Мы с Бетти сидим у окна в маленьком тихом кафетерии, снаружи мимо нас тащится унылая и промокшая жизнь. Я уже немножко меньше психую, но минуты текут, и я понимаю, что мне придется найти очень хитрый способ выбраться из всего этого. А сейчас нужно просто выиграть время и плыть по течению.

— И как себя чувствует Тони? — Бетти не собирается отвечать, и я понимаю, что должен как-то заполнить зияющую тишину, повисшую между нами. — Знаешь, я думаю, что он лучший председатель из всех, которые у нас были. Точно — самый лучший. Ты можешь передать ему это от меня.

Довольно долго Бетти задумчиво смотрит, как по стеклу катятся капли дождя, потом наконец оборачивается ко мне.

— Это какая-то медицинская проблема? Твой рост?

Не знаю точно, что на это ответить. Бетти, должно быть, видит, что я упал духом, и, как она считает, тепло улыбается мне.

— Когда работаешь в библиотеке, приходится читать о таких вещах.

Я медленно киваю. Почему-то мои губы сжаты так сильно, что от них отлила вся кровь.

— У нас в клубе была четырнадцатилетка. Ширли Темпл. Вот она была и вправду маленькая. Крошечная, по сравнению со мной. Это действительно была медицинская проблема.

— Четырнадцатилетка? Правда? Как страшно.

— Да. Ее даже не обслуживали.

— А что с ней случилось? — Бетти смотрит на меня со страхом. —Ты не думаешь, что ее тоже убили, да?

— Ее арестовали. — Избалованная девчонка до смерти раздражала меня. Пока не попалась. — Она в тюрьме. — И угадайте, кто будет ждать ее, когда она выйдет-хотя к тому времени ей уже и будет шестнадцать.

Хорошенькая официантка, не глухая, приносит большую чашку капуччино для Бетти и двойной эспрессо для меня. Немного раньше я в шутку попросил у нее четверной эспрессо, и официантка, подумав, сообщила мне, что у них нет таких больших чашек. Знаю, это была глупая шутка. К тому же она, наверное, слышит ее каждый день, но все равно, могла бы хотя бы улыбнуться. В конце концов, я изо всех сил старался помочь Бетти расслабиться.

Бетти отпивает капуччино, и ко всем ее проблемам добавляются маленькие коричневато-белые усики из кофейной пены. Мне ужасно хочется потянуться и стереть их, но вместо этого следующие несколько минут я стараюсь вообще не смотреть на нее.

— Значит, Тони Кертис твой брат. А я не замечаю особого сходства.

— Он мне только наполовину брат.

— И на другую половину ублюдок. — Я веду себя так, как будто живу на свете последний день. Эта острота кажется мне истерически смешной, но я проглатываю свое веселье, когда вижу, что Бетти хмурится.

— Извини. Это старая шутка. Я ее не придумывал, я только повторил. — Мне остается только надеяться, что Бетти нравятся невротики, потому что я как раз в невротика и превратился. Я хватаю салфетку и вытираю ее верхнюю губу — при этом мы оба даже не успеваем понять, где находимся. Она изгибает шею и откидывает голову назад, пытаясь увернуться от салфетки, но я полон решимости вытереть пену, так что слегка придерживаю ее за шею, промакивая губу салфеткой.

— У тебя пена… пена от капуччино. Смотри. Видишь? Вот. Смотри. — Я сую салфетку ей под нос, она опускает глаза и начинает кивать, слабо улыбаясь.

— Ах, да… Я вижу. Спасибо. Спасибо тебе. Надо было мне убить себя. Или Бетти.

Я на взводе, и эспрессо тут ни при чем. Я бросаю в рот кубик тростникового сахара и начинаю громко хрустеть.

— Знаешь, я никогда не говорил этого раньше, а может, и нужно было сказать. Или, наоборот, я был прав, что держал это при себе — я могу тебе доверять, Бетти?

— Доверять мне? — Теперь я пытаюсь смотреть на Бетти большими собачьими глазами в надежде, что ей нравится это в мужчинах. Ей нравится, чтобы он смотрел на нее, как преданный пес. С моей стороны это просто дикая догадка, но я просто чую в ней любовь к собакам.

