Транко, и я снова и снова вспоминаю тот день, повторяю слова, которые мне говорил Мун, и то, что я ему на это отвечала, я снова гуляла с ним по полям возле фермы Лашеров, в местах под названием Пилфранс. Мне казалось, что была чудесная июньская погода, как бывает перед сенокосом, а в траве капельками золота и серебра красуются лютики и крупные маргаритки, он целует меня прямо в губы и называет милою, и я вкладываю в его уста такие слова:

- Следующий месяц - июль, мы станем танцевать на траве за конюшней, после того, как скосят сено. И ты будешь самой моей любимой девушкой!

Если молодая девушка любит себя настолько, чтобы начать писать дневник, как это сейчас делаю я в своей новенькой с белой обложкой книжке, то, осмелюсь сказать, она прежде всего пытается со всех сторон разглядеть себя в зеркале, и как бы делает свой образ фронтисписом собственной истории. Что касается молодого человека, то тут все наоборот: он начинает описывать своих знаменитых предков, их благородные подвиги во время былых битв и сражений. А если его отец является novus homo, [Новый человек (лат.).] как мы насмешливо называем появившихся в великом множестве, новых джентльменов, сделавших свое состояние на торговле, то молодой человек начнет с деда (иомена, почитающего Бога, и средней руки землепашца, жившего там-то и там-то, которого уважали все соседи). И он непременно попытается связать его узами крови со знаменитым древним родом, и ему станет легче от того, что его дед являлся побочной ветвью этого древнего рода, который во время великой войны Йорков и Ланкастеров поддерживал Ланкастеров и все потерял в битве при Восворте, и поэтому им из скромности пришлось поменять имя с де Болтона или де Манна, или де Ланкастера на обычное имя Хогмен или Хенмен. [Hog - свинья (англ.), hen - курица (англ.). Фамилии звучат как Свинопасов или Курицын.]

Я начала разглядывать себя в ручное зеркальце и увидела серо-голубого цвета глаза, узкий лоб, личико скорее узкое, чем круглое, прямой нос, пухлые губы, увидела, что не хватает двух коренных зубов, и еще длинные, узкие уши. Мне понравились мои руки: они были хорошей формы и небольшие, и сейчас, после того, как я пролежала десять дней в постели, они стали гладкими и красивыми, точно каждый день я их мыла в молоке и в розовой воде. Что касается волос, я пишу не из похвальбы, волосы ведь выросли у меня такими длинными без всяких с моей стороны ухищрений - но они восхищали всех, кто меня видел, они доходили до пояса и были настолько густыми, что мне приходилось расчесывать их по утрам добрых полчаса. Зара терпеть не могла мои волосы, потому что ее собственные были крысиного цвета, тонкие, не пушистые и не очень длинные.

Я чуть ниже среднего роста, но ноги у меня весьма пропорциональные; мне приходилось видеть женщин небольшого роста с короткими плотными ногами, как у гусыни, - в Форест-Хилл их называют "коротышками". Моя грудь хорошей формы, крепкая. Я видела в зеркало, что кожа у меня не белоснежная, а с легким персиковым оттенком, покрытая легким пушком. Я наболтала Муну невесть чего во время нашей первой встречи, но мне нравятся мое лицо и фигура, а тогда я была просто очень мала, и тело мое было плоским, как у мальчика, и лицо еще не полностью оформилось. Сейчас эти изъяны исчезли.

Мое имя - Мари - было дано мне в честь жены короля Карла, Его Величество никогда не называл ее первым именем Генриетта, а только Мари. До моего рождения она уже была за ним замужем. После я ее часто видела в Оксфорде с королем. Но первый раз я их увидела в Энстоуне, лежащем в нескольких милях к северу от Вудстока, в доме эсквайра Томаса Бушела, когда мне было десять лет. Мы поддерживаем знакомство с нашим соседом сэром Томасом Гардинером Старшим из Каддесдона, бывшим регистратором Лондона и с его сыном сэром Томасом Младшим, который впоследствии женился на младшей сестре Муна Кэри. Как-то в августе младший сэр Томас нанес визит моему отцу и сказал, что через два дня - 23 августа состоится большое событие в доме эсквайра Бушела в Энстоуне и что там будут присутствовать Их Величества собственной персоной. Сэр Томас предложил отцу отправиться с ним и сказал, что он не пожалеет, ему у них понравится. Мой отец начал извиняться, говоря, что приглашение его застало врасплох, у него нет подходящей шляпы, камзола и кружев, чтобы надеть на встречу с Их Величествами. Он сказал, что за два дня ни один портной не сможет смастерить ему подходящий костюм.

