Дом Петраков унаследовал от отца. Петраков-старший входил в штат помощников Сталина и в редкие приезды на дачу спал преимущественно днем, поскольку в Кремле сложилось обыкновение работать ночью. Теперь Петраков-младший тоже умер, и дача не отойдет никому, потому что у отставного директора банка, давно потерявшего жену, помимо Севастьянова и собаки, близких не оставалось.

Последнее время должность Петракова в банке занимал Людвиг Семейных. Узнав о внезапной кончине предшественника, Людвиг, напустив приличествующий вид, заявил, что с ним ушла целая эпоха. И добавил:

— Слава Богу, безвозвратно.

Закрывая за собой дверь отдела, усушенного после отставки Петракова и размещающегося теперь в одной комнате, Севастьянов услышал и другие предназначенные вроде бы не ему слова. Людвиг вслух рассудил, что после того как Петраков и Севастьянов заварили в Сингапуре всю эту кашу, лучшего исхода, чем смерть Петракова, не придумаешь. А каша заварилась только потому, как бы поразмышлял вслух Семейных, что оба они — Петраков и Севастьянов — не догадались поделиться с кем следует.

В лифте, где вентилятор лишь перемешивал все, что застоялось в нем за шесть лет существования банка, Севастьянов до онемения пальцев сжимал кулаки. Он едва смог расслабить руку, чтобы сунуть электронную карточку в приемник турникета перед дверями из бронированного стекла, за которыми расстилалась безликая и загазованная Смоленская площадь.

Для Петракова все началось там, где теперь и кончилось. На Волге, в Тверской области, близ Новомелково. Директора московского банка, имевшего здесь дачу, местные воротилы часто приглашали на рыбалку или охоту.

Близился к концу 1996 год. На пароходе-пансионате, поставленном на вечный прикол в заводи Свердловского плеса, компания из Конаково завершала осенний сезон. Ждали моторку, отряженную за рыбой. Кто-то, закусывая баночный джин-тоник, сказал:

— И без рыбца неплохо. Креветки с океана, французская ветчинка, турецкие оливки, баварское пивцо… Дерите с них побольше за нефтишку и газок, товарищ банкир!

— А если нефтишки и газка не хватит? — весело откликнулся Петраков, удивив Севастьянова. Обращений «товарищ» от малознакомых начальник не допускал, разговоров «на темы» избегал и вообще в веселящихся кампаниях предпочитал исключительно малозначащий треп.

— Как это?

— Взял газок да кончился.

— Россия богатая…

— Это мы с вами богатые, — загадочно ответил Петраков. — Чего уж за всю-то матушку дебелую бахвалиться… Тратится на нас, а могла бы зарабатывать.

Пока неторопливо, наслаждаясь солнечным холодноватым вечером, тянули на моторке от пансионата к даче, Петраков в нескольких фразах изложил Севастьянову простую, как огурец, идею. Банк, в сущности, не имел ясной перспективы для накопленных средств, превращавшихся в «безработные деньги». Выходом, хотя бы временным, могли стать кредитные операции за рубежом.

Как раз в ту пору Петраков был назначен в Сингапур заместителем представителя холдинговой группы «Евразия», в которую входил банк. Будучи ответственным за валютно-расчетные операции, он исподволь приступил к осуществлению своей идеи. Москва осторожно и с оговорками, которые всегда спасают сидящих в центре, поддержала. Обстановка складывалась благоприятная: строительная лихорадка в Сингапуре, Бангкоке, Куала-Лумпуре и Джакарте перерастала в ритмичный бум. Кредиты дорожали. Будущую прибыль Петраков на этом и строил. Он верно рассчитал тактику — завязывал отношения с фирмами-близнецами, то есть такими, которые считались дочерними ответвлениями одной крупной. Кредит выдавался под залог недвижимости.

Петраков не рассчитал двух моментов: нервозности азиатских бирж и психологической нестойкости холдингового руководства.

Земля, стройматериалы и оборудование были горячим товаром — их лихорадочно покупали, столь же лихорадочно продавали и снова покупали. Новый источник кредитования подлил масла в этот огонь. Многие партнеры скажем так, Петракова, а позже в Москве иначе не говорили — наглотались неликвидов, которые не смогли переварить, и обессилели. Прекращались выплаты по процентам, потом по самим долгам. Некоторые залоги оказались фиктивными.

