- Дай-ка и я выпью стаканчик! - сказал он, садясь подле стола.- Что это, вы из Петербурга едете, молодой человек? - сказал он, ласково обращаясь к Володе.

- Да-с, в Севастополь еду.

- Сами просились?

- Да-с.

- И что вам за охота, господа, я не понимаю! - продолжал комиссионер.- Я бы теперь, кажется, пешком готов был уйти, ежели бы пустили, в Петербург. Опостыла, ей-богу, эта собачья жизнь!

- Чем же тут плохо вам? - сказал старший Козельцов, обращаясь к нему.- Еще вам бы не жизнь здесь! Комиссионер посмотрел на него и отвернулся.

- Эта опасность ("про какую он говорит опасность, сидя на Северной",-подумал Козельцов), лишения, ничего достать нельзя,- продолжал он, обращаясь все к Володе.- И что вам за охота, я решительно вас не понимаю, господа! Хоть бы выгоды какие-нибудь были, а то так. Ну, хорошо ли это, в ваши лета вдруг останетесь калекой на всю жизнь?

- Кому нужны доходы, а кто из чести служит! - с досадой в голосе опять вмешался Козельцов-старший.

- Что за честь, когда нечего есть! - презрительно смеясь, сказал комиссионер, обращаясь к обозному офицеру, который тоже засмеялся при этом.Заведи-ка из "Лучии", мы послушаем,-сказал он, указывая на коробочку с музыкой,- я люблю ее...

- Что, он хороший человек, этот Василий Михайлыч? - спросил Володя у брата, когда они уже в сумерки вышли из балагана и поехали дальше к Севастополю.

- Ничего, только скупая шельма такая, что ужас! Ведь он малым числом имеет триста рублей в месяц! А живет, как свинья, ведь ты видел. А комиссионера этого я видеть не могу, я его побью когда-нибудь. Ведь эта каналья из Турции тысяч двенадцать вывез...- И Козельцов стал распространяться о лихоимстве, немножко (сказать по правде) с той особенной злобой человека, который осуждает не за то, что лихоимство - зло, а за то, что ему досадно, что есть люди, которые пользуются им.

10

Володя не то чтоб был не в духе, когда уже почти ночью подъезжал к большому мосту через бухту, но он ощущал какую-то тяжесть на сердце. Все, что он видел и слышал, было так мало сообразно с его прошедшими недавними впечатлениями: паркетная светлая большая зала экзамена, веселые, добрые голоса и смех товарищей, новый мундир, любимый царь, которого он семь лет привык видеть и который, прощаясь с ними со слезами, называл их детьми своими,- и так мало все, что он видел, похоже на его прекрасные, радужные, великодушные мечты.

- Ну, вот мы и приехали! - сказал старший брат, когда они, подъехав к Михайловской батарее, вышли из повозки.- Ежели нас пропустят на мосту, мы сейчас же пойдем в Николаевские казармы. Ты там останься до утра, а я пойду в полк - узнаю, где твоя батарея стоит, и завтра приду за тобой.

- Зачем же? лучше вместе пойдем,- сказал Володя.- И я пойду с тобой на бастион. Ведь уж все равно: привыкать надо. Ежели ты пойдешь, и я могу.

- Лучше не ходить.

- Нет, пожалуйста, я, по крайней мере, узнаю, как...

- Мой совет не ходить, а пожалуй...

Небо было 1000 чисто и темно; звезды и беспрестанно движущиеся огни бомб и выстрелов уже ярко светились во мраке. Большое белое здание батареи и начало моста выдавались из темноты. Буквально каждую секунду несколько орудийных выстрелов и взрывов, быстро следуя Друг за другом или вместе, громче и отчетливее потрясали воздух. Из-за этого гула, как будто вторя ому, слышалось пасмурное ворчание бухты. С моря тянул ветерок, и пахло сыростью. Братья подошли к мосту. Какой-то ополченец стукнул неловко ружьем на руку и крикнул:

- Кто идет?

- Солдат!

- Не велено пущать!

- Да как же! Нам нужно.

- Офицера спросите.

Офицер, дремавший сидя на якоре, приподнялся и велел пропустить.

- Туда можно, оттуда нельзя. Куда лезешь все разом! - крикнул он на полковые повозки, высоко наложенные турами, которые толпились у въезда.

Спускаясь на первый понтон, братья столкнулись с солдатами, которые, громко разговаривая, шли оттуда.

- Когда он амунишные получил, значит, он в расчете сполностыо - вот что...

- Эк, братцы! - сказал другой голос.- Как на Сиверную перевалишь, свет увидишь, ей-богу! Совсем воздух другой.

- Говори больше! - сказал первый.- Намеднись тут же прилетела окаянная, двум матросам ноги пооборвала,-так не говори лучше.

Братья прошли первый понтон, дожидаясь повозки, и остановились на втором, который местами уже заливало водой. Ветер, казавшийся слабым в поле, здесь был весьма силен и порывист; мост качало, и волны, с шумом ударяясь о бревна и разрезаясь на якорях и канатах, заливали доски. Направо туманно-враждебно шумело и чернело море, отделяясь бесконечно ровной черной линией от звездного, светло-сероватого в слиянии горизонта; и далеко где-то светились огни на неприятельском флоте; налево чернела темная масса нашего корабля и слышались удары волн о борта его; виднелся пароход, шумно и быстро двигавшийся от Северной. Огонь разорвавшейся около него бомбы осветил мгновенно высоко наваленные туры на палубе, двух человек, стоящих наверху, и белую пену и брызги зеленоватых волн, разрезаемых пароходом. У края моста сидел, спустив ноги в воду, какой-то человек в одной рубахе и чинил что-то в понтоне; впереди, над Севастополем, носились те же огни, и громче, громче долетали страшные звуки. Набежавшая волна с моря разлилась по правой стороне моста и замочила ноги Володе; два солдата, шлепая ногами по воде, прошли мимо него. Что-то вдруг с треском осветило мост впереди, едущую по нем повозку и верхового, и осколки, с свистом поднимая брызги, попадали в воду.

- А, Михаил Семеныч! - сказал верховой, останавливая лошадь против старшего Козельцова,- что, уж совсем поправились?

- Как видите. Куда вас бог несет?

- На Северную за патронами: ведь я нынче за полкового адъютанта... штурма ждем с часу на час, а по пяти патронов в суме нет. Отличные распоряжения!

- А где же Марцов?

- Вчера ногу оторвало... в городе, в комнате спал... Может, вы его застанете, он на перевязочном пункте.

- Полк на пятом, правда?

- Да, на место М...цов заступили. Вы зайдите на перевязочный пункт: там наши есть - вас проводят.

- Ну, а квартерка моя на Морской цела?

- И, батюшка! уж давно всю разбили бомбами. Вы не узнаете теперь Севастополя; уж женщин ни души нет, ни трактиров, ни музыки; вчера последнее заведенье переехало. Теперь ужасно грустно стало... Прощайте!