- Кроме того, - добавил отец, - мы сегодня скосили ячмень на Пикт Стоун, через два дня он подсохнет, и мне нужно проследить, чтобы его сметали в стога.

Но сэр Томас сказал, что рано утром в день визита Их Величеств его матушка и юная кузина заедут к нам на новой карете, - по дороге из Каддесдона в Энстоун, а он будет их сопровождать верхом. Он попросил отца разрешить двум старшим дочерям поехать в их карете, заверив, что им будут все рады и они будут под надежным присмотром.

Отец отпустил меня и Зару: на той неделе мы с Зарой были подружками невесты на свадьбе нашей кузины Агнес Арчдейл, и нам сшили платья из кремового атласа с короткими рукавами, схваченными у локтя золотыми розетками. Моя мать обещала дать мне ожерелье из жемчуга и фартук из греческих кружев. Сэр Томас ни словом не обмолвился о том, что мы увидим в Энстоуне, это держали от нас в секрете.

Настал знаменательный день, мы уселись в карету и проехали Беркли, куда мы иногда ездили, с отцом верхом на лошади устроившись позади него или с братом Ричардом, потом проехали то место в Ноуке, откуда видны три церковные башни, словно вытянулись по линейке, подъехали к Ислипу. Мы не были там летом уже года два или три, потому что ездили летом в противоположном направлении: посещали наши земли в Уитли или ездили в Оксфорд, поэтому Ислип был для нас почти совсем незнакомым. Это был небольшой городок, но в нем построили что нужно: таверны, где можно было выпить эля, пивные, кузницы и колесные мастерские. У дороги пьяницы валялись лицом в грязи, а другие - на траве под вязами и церковными воротами. В Форест-Хилл мы не часто видели подобные сценки, даже на праздники, а тем более никогда не видели ничего похожего утром. Наш констебль не переносил пьяниц. В городе было очень много пивных и кузниц, потому что через него шло оживленное движение повозок и карет, так как возле Ислип через реку был каменный мост, один на многие мили вокруг, а по обеим сторонам реки Рей, притока Червелл расстилались влажные ровные болота. В Ислипе была даже в феврале твердая земля, и Рей бежала под мостом, а вокруг росли красивые, стройные ильмы и кругом паслись стада крикливых гусей.

Мы выехали из города, миновали старый амбар и конюшни в поле. Кучер показал кнутом:

- Здесь, мои милые барышни, стоит часовня Саксонского короля Эдуарда Исповедника, но из источника, что возле нее пьют воду коровы, а еще там полно воришек, потому что он не был настоящим христианином.

Сэр Томас сказал нам, просунувшись к нам в окошко кареты, что этот король получил дар от ангела - он мог возлагать руки на страдающих serobula, золотухой, и исцелять их, и этот дар передавался по прямой линии до короля Карла и, может, нам удастся увидеть это чудо прямо сегодня. Он нам еще рассказал, что в Ислипе на каменном карьере, открытом королем Эдуардом, добывали камень, из которого было построено Вестминстерское Аббатство в Лондоне, а сплавляли его на баржах по реке Червелл.

Сэр Томас покинул нас в Хемптон Гей, чтобы навестить своего приятеля, и обещал нагнать нас в Энстоуне. Мы же проследовали через Кидлингтон, где увидели огромный полый вяз, который использовали как узилище. Мы проехали и другие, менее известные места, пока не доехали до Вудстока, старинного города, где шьют прекрасные перчатки и делают очень хорошие ножи. Горожане с женами и детьми прогуливались по улицам в нарядной одежде, - ведь они надеялись увидеть кортеж Их Величеств. Фронтоны домов были украшены флагами и вымпелами, шелковые полотенца свисали из окон. Кругом было множество цветов - розы, пионы, турецкие гвоздики и другие прекрасные благоухающие цветы. На подоконниках стояли цветы в горшках. Мэр и его подчиненные, в ожидании дорогих гостей, то и дело спрашивали друг друга: