— Кто? — нетерпеливо перебил Саймон. Этот человек, должно быть, видел одного из таинственных колдеритов, от него можно было хоть что-то узнать.

— Я не помню! — шепот соседа теперь был только слабым отзвуком настоящего голоса, и Саймон перегнулся в своих путах как можно дальше, чтобы хоть что-то расслышать. — У них есть какая-то магия, она раскручивает твою голову так, что из нее выплескиваются все мысли. Говорят, они — демоны великого холода из-за края земли, и я в это верю!

— А ты, сокольник, не видел тех, кто пленил вас?

— Видел, только пользы в том немного. Нас захватили люди из Карстена, не люди — огрызки: ни ума, ни речи, ничего — только железные руки и плечи. И на этих огрызках была уже вся наша сбруя, конечно, чтобы задурить головы нашим друзьям.

— Одного-то такого мы перехватили сами, — сообщил ему Саймон, — и быть может, человек-сокол, с него начнут разматывать этот клубок? — Он сказал и подумал, а нет ли в этих стенах ушей, что могут подслушать речи бессильных пленников. Но будь и так, эта весть могла разве что слегка смутить похитителей.

Внутри плавучей тюрьмы-трюма оказалось десять кар-стенцев, все были взяты из застенков и все за оскорбление или иное преступление против герцога. К ним следовало прибавить троих сокольников, захваченных в бухте. В основном пленники были без сознания или валялись в полубреду. У тех, кто мог припомнить хоть что-то, все воспоминания оканчивались доставкой на остров близ Карса или в бухту на берегу.

Саймон, впрочем, продолжал расспросы и выяснил общую черту, мало-помалу выявившуюся из предъявленных в Карее к узникам обвинений и характера собратьев по несчастью. Все это были люди энергичные, с некоторой военной подготовкой. Так, первый его собеседник, мелкий землевладелец из Карса, командовал подразделением местной милиции, а что касается сокольников, то это были братья монашеского воинского ордена, их основным занятием была война. Разница возрастов укладывалась лет в пятнадцать — от неполных двадцати до тех, кому перевалило за тридцать. Несмотря на грубое обхождение в темницах герцога, увечных здесь не было. Двое принадлежали к мелкому дворянству и учились. Они-то и были самыми младшими — обоих братьев люди Ивьена взяли за помощь юноше из древнего народа, целиком объявленного вне закона.

Из тех, кто был здесь, к Древней Расе не принадлежал никто, и все они дружно свидетельствовали, что во всех частях герцогства даже детей и женщин Древней Расы предавали смерти на месте.

И наконец один из молодых дворян, тронутый вниманием Саймона ко все еще недвижному брату, дал иномирянину задачку для размышлений.

— Стражник, избивший Гарнита, — да будут его вечно грызть за это Крысы Нора, — не велел нам приводить Ренстона. Мы были с ним побратимы с того дня, как надели мечи, а потому отнесли ему пищу и оружие, чтобы он попытался спастись бегством к границе. Но нас выследили и взяли, хотя троих мы положили бездыханными на месте с дырами в вонючих шкурах. И когда один из герцогских подонков хотел связать и Ренстона, ему сказали, что это бесполезно, за Древнюю Расу не платят — скупщики не берут их.

— Тогда эта скотина завизжала, что Ренстон молод и силен и его следует попытаться продать, а начальник сказал ему, что старый народ ломается, но не гнется, а потом зарубил Ренстона его же собственным мечом.

— Ломается, но не гнется, — задумчиво повторил Саймон.

— Когда-то это был единый народ с ведьмами Эсткарпа, — добавил дворянин, — быть может, дьяволам из Горма они не по вкусу.

— Вот еще что, — полушепотом выговорил мужчина, что лежал возле Саймона, — почему Ивьен так набросился на Древнюю Расу? Они оставили нас в покое, и мы к ним не лезли. А те из нас, кто знал их всегда, говорили, что ничего дурного в них нет, несмотря на странные обычаи и познания. Может, Ивьен делал это по приказу? А если так, то кто приказывает ему и почему? Не могло ли быть так, братья, что само их присутствие среди нас надежным щитом ограждало нас от козней Горма и всего зла, что кроется там. А теперь, когда их изгнали, придет Горм?

