— Ожидание праздника приятнее самого праздника. Как раз хватит, чтобы рассчитаться с долгами и за квартиру. Когда милиции будут нормально платить?

— Не скоро. Помнишь песню из «Следствие ведут знатоки»?

— «Наша служба…»? Помню, а что?

— Там свистели между третьим и четвертым куплетами. Вот и досвистелись, что денег не стало.

Волгин посмотрел на хвост очереди в кассу. Зрелище не вдохновляло, запросто можно застрять на пару часов. Лучше, действительно, подойти позже или получить «пособие» завтра. У него, как старшего опера элитного подразделения с немалым стажем работы, набегало порядка двух с половиной тысяч. Частенько — меньше, но никогда — больше. Почти девяносто долларов, из которых около половины — оклады по должности и званию, двадцать пять — так называемая компенсация продпайка, а остальное — всякие мелкие надбавки, включая шестьдесят рублей за ночные дежурства и около сотни — за работу с секретными документами. Последний пункт включался в ведомость, наверное, для того, чтобы отбить у опера охоту торговать секретами на стороне. Сказать такое зарубежным коллегам — никто не поверит, разве что где-нибудь в славном городе Тегусигальпе. Остальные начнут переспрашивать, уточнять, дают зарплату раз в неделю или чаще. Специфика работы такова, что не может ни их детектив, ни наш опер оттащить всю получку домой и довольствоваться взятым у жены червонцем на сигареты. Часть зарплаты неминуемо тратится в интересах службы, и никто эти траты компенсировать не собирается. Врач может подработать частной практикой, педагог давать уроки, а что делать сыщику, тем более что ему по закону запрещено подрабатывать иначе как преподавательской, творческой либо научной деятельностью, и следят за этим достаточно строго.

Не будь у Волгина оставшихся с «гражданки» накоплений и небольших, но регулярных достаточно честных халтур — и чувствовал бы он себя тем самым поваром из рекламного ролика, который все моет и моет посуду, тогда как в соседнем поселке давно гуляют на празднике жизни…

Возле кабинета прохаживался Шурик Сазонов. Вид У него был донельзя довольный.

— Давно ждешь? — Волгин достал ключи.

— Только подошел, — оказавшись перед столом, Александр жестом фокусника выхватил из-под полы пачку бумаг. — Вот!

Сказано было весомо. Волгин пролистал несколько объяснений. Ни одной знакомой фамилии, а что касается текста, то ничего понять невозможно из-за убористого сазоновского почерка. . — Что это?

— Нашел. Все нашел. Видели эту компанию:баба постарше и три мужика. Билеты они в разных местах покупали, для конспирации, конечно. И ехали в разных вагонах.

— И сошли на разных станциях, — вздохнул Сергей/присаживаясь за стол.

— Так ведь все станции — по одной ветке!

— Молодец, хорошо поработал.

Волгин не врал. Собранная Шуриком макулатура могла пригодиться, чтобы набить бумагами оперативно-поисковое дело перед грядущей проверкой. Никто из проверяющих документы не читает, за исключением плана мероприятий и своих прежних указаний. Предпочитают оценивать дело на вес, радуясь, когда ОПД представляет собой увесистый, крепко сшитый кирпичик с грамотно, без помарок и исправлений, заполненной внутренней описью. Ни один проверяющий, будь он хоть из милицейского главка, хоть из прокуратуры, никогда не раскрыл лично ни одного проверяемого преступления, не помог в раскрытии местным операм и не дал, на худой конец, даже толкового совета, благодаря которому можно было бы выйти на след негодяев в запутанном деле.

Все это знали, но с каждым годом численность контролирующих и надзирающих чиновников неуклонно росла, приближаясь к количеству рядовых следаков и оперативников, и не было спасения от этой армии чужаков…

— Молодец, — повторил Волгин, припечатывая ладонью к столу кучу непослушных бумаг. — Ты потрудился на славу.

Валентин Перекатников никогда не был reроем. Даже в мечтах. Жил, карабкаясь по скользким ступеням лестницы благополучия, проклиная время и страну, в которой угораздило родиться. Окончил школу и отмазался от армии, чтобы не попасть в Афган. Днями сидел в никчемном НИИ, по вечерам фарцевал. Когда позволили заниматься бизнесом и разрешили кооперативы — пошел и занялся. Слегка подличал, иногда подставлял или сам подставлялся, зарабатывал и терял. Синяки и раны предпочитал зализывать, не рискуя заработать новые при нанесении ответных ударов.

Когда там, в квартире, Фролов поднял на него пистолет, Валентин нашел единственный способ спасти свою жизнь и в дальнейшем придерживался выбранной тактики. Он не с ментами и не с бандитами, он сам за себя. Как раньше, как всегда. Главное — успокоить, не провоцировать безумного Казначея со страшным помощником, рано или поздно от него отстанут, и он вернется к прежней жизни, где не было место подвигу, но имелись житейские радости. Он верил, что если не пристрелили в горячке, то и дальше все обойдется, надо только подчиняться и терпеть.

Он действительно в это верил. Весь прошлый опыт свидетельствовал о правильности позиции. Не помышлял ни о побеге, ни о способах связи с милицией, хотя последнее мог осуществить, когда Казначей, излишне расслабившись, несколько раз терял над собой контроль. Сотовый телефон убрали недалеко, батарея была исправна, но Валентин, взвесив «Моторолу» на руке, не стал ее даже включать.

Когда его загнали на чердак, вера в лучшее рухнула. Он не разобрал ни слова из напряженного разговора внизу, но понял почти все. Какие-то флюиды просочились через щели деревянного пола, и стало на чердаке очень душно и страшно. Валентину показалось, что часы на руке превратились в песочные, равнодушно подводящие итог его жизни, и с падением последней песчинки все оборвется.

Теперь он не сомневался, что его пристрелят. Самый выгодный способ списать все три трупа.

Валентин встал у окна. Рамы перекосились, но открыть можно. Хоть и чердак, а невысоко. Если прыгнуть на огород, то ноги останутся целы, дд улицы — несколько метров. Когда он окажется за оградой, стрелять они не рискнут.

Перекатников сбросил щеколду и надавил на створки окна. С третьей попытки они подались. Прислушавшись, все ли спокойно внизу, он удвоил усилия и закрепленная на стене книжная полка с грохотом рухнула на пол…