Дорогой Эйнсворт, меня так глубоко потрясла смерть девушки, которой была отдана моя самая глубокая и нежная (после жены) привязанность, что мне, конечно, пришлось отказаться от мысли закончить все, что я намечал на этот месяц, и попытаться отдохнуть две недели. Чтобы сменить обстановку, я снял маленький домик и приехал сюда подышать воздухом в тишине.

Надеюсь, здешняя дорога доходит почти до самого Вашего дома. Пожалуйста, приезжайте к нам и проложите путь. Вы не представляете, как я был бы рад видеть Вас именно сейчас. Я написал Вам наш адрес, и теперь слово за Вами. Большой привет дамам.

Искренне Ваш.

21

ДЖОНУ ФОРСТЕРУ *

Кале, гостиница Риньоль,

2 июня 1837 г.

Вы не можете себе представить, дорогой Форстер, в каком состоянии мы приехали сюда сегодня утром. Дамы чувствовали себя вполне сносно, но мне было ужасно скверно. В тот миг, когда пароход наш собирался отчалить от пристани Дувра, запыхавшийся посыльный вручил мне письмо от Вас и номер "Экзаминера" *, который поистине спас меня от страшных приступов тошноты и не дал мне погрузиться в бездну отчаяния, охватившего мою душу, когда у меня "синь моря под ногами, лазурь над головой". Я всегда считал "...и всюду тишина, куда б я ни поехал" Барри Корнуэла (иначе Проктера) * прекрасным выражением уныния, навеваемого путешествием по морю. Я-то знаю, какая бывает ни с чем не сравнимая тишина, когда мне приходится плыть на пароходе.

Но поговорим о серьезном. Как мне благодарить Вас за Вашу прекрасную рецензию? Вы так глубоко и тонко понимаете все, что я хотел выразить, и для меня это дороже самых громких, но отвлеченных похвал, которые мне когда-либо расточались, - это все, что я могу Вам сказать. Вы знаете, как высоко я всегда ценил Ваше мнение, ибо что, как не взаимная симпатия, положила начало нашей дружбе, которую, я надеюсь, мы сохраним до самой смерти. Ваши рецензии наполняют меня не только благодарностью, но и гордостью, так что смотрите не вскружите мне голову.

Дальше мы поедем дилижансом и побываем в Генте, Брюсселе, Антверпене и сотне других мест, чьи названия я забыл, а если бы и вспомнил, все равно не смог бы написать без ошибок. Сегодня днем мы наняли ландо и поехали в парк, где бывают танцы, - видели бы Вы, как старались танцующие, особенно женщины, которые кажутся удивительно славными в своих коротких пышных юбках и чепчиках.

Некий джентльмен в голубом сюртуке и шелковых перчатках взял нас под свое покровительство, как только мы вышли из гостиницы. Он даже прошелся в вальсе с какой-то чрезвычайно нарядной дамой, снисходительно показав нам, как его следует танцевать по-настоящему, - танцевал он и вправду отлично. Вернувшись в гостиницу, мы позвонили, чтобы принесли туфли, и тут оказалось, что наш коридорный - тот самый джентльмен. Как все это похоже на Францию, правда?

Думаю, что мы, с божьей помощью, вернемся домой в воскресенье или в понедельник утром, и как только приедем, я постараюсь повидаться с Вами - по крайней мере как только оправлюсь от морской болезни. А пока я кляну себя за рассеянность, потому что забыл отправить свое письмо Бентли и потерял черновики. Этой же почтой я отправляю ему другое письмо примерно того же содержания.

Миссис Д. и Браун * шлют Вам сердечный привет.

Ваш искренний и верный (надеюсь, Вы никогда не усомнитесь в этом) друг.

[В это письмо была вложена следующая копия письма к Бентли]:

22

РИЧАРДУ БЕНТЛИ

Дорогой сэр, я написал Вам несколько строк утром в день нашего отъезда, но в спешке и суете забыл его отправить. Пишу Вам отсюда снова, потому что дело это чрезвычайно для меня важно и потому что я хочу, чтобы Вы имели возможность всесторонне обдумать его, прежде чем дадите мне ответ. Вы не раз говорили мне о своем самом искреннем желании достойно вознаградить меня, когда речь шла о моем первом романе, и у меня нет никаких сомнений, что это именно так. Нужно ли говорить, что, принимая во внимание события, которые имели место после заключения нашего договора, изменение в моем положении, а также растущую популярность моих произведений, вряд ли Вам или мне может показаться возможным издавать эти последние на каких-либо иных условиях.

Прошу Вас обдумать все это и сообщить мне точно, на какой основе и на каких условиях Вы предлагаете мне сотрудничать с Вами.

Вы чрезвычайно меня обяжете, если пришлете мне копию нашего договора *, которой у меня никогда не было.

Я надеюсь вернуться к следующему воскресенью.

Примите и пр.

23

ДЖОНУ ФОРСТЕРУ

Даути-стрит, 48, пятница утром, июнь 1837 г.

Мой дорогой Форстер,

Я позволяю себе прислать Вам прилагаемые выпуски "Альманаха" просто так, без всяких видов на печатный отзыв на них, - ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем, - но потому, что мне очень хочется, чтобы Вы знакомились со всем, что я пишу, возможно скорее. Это может показаться тщеславием, но, право же, здесь не то. Поверьте, мне доставляет огромное наслаждение знать, что Вы продолжаете читать мои писания, и я просто не могу выразить Вам, как велико для меня удовольствие слышать из Ваших уст, что бедняга "Оливер" трогает Вас, - для меня это высшая похвала.

Искренне Ваш.

Жду Вас во вторник, не забудьте.

24

У. Г. УИЛСУ *

Даути-стрит, 48,

Мекленбург-сквер,

среда утром, июнь 1837 г.

Мистер Диккенс просит мистера У. Г. Уилса принять уверения в совершенном к нему почтении и извинить за то, что присланный им очерк не был возвращен ему тотчас же. Это произошло по чистой случайности. Мистер Диккенс был бы рад принять его, если бы в нашей периодической печати за последние годы не появилось так много заметок на эту тему (переводы и т. д.). Любопытно, что перед ним в настоящую минуту лежат три статьи, присланные в редакцию "Альманаха", авторы которых разделяют то самое заблуждение, о котором пишет мистер Уилс.

Мистеру Диккенсу очень понравилась поэтичная сказка мистера Уилса, и он предполагает поместить ее в июньском номере журнала. Что бы ни прислал мистер Уилс для "Альманаха", мистер Диккенс будет счастлив уделить все свое внимание его работам немедленно.

25

ДЖОНУ ТЕЙЛОРУ СИННЕТУ