Глубокая мысль, и не противоречит догадкам Саймона. Он продолжал бы расспросы и далее, но за стонами и жалобами полуживых расслышал непонятное шипение. Густая вонь в камере могла возмутить любой желудок, и за ней он сразу не распознал неожиданную опасность — в небольшую металлическую коробку камеры потек газ.

Люди задыхались, кашляли, жадно втягивали воздух и вдруг обмякнув прекращали борьбу. Отчаянные усилия Саймона поддерживала только одна мысль: зачем неизвестным врагам запихивать четырнадцать человек в этот трюм лишь за тем, чтобы отравить насмерть. И потому один во всей компании несчастных Саймон не сопротивлялся газу — дышал потихоньку, смутно припоминая кресло дантистов в своем родном мире.

— …бур… бур… бур… — слова — и не слова, просто какие-то путаные звуки, издаваемые высоким голосом… но почему-то звучавшие повелительно. Саймон и не думал шевелиться. Сознание вернулось к нему, но врожденный инстинкт самосохранения удерживал на месте.

— …бур… бур… бур…

Голова тупо болела. Он знал, что теперь находится уже не на корабле. Ложе его больше не подрагивало, а двигалось. Одежды на нем не было вовсе, он уже начинал замерзать.

Говоривший удалялся, бормотание тоже. Но тон столь явно был приказом, что Саймон не шевельнулся, чтобы не выдать себя какому-нибудь молчаливому подчиненному.

Он специально дважды досчитал до ста, но не услышал ни звука.

Потом осмелился приоткрыть глаза и тут же зажмурился — в них ударил ослепительный свет. Понемногу зрение стало возвращаться к нему, пусть обзор и был ограниченным. Представшее глазам потрясло его не меньше, чем сам странный корабль.

Знакомство его с земными лабораториями было поверхностным, но такой набор трубок, бутылей, реторт на полках мог существовать лишь в заведениях подобного рода.

Он был здесь один? И зачем его доставили сюда? Понемногу, дюйм за дюймом, оглядывал он помещение. Лежал он явно выше уровня пола… на чем-то твердом… должно быть, на столе?

Он стал медленно поворачивать голову, необходима была крайняя осторожность. Теперь он видел кусок стены. Вертикальная линия в конце поля зрения могла означать дверь.

Это с одной стороны комнаты. А с другой. Еще раз повернув голову, он обнаружил новые чудеса. На столах лежало еще пять тел, столь же нагих, как и он сам. Все пятеро были мертвы или без сознания. Ему показалось, что справедливо последнее.

Но был там и еще кое-кто. Спиной к Саймону стояла худая высокая фигура, существо это склонилось над первым в ряду Лежащих. Тело его или ее, а может, это было оно, прикрывало серое одеяние, перетянутое на груди. На голове была шапочка из такого же материала. Со спины Саймону невозможно было даже представить лицо этого спокойно работавшего существа.

Над первым лежавшим нависала передвижная полка, от нее тянулись трубки, выходящие из разных сосудов. На концах трубок торчали иглы, теперь воткнутые в вены, на бессильной голове покоилась круглая металлическая шапочка. И со внезапно пронзившим тело ужасом Саймон понял, что присутствует при смерти этого человека, не телесной смерти, а такой, что сделает из него существо, подобное тем, что нападали на дороге в Сулкарфорт, которых он убивал в стенах крепости.

Решив не допустить, чтобы с ним самим произошло подобное, Саймон слегка пошевелил рукой и ногой, стопой и кистью, медленно и незаметно, надеясь лишь на то, что последнего в ряду не заметят. Он окоченел, но тело все-таки повиновалось ему.

Лаборант в сером закончил возиться с первым из лежавших и перешел ко второму. Саймон сел. Секунду—другую голова его кружилась, и он ухватился за стол, чтобы не упасть, молитвенно благодарный, что тот не выдал его скрипом при этом движении.

Сложная работа явно поглощала все внимание существа. Почувствовав, что стол может накрениться под ним, Саймон спустил ноги, осмелившись вздохнуть лишь тогда, когда твердо встал на холодный гладкий пол.