— Стоит ли обращать внимание на эту глупую старуху?

— А ты бы не стала? Но у тебя нос не загибается крючком, как у меня. Через десять лет у меня будет такой же нос, как у папы. А ты не расстраивалась бы, если бы десять лет ждала от человека предложения, а он так его и не сделал?

— Да, это меня очень расстроило бы.

— Так вот, со мной именно это и случилось. Ты наверняка слышала, что за мной ухаживал Джим Уилкокс. Это такая старая история, что она у всех на зубах навязла. Он околачивался тут много лет, но ни разу даже не заикнулся о женитьбе.

— А ты его любишь?

— Конечно, люблю. Хотя всегда притворялась, что нет. Но я уже сказала тебе, что с сего дня притворяться не буду. Я его не видела с января. Мы поссорились… Но мы и до этого сто раз ссорились, и он всегда возвращался… А на этот раз не вернулся… и уж больше не вернется. Ему надоело. Видишь, там, с другой стороны бухты, белеет его дом? Он, наверное, дома… а я здесь… и между нами море. И так будет всегда… Как это ужасно! И я ничего не могу поделать.

— А если бы ты его позвала — он пришел бы?

— «Позвала»… Неужели ты думаешь, я способна так унизиться? Да я скорее умру! Если бы он захотел прийти, ему ничто не мешает. А если он не хочет, тогда он мне не нужен. Нет, это неправда… он мне очень нужен! Я люблю Джима… и хочу выйти замуж. Хочу, чтобы у меня был свой дом, и чтобы меня называли миссис, а тетя Проныра наконец заткнула свой рот. Вот бы мне на несколько минут стать Варнавой или Саулом и прошипеть ей все, что я о ней думаю. Если она еще раз назовет меня бедной Норой, я брошу в нее совок для угля. Но в конце концов она говорит вслух только то, что все думают про себя. Мама давно уже отчаялась выдать меня замуж и не пристает ко мне, но все остальные без конца втыкают в меня шпильки. Как я ненавижу Салли… Я понимаю, что это ужасно, но все равно я ее ненавижу. У нее будет хороший муж и хороший дом. Разве это справедливо, что у нее будет все, а у меня ничего? Чем она лучше меня — не добрее, не умнее, да и не очень-то красивее — просто ей больше повезло. Ты наверное, слушаешь меня с отвращением, но мне теперь все равно.

— Я думаю, ты очень устала от всех этих хлопот и дошла до предела.

— Ты меня понимаешь. Мне всегда почему-то казалось, что ты меня поймешь. Я очень хотела подру. житься с тобой, Энн. Мне нравится, как ты смеешься, и хочется самой так смеяться, а не ходить хмурой. Я ведь на самом деле не такая уж и хмурая — просто у меня такие брови. Это они, по-моему, отпугивают мужчин. И у меня за всю жизнь не было ни одной настоящей подруги. Но зато у меня был Джим. Мы дружили… с детства. Когда я хотела его позвать, то ставила лампу в окне мансарды, и он тут же приплывал на лодке. Мы повсюду ходили вместе. Никто больше за мной и не пытался ухаживать… Да, может, никто и не хотел. А теперь все кончено. Я ему, наверное, просто надоела, и он придрался к случаю… Как же я буду ненавидеть тебя завтра за то, что все это тебе рассказала!

— Но почему же?

— Мы всегда ненавидим людей, которым нечаянно выдаем свои секреты, — уныло призналась Нора. — Но меня эта свадьба совсем выбила из колеи, вот я и разоткровенничалась… А, неважно… это не имеет никакого значения. Мне на все наплевать. Ох, Энн, как мне плохо! Дай мне выплакаться у тебя на груди. Завтра придется целый день улыбаться. Салли считает, что я отказалась быть ее подружкой на свадьбе из суеверия: «Три раза подружка — женой не бывать» — ты сама знаешь эту примету. Но я отказалась не потому. Мне просто невыносимо стоять рядом с ней и слушать, как она говорит: «Согласна», и знать, что мне никогда не придется сказать этого Джиму. Я могла бы разрыдаться прямо в разгар венчания. Я сама хочу быть невестой… и чтобы мне заготовили приданое… и постельное белье с монограммами… и нанесли подарков. Пусть даже тетя Проныра принесет еще одну серебряную масленку. Она всем сестрам дарила серебряные масленки… кошмарные сооружения с куполом, как у собора Святого Петра. Мы бы ставили ее на стол, чтобы Джиму было над чем потешаться. Энн, мне кажется, я схожу с ума.

