— Сколько?

— Сорок пять.

Интерьер заведения не соответствовал прейскуранту.

Семен безропотно выложил стольник — расписаться в нищете было выше сил. Тем более что в его положении пара-тройка червонцев ничего не решала.

Пены в кружке оказалось не меньше, чем пива. И то и другое было теплым, а сдачу барменша насыпала влажными десятками, после чего декольте царственным движением оборотилось в сторону ценителей внедорожных машин.

— Свободно?

Не дожидаясь ответа, Фролов подсел к одинокой девушке. Выложив сигареты, чертыхнулся: в пепельнице горкой высились окурки.

— Здесь вообще убирают?

— Только надоедливых клиентов. Попроси, тебе выделят тряпку.

— Я эту тряпку на ее крашеную голову и накручу!

— Да? Хотела бы посмотреть, да боюсь, навряд ли у тебя получится, — девушка усмехнулась и, показав мелкие острые зубки, добавила: — Мы с ней в одном классе учились, да и живем неподалеку, так что я ее хорошо знаю.

Семен попробовал пиво:

— Моча разбавленная.

— А ты хотел неразбавленной? Тут прилично обслуживают только своих. А остальных —так, чтобы больше не приходили.

— Те, значит, свои? — Семен незаметно кивнул на соседей.

— Еще какие! Хозяева. Здесь, и еще во многих местах. «Тамбовские», кажется. Тот, крайний, тоже из моей школы, на год младше… А бородатый — их «бригадир».

В иерархической лестнице криминальной империи Фролов разбирался слабо. Если судить по рассказам Славки, по приглашению которого он и приехал в Новозаветинск, полномочия нижне-утюговского бригадира сильно отличались от городских, хотя и там, в умирающем колхозе, он пользовался немалой властью. И тоже ездил на внедорожнике, правда, отечественного производства и гнилом.

— Земляки, — пробормотал Семен, разглядывая их боковым зрением.

— Ты, значит, оттуда? А чего к нам занесло? Мальчик больше не хочет в Тамбов?

— Что там делать? Заехал, матери показался, и сюда. Славка звал. Я приехал, а его уже посадили. Он дембельнулся на месяц раньше.

— Тебе повезло, что не приехал с ним вместе.

— Повезло, конечно. Только что теперь делать — ума не приложу.

— Езжай обратно.

— Без денег там делать нечего.

— А здесь?

— Здесь хоть заработать можно. Славка говорил, в большом городе деньги лежат под ногами, надо только не бояться их поднять и не тормозить.

— Что ж, попробуй, Билл Гейтс рязанский!

— Кто?

— В том-то и дело, что никто! У тебя образование есть, связи? Или, может, умеешь что-то такое, чего другие не знают? Деньги, может,и лежат, да только представь, что с тобой сделают, когда ты за ними нагнешься!

— Славка звал…

— Ну и где он сейчас? Хочешь составить ему компанию?

— Он по дури сел.

— А что, кто-то садится по-умному? Нет, я согласна, если спереть миллион баксов, то за него можно и пострадать годик-другой, оно того стоит. Да только люди с такими деньгами не садятся. Вон у них спроси, у земляков. Людей много, а фантиков всегда не хватает. У кого они есть — у того и пиво холодное.

— Чего ты ко мне привязалась?

— Понравился!

Семен посмотрел: симпатичная. До этой минуты он расценивал ее лишь как случайную соседку, теперь задался вопросом: шутит или, может, действительно ей приглянулся?

— Между прочим, они сюда, наверное, тоже не с чемоданом баксов приехали, — Фролов так, чтобы со стороны это не было видно, указал на земляков. — У них получилось, а я чем хуже?

Девушка не ответила, а через некоторое время, когда пауза затянулась, вздохнула:

— Мент родился. Мне, кажется, пора.

— К менту?

— К дому. Хорошая девушка должна ложиться в кровать в восемь, чтобы в девять вернуться домой.

У Семена, непонятно отчего, заполыхали уши.

— Погоди, еще пиво будешь?

— Пиво? — Она задумалась, прикусив нижнюю губу, что Фролову очень понравилось и вызвало учащенное сердцебиение. — Нет, чего-то не хочется. Возьми мартини.

— Оно тут есть?

— В Турции все есть. Только напомни Любке, что для меня. Меня, кстати. Вера зовут.

— Маленькая?

— Как видишь, не очень. Метр семьдесят два. Девяносто — шестьдесят два — девяносто пять. Ты только один этот фильм видел? Бедненький!

Зарево с ушей перекинулось на лицо. Второй раз в течение вечера он ляпнул глупость, как будто кто-то тянул за язык. И вправду, утюг! Скрывая замешательство, Фролов повернулся к стойке, где бородатый бригадир с довольным видом пыхтел сигарой и трепался с барменшей, пуская дым в разрез ее блузки, что им обоим очень нравилось.

— Сейчас возьму. Пускай он отойдет.

— Не дождешься. Они уйдут вместе. Какое ему дело до их отношений? Но показалось, что по душе саданули наждачкой…

Бородатый замолчал при его приближении. Сидел на высоком табурете, болтал ногой в сверкающем ботинке и улыбался в тридцать — или сорок? — два зуба неимоверной белизны.

— Еще пивка? Для второго рывка?

— Мне мартини, для Веры.

Что нужно брать к итальянскому вермуту, Семен не представлял и заказал первое, что попалось на глаза:

— Два бутерброда с форелью, фисташки и шоколад.

— Шоколад большой?

— Нет, ма… Средний, вон тот!

— Двести пятьдесят, — округлила Вера, не тратя время на калькулятор.

Семен кивнул. Солидно кивнул, с достоинством, чтобы никто не усомнился в его платежеспособности. Деньги доставал не торопясь, вытащил из заднего кармана всю пачку и, продолжая разглядывать витрину с салатами, небрежно бросил три сотенных, а Люба протянула к ним наманикюренные пальчики, но замерла, как будто коснулась ногтями чего-то противного.

— Это смешно?

— Что?

Бородатый бандит придвинулся ближе, навалился мощным локтем на стойку, пыхнул сигарой, сгреб и скомкал банкноты, скатал их в хрустящий шарик, засунул его в нагрудный карман Семеновой куртки:

— Не шути так больше, не надо. Остро пахнуло опасностью. Неуловимо изменив положение тела, бригадир изготовился к удару. Стоит что-то не так сказать или хотя бы неправильно посмотреть, и унизанная перстнями колотуха обрушится на голову Фролова. За что?

Он развернул деньги. В первый момент ничего не понял — а потом залился краской пуще прежнего.

На бумажках, размерами и цветом сходных со сторублевыми купюрами, было написано: «Сотка бабок. Конкретный банк» и нарисована обезьяна, делающая непотребные жесты.