Вторую чашечку кофе он пил уже с газетами под рукой. Первым делом прочитал свой ночной труд, напечатанный полумиллионным тиражом на предпоследней странице газеты. Все слова были на месте, редактор к тексту не притрагивался. Хотя тут Виктор сообразил, что редактор скорее всего ночью спал, в то время, как текст "садили" на страницу перед тем, как заработал печатный станок. Вернувшись к первой странице своей газеты, Виктор прочитал длинную, во всю полосу передовицу: "Война не кончилась, наступило перемирие". В перемешку с фотографиями, напоминавшими фотографии времен штурма Грозного, на странице по-военному выстроились колонки текста. Виктор машинально втянулся в чтение статьи. Чем больше он читал, тем больше она его затягивала. Оказалось, пока Виктор жил нормальной жизнью в Киеве шли почти настоящие бои - разборки "двух мафиозных кланов". По крайней мере именно так утверждалось в статье. Семнадцать убитых, девять раненых, пять взрывов. Среди погибших - шофер главного редактора, три милиционера, какой-то арабский бизнесмен, несколько человек, личность которых не удалось установить и солистка Национальной Оперы.

Просмотрев другие газеты, Виктор заметил, что "войне" там было уделено намного меньше внимания, чем в "Столичных вестях". Зато чуть больше было написано о гибели солистки Оперы. Ее тело было найдено рано утром на нижней станции фуникулера. Она была задушена кожаным ремнем. Кроме того, пропал ее муж - архитектор, а сама квартира была перевернута вверх дном - в ней явно что-то искали.

Виктор задумался. Смерть солистки, похоже, не имела ничего общего с войной кланов. Это было совершенно "постороннее" преступление. "Может, к этому приложил руку ее исчезнувший муж? - подумал Виктор. - А, может, я и сам приложил к этому руку? - собственная мысль внезапно испугала его. Ведь в некрологе на Якорницкого я написал о ней. Конечно, без фамилии, не раскрывая, но наверняка все это было для многих слишком прозрачным намеком... И, может, для мужа это стало последней каплей?.."

Виктор тяжело вздохнул, мгновенно почувствовав себя страшно утомленным собственными допущениями.

- Чушь! - прошептал он сам себе. - С чего мужу устраивать обыск в собственной квартире?..

23

День был закончен, как ни странно, довольно продуктивно. На столе лежали три готовых "крестика". За окном темнел зимний вечер. Над чашкой свежезаваренного чая поднимался пар.

Виктор пробежал строчки новых текстов глазами. "Крестики" были коротковаты, но все потому, что он давно не был в редакции и не брал у Федора дополнительной информации на своих героев. Но в этом проблемы не было. Пока не напечатан текст, с ним можно работать, к нему можно возвращаться.

Выпив чаю, он выключил свет в кухне и собирался было идти ложится спать, как вдруг услышал стук в двери.

На мгновение замер в коридоре, прислушиваясь к тишине. Потом, оставив тапки там, где стоял, босиком подошел к двери и заглянул в глазок. Перед дверью стоял Миша-непингвин.

Виктор открыл.

У Миши на руках спала Соня. Он зашел молча. Только кивнул вместо "здрасте".

- Где ее можно положить? - спросил Миша, глядя на дочку.

- Там, - прошептал Виктор, кивком головы указав на дверь в гостинную.

В гостинной комнате Миша опустил Соню на диван и, стараясь ступать как можно тише, вернулся в коридор.

- Пойдем на кухню! - сказал он Виктору.

На кухне снова зажегся свет.

- Поставь чайник! - сказал Миша.

- Недавно кипел, - ответил Виктор.

- Я у тебя до утра посижу... - сказал Миша как-то заторможено. - А Соня пусть пока здесь поживет... Хорошо? Пока все не уладится...

- Что не уладится? - спросил Виктор.

Но ответа не получил. Они сидели друг напротив друга за кухонным столом, только Миша сейчас сидел на обычном месте хозяина, а Виктор спиной к плите. Виктору на мгновение показалось, что в глазах у Миши промелькнула неприязненность.

- Может коньяка? - предложил Виктор, желая снять напряжение, словно тучей нависшее над ними.

- Давай, - проговорил гость.

Виктор налил себе и Мише. Выпили молча.

Миша в задумчивости постучал пальцами по столу. Осмотрелся и, увидев возле себя на подоконнике пачку свежих газет, потянул их к себе. Взял верхнюю, губы его скривились. Он отодвинул газеты обратно на подоконник.

- Жизнь - забавная штука, - сказал он и вздохнул. Хочешь сделать человеку приятное, а в результате приходится делать вид, что ты подводная лодка...

Виктор внимательно вслушивался в каждое слово гостя, но смысл сказанного был неуловим, как летящая по ветру паутинка.

- Налей еще, - попросил Миша.

Выпив вторую рюмку, он вышел в коридор, оттуда заглянул в комнату, где на диване мирно спала Соня. Снова вернулся на кухню.

- Ты, наверно, хочешь знать, что случилось? - медленно, уже более расслабленным голосом спросил Миша, глядя в глаза Виктору.

Виктор промолчал. Ему уже ничего не хотелось узнать - он хотел спать и странность поведения Миши-непингвина начинала его утомлять.

- Ну ты-то уже знаешь о стрельбе и взрывах? - спросил Миша, кивнув в сторону газет.

- Ну?

- А знаешь, кто во всем этом виноват?

- Кто?

Усталая и недобрая улыбка Миши затянула паузу.

- Ты... - сказал он Виктору.

- Я? - удивился Виктор. - Как это - я?

- Ну не совсем ты, конечно... Но без тебя этого бы не произошло... Миша смотрел не моргая на Виктора, но Виктору казалось, что он смотрит куда-то дальше, сквозь него. - Просто тебе было хреново, я это видел. Я у тебя спросил - почему? Ты сказал. Мы были откровенны, мне именно эта детская откровенность в тебе и нравится... Ты хотел, чтобы твои "штучки" в траурных рамках печатались. Это понятно. Я у тебя и спросил тогда, кто твой любимый будущий покойник... Просто хотелось сделать тебе приятное... Налей еще.

Виктор поднялся, налил коньяка Мише и себе. Посмотрел на свои руки, заметил что они дрожат.

- Ты хочешь сказать... - оторопело проговорил Виктор. - Что Якорницкого... ты?

- Не я, а мы... - поправил его Миша. - Но ты не беспокойся, он этого больше, чем заслуживал... Другое дело, что с его смертью "осиротело" несколько любителей приватизации, у которых он уже взял авансы... Кроме того, у него хранились какие-то бумажки, которыми он продлевал себе безопасность и жизнь, бумажки, касающиеся его коллег по парламенту... У них там, наверху, тяжелая жизнь... Как на войне...