Я взялся бы за это предприятие на следующих условиях: я буду издателем этого труда и буду получать долю прибыли. Сверх этого, за ту часть каждого выпуска, которую я напишу сам, я буду получать соответствующее вознаграждение. Немедленно по выходе номера в свет мои сотрудники, участвующие в нем, получают по моей записке вознаграждение, размер которого должен быть оговорен заранее. Или, если издателям угодно, я согласен получать от них определенную сумму за весь выпуск целиком, с тем чтобы по собственному усмотрению оплачивать работу моих сотрудников. Разумеется, я потребовал бы, чтобы, как в этих платежах, так и вообще в расходах, связанных со всем изданием, мне ни перед кем не приходилось бы отчитываться и чтобы деньги, выплаченные мне таким образом, не принимались в расчет при определении моей доли прибыли. Само собой разумеется, что путевые расходы, если мне придется путешествовать, должны будут составлять особую статью.
Я хотел бы, чтобы наши друзья издатели хорошенько поразмыслили над всем вышеизложенным и затем сообщили бы мне свои соображения...
52
МИССИС ГОДФРИ
Питершэм, Элм коттедж,
четверг, 25 июля 1839 г.
Сударыня,
Рассказов, которые Вы мне прислали, вполне достаточно, чтобы составить небольшой томик и напечатать его, с тем чтобы Вы взяли на себя его распространение. Я могу тотчас передать его в типографию, - но я бы предложил Вам исключить рассказ о подушке для булавок, так как у читателей, на мой взгляд, он особенного успеха иметь не будет, а для Ваших целей и без него довольно материала.
Хорошо было бы рассказать побольше о личности самого Браунинга и о девочках, к которым обращен его рассказ. Этот пробел я могу восполнить сам, если Вам угодно. Для того чтобы детям все стало ясно, потребуется совсем немного слов, и так как я пометил места, где следовало бы их ввести, мне, быть может, легче их написать, чем Вам.
Я пишу Вам это письмо, чтобы сообщить, что Вашу рукопись получил, и узнать, угодно ли Вам, чтобы Ваша фамилия, равно как и наименование Вашей школы стояли на титульном листе (я полагаю, что угодно); а заодно мне хотелось бы спросить Вас, не кажется ли Вам, что тот самый класс людей, чьим мнением Вам следовало бы особенно дорожить, может оскорбиться - и не без основания - кое-какими местами в Вашем рассказе?
Не получается ли, что повесть написана не столько в поучение детям, сколько в осуждение родителей? Не думаете ли Вы, что, когда Вы говорите о бабушке, Вы стоите на очень зыбкой почве? Ведь во многих семьях взаимоотношения с бабушкой - больной вопрос, и, предлагая детям (а ведь дети что ни прочтут, непременно применяют к себе) решать этот вопрос так безоговорочно в пользу бабушки и против родителей, Вы поступаете не совсем осмотрительно и рискуете потерять расположение публики. Конечно, Вам лучше судить, но я знаю, что Вы не обидитесь, а, напротив, поблагодарите меня за то, что я поделился с Вами некоторыми сомнениями, которые возникли у меня, когда я читал Ваши рассказы.
Есть еще один вопрос, который всегда вызывает у меня чувство настолько острое и сильное, что (не смея настаивать на том, чтобы Вы меняли что-нибудь у себя, ибо это всего лишь мое личное мнение, и тут нельзя сказать с определенностью, что один из нас прав, а другой не прав) я не могу обойти его молчанием. Я решительнейшим образом возражаю против обращений к Всевышнему по самым незначительным поводам; впрочем, многие превосходные люди считают такие призывы необходимыми в воспитании детей - у меня же они неизменно вызывают непреодолимое отвращение. На мой взгляд, чудовищно преподносить детям источник бесконечной доброты и милосердия в виде мстительного и грозного бога, готового обрушить на них страшную кару за малейшие проступки, по существу неизбежные в их возрасте - а ведь это он сам в великой мудрости своей предначертал им быть детьми, прежде чем они сделаются мужчинами и женщинами! Я решительно возражаю против стремления внушать страх смерти детям, еще не достигшим сознательного возраста, и испытываю ужас перед суровыми догматами, которые им преподносят, - ведь у них хватит разумения только на то, чтобы сообразить, что если бог в самом деле так неумолим, как его изображают, то и родители их и большая часть родственников и знакомых обречены на вечную погибель; и если бы мне предложили выбирать из двух зол, я бы, не задумываясь, предпочел, чтобы мои дети ни разу не раскрывали Библию или молитвенник, ни разу не вступили бы в храм божий и усвоили бы основы веры, созерцая природу и всю доброту и милосердие великого творца ее, нежели чтобы они восприняли религию в столь суровом ее толковании.
Уверяю Вас, сударыня, что я вижу, сколько зла и горя порождается ежедневно этим роковым заблуждением, и поэтому совесть моя не позволяет мне молчать, и я всякий раз, при малейшем намеке на это заблуждение, вынужден заявлять свой самый решительный протест.
Остаюсь, сударыня, преданный Вам.
53
ДЖОНУ ОВЕРСУ *
Бродстэрс,
27 сентября 1839 г.
Дорогой мистер Оверс!
Я не имею оснований возражать против того, чтобы Вы познакомили издателя "Тейтс мэгезин" или "Блэк-вудс" с содержанием моего письма к Вам относительно Ваших "Песен" или (если оно у Вас под рукой) с самим письмом.
Я бы ответил Вам раньше, но вот уже несколько месяцев я не в городе и кочую с места на место, так что и Ваше письмо получил с опозданием; по той же причине я до сих пор не возвратил Вам Вашей пьесы. К концу следующей недели я вернусь в город и тогда отправлю ее Вам.
К сожалению, должен сказать, - я бы не говорил, если б не знал, что Вы желаете от меня прямого ответа, и если б не чувствовал, что должен его дать, - что о самой пьесе я не могу отозваться одобрительно. Работа Ваша весьма похвальна и делает Вам честь, но не доставила бы ни карману Вашему, ни репутации никаких выгод, если бы была напечатана - ставить же ее на сцене, по-моему, не будут никогда.
Не говоря о том, что в стихах попадаются самые неожиданные инверсии или, как говорится, телега впряжена впереди лошади и что у Вас встречаются слова, не существующие в нашем языке, - не говоря о погрешностях, которые можно бы легко устранить, порочен самый сюжет и характеры, - а это уже, на мой взгляд, неисправимо. Отец - такой дурак, злодей - такой уж злодей, героиня так невероятно доверчива, а обман так бесхитростно прозрачен, что читатель никак не может сочувствовать Вашим персонажам в их беде. У Вас почти нет действия, а так как характеры (кроме полного своего неправдоподобия) ничем не примечательны, диалоги скоро приедаются и утомляют. Я читал пьесу очень внимательно, да и не так уж давно, и, однако, уже сейчас не могу припомнить, чтобы одно лицо отличалось от другого манерой ли речи или мыслями, которые оно высказывает. Есть, впрочем, два исключения: девица и злодей; из них первая слишком добродетельна, а второй обычный злодей, говорящий многоточиями и междометиями, и постоянно сам себя перебивающий.