Генерал подошел к столу Дэйва и положил перед сержантом визитную карточку.

– Я не думаю, что шериф был бы против, если бы вы рассказали нам все, что знаете о Лео Фрайдгуде и о том, где он сейчас находится.

Маркс, шевеля губами, прочел то, что было написано на визитке.

– "Телпро Корпорэйшн"? Вы ее директор?

– Мистер Фрайдгуд работник "Телпро Корпорэйшн".

Поскольку шерифа нет, то я требую, чтобы вы показали нам данные компьютера по мистеру Фрайдгуду.

Маркс поднял брови:

– Данные?

– Это не обычное дело, сержант. Это вопрос безопасности.

– Сейчас, подождите минутку. – Маркс вновь бросил взгляд на карточку. – Здесь нигде не говорится, что вы все еще работаете на правительство, генерал. А даже если оно и так, то мне нужен запрос, составленный по специальной форме, прежде чем я позволю вам получить доступ к хранящейся в компьютере информации. А у вас его нет. Вы даже не подготовили форму запроса. Вот так обстоят дела.

– Я хочу поговорить с вашим шерифом…

– Приходите завтра, генерал.

– И пока я буду беседовать с шерифом, я хочу, чтобы ваши люди нашли теперешний адрес Лео Фрайдгуда.

– Об этом вы тоже должны поговорить с шерифом. Но, сэр, он ничего вам не даст.

– Я подам шерифу рапорт о вашем поведении сегодня вечером, офицер Маркс.

Три или четыре офицера медленно подошли к столу: генерал заметил, что они двигаются очень спокойно.

– Я не отвечаю за то, что вы делаете, генерал. Все, что я знаю, это то, что вы – частное лицо, считающее, что имеете право отдавать приказы офицерам полиции и требовать доступа к секретным документам полиции. Мне кажется, что это у вас будут проблемы, генерал.

Лицо генерала Ходжеса залилось еще более яркой красной краской, чем обычно. Начиналось его очередное сражение.

– Я даю вам телефон Департамента безопасности. И требую, что вы позвонили и выслушали то, что вам там скажут.

Я приказываю вам сделать это. А потом вы покажете мне данные на Лео Фрайдгуда.

– Я хотел бы напомнить вам, генерал, где вы находитесь, – сказал Дэйв Маркс. – Вы не можете мне приказывать.

Я хотел бы также, чтобы вы и ваши люди немедленно покинули участок.

– Эй, – подтвердил кто-то, – вы слышали, что он вам…

– Тихо, – прикрикнул сержант. – Я повторяю, освободите участок.

– Да вы просто идиот, вы наносите вред самому себе, – не сдавался генерал. – У меня есть право на то, чтобы быть здесь, и есть право получить доступ к интересующей меня информации. Если вы просто позвоните в Департамент…

– Да кто, твою мать, ты такой? – не выдержал краснолицый блондин. – Ты что, считаешь, что мы в твоей армии?

Сейчас ты вылетишь отсюда. Может, сам уйдешь все-таки?

Грилл, один из адъютантов Ходжеса, подскочил к Йоханссену и заломил ему руку за спину.

– Прекрати, – сказал Йоханссен.

– Никто не хочет причинять вам неприятности, – произнес Грилл. – Мы ищем парня, который сбежал в самоволку. Мы хотим найти его, и вы нам в этом поможете.

Йоханссен повернулся к остальным, и на его лице ясно читалось: "Вы верите этому парню?" Поворачиваясь, Йоханссен отвел руку назад, прямо к кобуре Грилла. Он выхватил пистолет военного и, действуя быстро и зло, одним ударом ноги под колени опрокинул Грилла, навалился сверху, прижав того грудью к полу, и достал из пиджака собственный пистолет.

– Оставьте моего человека! – проорал Ходжес. – Вы должны дать мне возможность позвонить!

Грилл безуспешно пытался выбраться из-под Йоханссена, но полицейский заломил обе его руки назад и поставил ногу на спину адъютанта.

– Ты, идиот! – заорал генерал. – Освободи этого человека!

– Я вам сказал, что вы не в армии, – повторил Йоханссен и, надев наручники на Грилла, подошел к генералу.

– В камеры их, – отдал приказание Маркс. – Просто посадим их, а завтра во всем разберемся.

– Этот подонок напал на меня. – Йоханссен с размаху врезал ногой по животу Грилла. – Дерьмо!

Он потащил Грилла вглубь участка и еще одним ударом, от которого голова Грилла повисла на грудь, втолкнул его в одну из маленьких камер.

– Дерьмо! – повторил он. – Ты у меня жрать его будешь, сосунок!

