обретшее свои наиболее законченные формы в шекспироведении.

... в частности, у Кристевой

В целом же сама проблема

сверхдетерминированности чело

веческого мышления может рас

сматриваться как одна из форм кризиса доктрины структурализ

ма. Если мы обратимся к опыту Кристевой, то убедимся, что в ее

работах рубежа 60-70-х годов субъект (говорящий субъект, по ее

терминологии) был также детерминирован дважды; причем в

обоих случаях эта детерминированность носила иррациональный

характер. С одной стороны, его сознание обусловлено языковыми

стереотипами господствующей идеологии. Иными словами, как

только интересы человека вступают в противоречие с интересами

господствующей идеологии (под которой Кристева в 70-х годах

понимала идеологию монополистического капитала), его сознание

оказывается иррациональным по отношению к самому себе

(любая логика, сформировавшаяся в русле этой господствующей

идеологии, ведет лишь к духовному порабощению человека: чело

век бессознательно мыслит себе во вред, и никакой другой логи

ки, кроме как служащей интересам господствующей идеологии.

Кристева в то период не признавала).

С другой стороны, противостоящее этой сверхдетерминиро

ванности стихийное начало, представлявшееся французской иссле

довательницей в "Революции поэтического языка" (1974) (203)

в виде мистической платоновской "хоры", бессознательного и,

следовательно, надличного ритмически пульсирующего семиотиче

ского процесса, якобы лежащего в основе любого рода жизнедея

90

ГЛАВА II

тельности; фактически это начало также представляло собой не

что иное, как детерминированность, только носящую откровенно

иррациональный характер, поскольку утверждалось, что она бес

сознательно обуславливает поэтическое словотворчество и всякое

иное творчество. Если первая детерминированность, называемая

Кристевой вслед за Лаканом символической функцией, иррацио

нально обусловливает социальное поведение людей, то вторая -

семиотическая функция -- также иррационально обуславливает

его творчество.

Как и у Лакана, символическая функция связывалась Кри

стевой с социальными, психологическими, логическими и прочими

ограничениями, носившими подчеркнуто языковой характер, при

чем настолько, что не всегда можно с уверенностью сказать, где

кроется их первопричина. Семиотическая же функция понималась

исследовательницей как действие бессознательного, стремящегося

прорваться сквозь эти ограничения.

По сути дела, в "Революции поэтического языка" Кристева

дала несомненно более биологизированный вариант трактовки

лакановского учения о структуре человеческой психики по срав

нению с тем, какой оно получило в более поздних работах пост

структуралистов второй половины 70-х и всех 80-х годов, когда в

условиях изменившегося климата идей социологические и дебио

логизирующие интерпретации стали приобретать больший вес и

значение 5.

Попытка выйти из тупика детерминизма: оправдание свободы у Батлера

Если данное понимание че

ловека и было характерно для

переходного периода между

структурализмом и постструкту

рализмом или, вернее, для време

ни формирования постструктура

лизма в отдельную доктрину, то

собственно поиски путей выхода

из этого тупика и стали специфической чертой зрелого постструк

турализма. В этом плане было бы крайне интересно проследить,

в каком именно идеологическом пространстве искали теоретики

постструктурализма место для собственной воли, для сознатель

ного выбора человека. Вернемся к аргументации Кристофера

Батлера, попытавшегося дать теоретическое оправдание свободы

индивида: "Как только была выделена природа социальных дис

курсов, которые предположительно структурируют нас в мире и

______________

5Подробнее о Кристевой см.: Постструктурализм. Деконструктивизм. По

стмодернизм. С. 120-153.

91

ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ

тексте как мужчин и женщин, нам остается лишь одно из двух:

или брать на себя ответственность за их использование (тот факт,

что язык семафора, которым я пользуюсь, полностью продикто

ван мне, не снимает с меня вины, если я допущу катастрофу са

молета, в результате чего снова возникает проблема морального

субъекта), или изменить наш дискурс, взглянув на него критиче

ски, что, разумеется, как раз и представляет собой то, что требу

ет от нас марксизм, поскольку это позволяет ему утверждать, что

он также обладает принципами, основанными на предпосылках

более высокого порядка и касающихся более широкого контекста

человеческой деятельности. Его подход предполагает, что если

даже мы и находимся в плену господствующей идеологии (или

какой-либо другой), то способны освободиться от нее. Однако

если субъект в результате этого всего лишь перемещается в дру

гой, в равной мере социально детерминированный дискурс, то

тогда перед нами открывается лишь возможность бесконечного

регресса. Тем не менее и в данном случае сохраняет свой смысл

утверждение, что мы способны принимать рациональные решения

в пограничных сферах, существующих между этими дискурсами,

при условии, что мы их осознаем. Сам факт этого осознания мо

жет просто зависеть от исторической счастливой случайности,

хранящей нас от веры в греческих богов, демонов, черной магии

или еще чего тому подобного. Например, в данный момент нам

достаточно повезло, чтобы понять, что дискурсы типа открытой

идеологии или те, которые детерминируют субъект, или эманси

пирующий дискурс марксизма, утверждающий, что все мы, и

прежде всего рабочие (ибо рабочий может думать, что он сво

бодно предлагает свой труд на капиталистическом рынке), при

учены мыслить превратно, -- все эти дискурсы относительны в

сопоставлении друг с другом, при том что один из них может

быть господствующим; но ipso facto это дает нам в руки ключ к

принятию арбитражного выбора между ними. Это как раз то, что

мы и пытаемся делать, сопоставляя индивидуалистический и со

циальный типы интерпретации" (77, с. 128-129).

Сам Батлер называет свою позицию "ради

кально-либеральной"; очевидно, более терминологически правиль

ным было бы ее определить как разновидность либерально трак

туемого неомарксизма. Можно сказать, что он последовательно

стремится избежать того, что называется "холистической системой

убеждений" (там же, с. 153), и выступает сторонником методо

логического плюрализма, пытаясь дать некий синтез

"лингвистического, структурного, деконструктивистского и мар

92

ГЛАВА II

ксистского подходов" к тексту. На этом основании он и критику

ет позицию Ф. Джеймсона в "Политическом бессознательном"

как неприемлемо холистическую.

Разумеется, и сам Джеймсон далеко не столь последователь

ный марксист и даже материалист, каким он кажется Батлеру,

обвиняющему его в попытках придать марксизму характер

"цельной объяснительной методологии", и заявление самого

Джейсона, что "марксизм включает в себя другие интерпретатив

ные модусы или системы" (191, с. 47), как показывает анализ, в

основном остается на уровне скорее декларации, нежели конкрет

ной методологии исследования. К тому же, при заявке Батлера на

плюрализм как основной объяснительный метод, то, что он назы

вает "марксистским подходом", занимает в его анализе весьма

существенное место, да и вообще в том внимании к проблеме

социального, которое проявляют оба критика, очень много обще