— Ты рассказала мне про Тони, так что, думаю, могу рассказать тебе.

Бетти уже выглядит встревоженной.

— В чем дело, Дуглас?

— У меня крупные неприятности. Очень крупные. Понимаешь, тут… Просто я в полном дерьме. В полном дерьме, — я беру еще один кубик сахара и раскусываю его.

— Какие именно неприятности? Я продолжаю громко хрустеть.

— Один парень. Он превратил мою жизнь в ад.

— Что за парень? — голос у Бетти нежный и теплый.

— Ну просто… такой парень. Он никак не оставит меня в покое.

— А почему?

— Он не хочет.

Некоторые люди ломаются, когда на них давят, но только не я. Все волнения свалились с меня, как листья с умирающего дерева. У меня есть план, который покончит со всеми планами.

Я гений.

— Дуглас, — я замечаю, что смотрю прямо в теплые и мерцающие глаза Бетти, и понимаю, что мог бы сидеть так вечно, если бы она меня попросила. — Скажи мне, почему он не хочет оставить тебя в покое?

— Ну… я не могу.

— Дуглас… пожалуйста. Просто скажи мне.

Я молчу, чувствуя, как остатки сахара разъедают мои зубы. Может быть, когда-нибудь и мне понадобятся протезы — но, когда это случится, никто не обманет меня и не заставит покупать этот кошмарный цемент для протезов, которым пользовался Кэрол Ломбард.

— Этот самый парень… он знает.

— Что знает?

— Он знает, что я делаю.

Бетти знает, что я делаю, по крайней мере, что я рассказываю об этом в клубе.

— А не может быть, что ты просто?.. Ну, понимаешь?..

Я медленно и печально качаю головой. Тяжелая голова на слабой шее.

— А почему нет?

— У него есть фотографии.

— И на них ты? — Я киваю. — Делаешь?.. — Я опять киваю. Потом кивает она. Медленно.

Мои большие собачьи глаза смотрят на нее из под собачьих тяжелых век. — Это… это многое объясняет. Насчет твоего странного поведения. .. — Я снова киваю, втайне радуясь, что мое представление возымело должный эффект.

— Ты еще кому-нибудь об этом говорил?

— Только тебе. И даже сейчас не знаю, почему решил признаться.

— Это ужасно, Дуглас. Как будто у нас и без того не достаточно проблем. Может быть, я могу чем-нибудь помочь?

Да-а — можешь убить для меня агента Вэйда.

— Это моя проблема. Я должен разобраться с ней сам.

— Я так понимаю, ему нужны деньги?

— Да. Деньги. В этом все дело. Деньги, которых у меня нет.

— Дай-ка мне подумать…

— Прошу тебя. Я не хочу никого впутывать.

— Слушай, Дуглас, непременно должен быть какой-нибудь выход, он же всегда есть. Сейчас ты слишком нервничаешь, слишком взвинчен… А со стороны все гораздо яснее. Я могу тебе помочь.

— Но зачем тебе это нужно?

— Потому что… потому что… Просто потому, что нужно. Не знаю почему, но я считаю такие вещи совершенно нечестными. Ты не должен этому подчиняться. Только не в твоем положении. — В каком положении? О чем это она? — В конце концов, ты очень симпатичный парень.

Я смотрю на Бетти и не могу поверить, что говорю с серийной убийцей. Очевидно, я просто не хочу верить в это, и с этого момента прекращаю думать об этом.

Теперь я вижу только, что передо мной сидит хорошая женщина с нежной белой кожей и в больших очках. Такую девушку я был бы горд назвать своей женой.

— Ты очень добрая женщина, Бетти. Ангел.

— Ну, не знаю, Дуглас…

— И тем не менее, Бетти. Самая добрая женщина из всех, кого я встречал.

Бетти вспыхивает, ерзает в кресле, отводит глаза. Я пользуюсь этой возможностью, чтобы наклониться к Бетти и тайком понюхать ее — не думаю, что она заметила.

— Лабрадор — верно?