Ударил по тормозам, проигнорировал оскорбительный жест водителя шедшего сзади внедорожника и съехал с дороги, матерясь в полный голос. Ну что за непруха!
Из инструментов в «мерседесе» имелась только открывашка. Бросить Севу, не закапывая? Тащить глубоко в лес не хочется, оставить на обочине — сразу найдут, весь смысл пропадает… В ночных магазинах можно купить все, но с шанцевым инструментом там напряжена Придется ехать к Ольге, у нее найдется какой-нибудь совок.
Перед домом подруги Макс долго сидел в машине, придумывая, как объяснит ей свой поспешный отъезд, и не мог избавиться от ощущения, что за ним наблюдают. Косился по сторонам, пялился в зеркало — без толку. Приписав мнительность своим расстроенным чувствам, он прихватил шампанское и вылез из «мерседеса».
Заходя в лифт, обернулся — все было спокойно.
«Покончу с делом — нажрусь», — решил Макс, нажимая кнопку шестого этажа.
— Уе…вайте отсюда, — сказал Иван, массируя область сердца. — Вы что, смерти моей хотите? Да за такие подставы…
— Мы ничего не знали.
— Спасибо и на этом. Держи! — он бросил Казначею ключи и отошел в глубь гаража. — Заруби себе на носу: возникнут проблемы — три шкуры спущу.
В голове Семена звенела пустота. Как во сне, забрался в «мерседес», что-то говорил Артему, отвечал на вопросы, но очнулся лишь, когда остановились на темной обочине в нескольких кварталах восточнее промзоны и Казначей протянул ему влажную тряпку:
— Протри за собой.
— Мы что, здесь тачку и бросим?
— Нет, на авторынок поставим.
Ключи Артем прихватил с собой, но двери запирать не стал, а в замок багажника снова засунул спичку.
— Может, еще какой-нибудь дурак угонит. До Веркиного дома шли пешком, минут сорок. Молчали. Вид у обоих был пришибленный. По дороге Семена стошнило.
Каждый опер подтвердит, как трудно найти свидетелей квартирной кражи, убийства или того же автоугона. Граждане предпочитают ничего не замечать, а уж коли заметили — не попадать на страницы милицейских протоколов. В то же время граждане обожают выгуливать собак в лесополосах, где закопаны трупы, целоваться возле раскуроченных машин, сообщать о лицах кавказской национальности. В основном, уже после того, как эти самые лица удалились на безопасное расстояние.
Брошенный «мерседес» обнаружили в 02.40. Кто-то проходил мимо, пригляделся и анонимно позвонил по «02». Из дежурной части главка сигнал переадресовали в районное управление, оттуда его спустили еще ниже, в территориальный отдел.
Сообщение не вызвало прилива энтузиазма.
Дежурный по отделу вызвал опера, протянул бумажку с адресом:
— Сгоняй, разберись. Может, и не подтвердится — мало ли кому чего померещилось. Я проверил по номерам — в угоне не значится.
— Потому что терпила еще спит. Прибежит с заявой утром, — оперуполномоченный Вадик Артемьев — невысокий, упитанный, с легкой щетиной и золотой цепочкой на шее — хлопнул себя по бедру папкой с набором необходимых бумаг, зевнул и крикнул водителю: — Харэ дрыхнуть, тревога!
Окончив Академию МВД, Вадик отработал в уголовке неполных два года и готовился увольняться. Адвокатская стезя влекла его намного больше, тем более что связи родителей позволяли занять не последнее место в корпусе правозащитников. Можно было вовсе не горбатиться в ментовке, ежегодно Академия выпускала значительно больше офицеров, чем требовалось органам, так что любой желающий мог безболезненно расторгнуть контракт, но Вадик пошел «на землю» и не жалел о приобретенном опыте. В дальнейшем это должно было окупиться сторицей.
— Мог бы и на своей прокатиться, — сонный водила кивнул на новенькую иномарку, которой Артемьев-младший пользовался по доверенности Артемьева-старшего. — Чего бензин государственный жечь? Двадцать литров осталось до конца месяца…
Артемьев пожал плечами и забрался в «уазик». Все милицейские водители жаловались на одно и то же.
— Мне в сутки четыре часа отдыхать положено, — «ручным стартером» пожилой старшина запустил двигатель, сел за баранку. — Сколько я спал?
— Между прочим, Петрович, я вообще не ложился.
— Операм спать нельзя, вы на работе двадцать четыре часа в сутки и триста семьдесят дней в году…
Иномарка стояла именно там, где ее обнаружил анонимный заявитель. Вид брошеной машины сразу не понравился оперу.
Артемьев сел в «мерседес», осмотрел «бардачок», заглянул под сиденья.
— Надо хозяина вызванивать. — Петрович облокотился на открытую дверь.
— Думаешь, ты один такой умный? Звонили,не отвечает никто.
— Он здесь прописан?
— Если бы! Черт те знает где, я такой улицы и не слыхал никогда. Смотри, проводка целая!
— Может, хозяин где-то здесь?
— Валяется в кустах с пробитой головой? Переплюнь!
— Как у него багажник открывается? Петрович любил прихватить то, что плохо лежит. Артемьева мелкое рвачество раздражало, но он помалкивал, предпочитая не ссориться с коллегами.
— Руками он открывается.
— Чего ты так? Мне насос нужен, а у него наверняка есть фирменный. Я ж не себе — для работы. И канистра не помешает… Ё-моё, да тут вся скважина забита!
Петрович посмотрел по сторонам, убедился в отсутствии свидетелей и изготовился взломать крышку. Артемьев не препятствовал, но и не помогал, встал рядом, сунув руки в карманы. — Интересно, что там? — Петрович взялся за монтировку.
— Труп.
— Говорю, переплюнь…
Ничего сногсшибательного Артемьев увидеть не ожидал и поэтому, когда багажник открылся, едва не подпрыгнул. Петрович выронил монтажку и как стоял на полусогнутых, так и отбежал от машины.
Только в западных фильмах полицейские разных подразделений бьются за то, чтобы оставить дело себе. Местный шериф кричит: «Мое!» и ставит палки в колеса «убойному» отделу, полиция штата тянет одеяло на себя, вписываются агенты ФБР — обязательно черный и белый, либо мужчина и женщина, — но все решает герой-одиночка. В жизни не так. Лишней работы не любят на всех континентах, и если есть хоть какая-то возможность переложить расследование на чужие плечи, то всегда перекладывают. Конечно, это плохо, но в полицейской работе вообще много плохого, в любой стране и местности, кроме павильонов Голливуда.