Йоханссен вышел и запер за собой дверь камеры.

Ларри Вайк вел генерала к второй камере. На лице Ходжеса читалось недоумение и неверие – ему никогда прежде не приходило в голову, что, начав сражение, он может проиграть.

– Уберите руки! – кричал он. – Я вас всех сотру в порошок!

– Мне никогда не нравились генералы, – проговорил Йоханссен, глядя, как Ларри Вайк заводит генерала в камеру.

– Вашим ребятам и вправду стоит позвонить по одному из телефонов, – проговорил второй адъютант, когда шел в третью камеру. – Завтра этот кусок дерьма действительно доставит вам много хлопот.

– Генералы всегда доставляют хлопоты, заставляя кого-то таскать для них каштаны из огня, – ответил Йоханссен.

Хэнк Ходжес злобно и яростно вопил, но наконец понял, что в городе, где каждый испытал влияние ДРК-16, ничто не может удержать или остановить полицию.

– По крайней мере, эти три индюка не будут морочить нам голову сегодня вечером, – сказал Ларри Вайк Йоханссену.

Йоханссен прислушался к воплям и угрозам генерала:

– До тех пор пока этот старый козел не доберется до телефона.

– Ты хочешь пойти. Я знаю, что ты хочешь.

– Я совершенно никуда не хочу идти. Господи, Ронни, я хотел, пока ты не заболела.

– Там будут все твои друзья.

– Я вижу всех моих друзей каждый день в участке. А пропустить кино, которое будут крутить в театре, не большая потеря.

– В прошлом году ты так хорошо провел время.

– В прошлом году ты была здорова. Ради Бога, Ронни, ты даже не притронулась к еде.

– Я не ем еще и оттого, что переживаю за тебя. Я не хочу, чтобы ты превращался из-за меня в домоседа. Я все равно больна, и не имеет значения, пойдешь ты на вечер или нет. Поэтому ты должен пойти.

– Господи, Ронни. Я буду ужасно себя чувствовать, если действительно пойду туда. Я хочу быть дома и заботиться о тебе.

– Заботиться о старой больной леди, – повторила Ронни и, повернув голову, зарыла лицо в подушки.

Старая больная леди – вот на кого она теперь похожа, думал Бобо. Он заметил, как высохла за время болезни ее кожа, как запали щеки, как резко обозначилась линия челюсти. В девять часов вечера, сидя около Ронни, Бобо автоматически передвигал на подносе тарелки, к которым она так и не притронулась. Ронни лежала, закрыв глаза, и опустившиеся веки напоминали огромные серые могильные камни, что легли на ее лицо. Она вздохнула и зарылась еще поглубже в подушки. Морщины прорезали лоб, пролегли глубокими складками в углах рта. На мгновение Бобо задумался: сможет ли он и вправду прожить остаток жизни с женщиной, которая настолько старше его? Жить с женщиной и видеть во что превращается такое знакомое и родное лицо? Паутина морщин испещрила кожу, словно задавшись целью полностью скрыть лицо под этой вуалью. Бобо захотелось сбежать – он чувствовал себя сиделкой в доме для престарелых. Но уже через минуту эти мысли ушли. Он осторожно погладил ее руку, чувствуя нарастающую вину.

– Иди, – сказала Ронни. – Не позволяй мне усесться тебе на шею.

– Посмотрим, – ответил Бобо, и для него в этих словах заключался двойной смысл.

Он взял поднос и отнес его на кухню. Позади вновь вздохнула Ронни. От боли, подумал он.

Проблема заключалась – Бобо ударил кулаком по раме кухонных дверей – проблема заключалась в этих убийствах.

Они как-то отравили город, выплеснувшись на улицы Хэмпстеда, они изменили его. Бобо теперь уже не получал удовольствия от ночных дежурств по городу, он видел на них слишком много сумасшедших вещей: по несколько раз за ночь ему приходилось прекращать загадочные драки; разняв сражающихся, он пытался выяснить, почему они вступили в бой, но оказывалось, что никто из участников сражения не помнит, почему оно началось. Многие жители Хэмпстеда со странным воодушевлением принялись разбивать стекла окон, и Мэйн-стрит часто выглядела так, будто недавно ее взяли на абордаж. Бобо сам выезжал на место происшествия, когда аптекарь Тэдди Олсон врезался на автомобиле в группу школьников и убил четверых из них. Бобо, сам не понимая почему, твердо знал, что если бы в Хэмпстеде не произошли эти убийства, то Тэдди до сих пор занимался бы приготовлением лекарств у себя в аптеке, а не ждал бы суда в бриджпортской тюрьме.