Когда девушки, держась за руки, вернулись в дом, танцы уже закончились. Гостей размещали по комнатам. Томми Нельсон унес Варнаву и Саула в сарай. Тетя Проныра все еще сидела на диване, придумывая, какие еще несчастья, не дай Бог, могут произойти в день свадьбы.

— Надеюсь, когда пастор спросит, не знает ли кто причины, по которой этих двух людей нельзя соединить узами брака, никто не встанет и не скажет, что знает — как это было на свадьбе Тилли Хэтфилд.

— Нет, Гордону так ни за что не повезет, — засмеялся один из шаферов.

Тетя Проныра посмотрела на него взглядом Медузы Горгоны:

— Молодой человек, женитьба — это вам не предмет для шуточек.

— Какие уж там шуточки! — без тени раскаяния отозвался юноша. — Послушай, Нора, а на твоей свадьбе мы скоро спляшем?

Не говоря ни слова, Нора подошла к шутнику и закатила ему пощечины — сначала по одной щеке, потом по другой. После этого, не оглядываясь, она стала подниматься по лестнице.

— У этой девушки не в порядке нервы, — заявила тетя Проныра.

Первая половина субботы прошла в вихре последних приготовлений. Энн, надев один из фартуков миссис Нельсон, помогала Норе готовить салаты. К Норе, казалось, было не подступиться — видимо, она, как и предсказывала накануне, раскаивалась, что вечером открыла Энн душу.

— Мы от этой свадьбы месяц не опомнимся, — ворчала она, — да папе на самом-то деле и не по средствам такое празднество. Но Салли, видите ли, хотелось, чтобы у нее было все как у людей, а папа и поддался. Он всегда ее страшно баловал.

— Зависть и злоба, — раздался вдруг голос тети Проныры, которая просунула голову из кладовки, где она уже почти довела миссис Нельсон до корчей, перечисляя, что еще вдруг может случиться.

— Она права, — с горечью сказала Нора. — Абсолютно права. Меня разбирают зависть и злоба… Мне противно смотреть на счастливые лица. И все равно я не жалею, что дала вчера вечером пощечину Джаду Тейлору. Мне только жаль, что я вдобавок не дернула его за нос. Ну ладно, салаты готовы. Красиво получилось, правда, Энн? Когда я в нормальном состоянии, я люблю возиться на кухне. И, если уж говорить правду, надеюсь, что все у Салли пройдет благополучно. Наверное, я все-таки люблю ее, хотя сейчас мне кажется, что я ненавижу всех и каждого, а больше всех Джима Уилкокса.

— Надеюсь, жених не пропадет перед самым венчанием, — донеслось до них из кладовки — тетя Проныра продолжала изобретать всевозможные бедствия. — Помню, Остин Крид так и не пришел на венчание — забыл, что оно назначено на этот день. Криды все забывчивы, но не до такой же степени!

Девушки посмотрели друг на друга и рассмеялись. Когда Нора смеялась, ее лицо преображалось до неузнаваемости: светлело, теплело, лучилось. Но тут кто-то пришел сообщить ей, что Варнаву стошнило на лестнице, — видимо, объелся накануне куриной печенкой. Нора побежала подтирать пол. А тетя Проныра вышла из кладовки, убедиться, что свадебный пирог все еще цел, а не пропал, как случилось на свадьбе Альмы Кларк десять лет назад.

К полудню все было в состоянии безупречной чистоты и готовности: стол накрыт, повсюду расставлены вазы и корзинки с цветами, а в большой северной комнате на втором этаже дожидались разряженные в пух и прах Салли и ее подружки. Энн надела свое светло-зеленое платье и шляпку в тон и, поглядевшись в зеркало, пожалела, что ее не видит Джильберт.

— Ты выглядишь замечательно, — с завистливой ноткой в голосе сказала Нора.

— Ты и сама выглядишь замечательно, Нора. Этот дымчатый шифон и шляпка с полями так прекрасно оттеняют блеск твоих волос и голубизну глаз.

— Кому есть дело до того, как я выгляжу, — с горечью ответила Нора. — Ну все, я начинаю улыбаться. Следи за мной, Энн. Я не собираюсь портить праздник. Так получилось, что свадебный марш придется играть мне. У Веры ужасно разболелась голова. А я боюсь, как бы не осуществить предсказание тети Проныры и не сыграть вместо него похоронный.