Петраков ринулся к фирмам-маткам, чьи дочерние филиалы вымирали на глазах. Севастьянов, работавший у Петракова помощником, существовал на кофе, чае и сигарах, которые ему предлагали днем в конторах, а вечерами страдал за бесконечными обедами, устраивавшимися должниками. Утром он сдавал под расписку подарки, походившие на взятки. Выматывала переписка с Москвой, на которую оставались ночи…

Для фирм-маток, если сравнивать их с крупными кораблями, дочерние предприятия служили «отсеками», которые, получив пробоину и оказавшись затопленными, давали, однако, основной корпорации возможность держаться на финансовом плаву. И даже не сбавлять скорости в оборотах. Некоторые фирмы, подметив скованность Петракова и Севастьянова, которые не могли действовать без разрешений холдинга, на пробу отписали в Москву лицемерные слезницы: выплаты по обязательствам перед «Евразией» соблюдаются, соответствующие уведомления передаются господам Петракову и Севастьянову в Сингапуре, а как далее складывается судьба документов и платежей — внутреннее дело холдинга. Если необходимо, аудиторы из Москвы будут приветствоваться фирмами в любое время. Их допустят к бухгалтерским книгам, где все отражено в лучшем виде. Если же непорядок обнаружится в петраковских книгах, то, очевидно, в этом случае спросить нужно будет с его бухгалтеров, а не с кого-либо еще.

Иногда, чтобы наказать хозяина, бьют собаку — так охарактеризовал ситуацию глава адвокатской фирмы «Ли и Ли», которая вела сингапурские дела Петракова. Самого Петракова трогать не стали, а вот Севастьянова отозвали в Москву, где стали мелочно проверять счета по его командировкам из Сингапура в Бангкок, Куала-Лумпур, Джакарту и Гонконг.

— Старик, не волнуйся. У тебя все чисто, — сказал Семейных, неделю изучавший подшивки пестрых бумаг и компьютерных распечаток.

— Я не волнуюсь…

Но когда специальная комиссия неделю изучает чьи-то финансовые отчеты — это месяц всяких разговоров всяких людей. Петраков, предугадавший такой поворот, ещё перед посадкой Севастьянова в самолет в сингапурском аэропорту Чанги, сказал на прощание:

— Деньги не пахнут. Да их и не нюхают. Их считают. Принюхиваются к людям, которые состоят при счете. Помни это…

Судя по реплике Семейных, намеренно высказанной, когда Севастьянов ещё не прикрыл за собой дверь отдела, принюхиваться продолжали. После проверок расходов по севастьяновским командировкам ревизоры приступили к контрактам, заключенным Петраковым. По всем затеянным операциям, задуманным профессионально и в общем итоге обернувшимся прибылью, начальник отчитался до последнего цента. По всем, кроме одной. С финансовой группой «Ассошиэйтед мерчант бэнк»…

Она и теперь, эта операция, здесь, на даче Петракова, напоминала о себе закладкой во французской книжке «История кредита» брошенной на письменном столе. Закладкой служил сплющенный меж страниц виниловый пакетик из тех, в которых ресторан «Династия» на сингапурской Орчард-роуд подавал клиентам палочки для еды. На пакетике оповещалось иероглифами: «Мы бросаем вызов. Человек чести обязан принять его. Отведайте утку по-пекински нашего приготовления. И если закажете повторно, вы не только победите в чемпионате вкусов, вы получите скидку!»

Севастьянов и Петраков обедали в «Династии» в кампании Ли Тео Ленга, представлявшего «Ассошиэйтед мерчант бэнк». Последняя утка по-пекински для Севастьянова. А через год и Петракова вернули из Сингапура, на пенсию…

Севастьянов намотал ремень на запястье, чтобы полистать книжку про кредит. Овчарка, сидевшая у ноги, зарычала.

— Придержите собаку, раз уж она вас признала, — попросил участковый в дверях. Бросил взгляд на книгу в дорогом переплете. — Хочу предупредить… Теперь здесь имущество, подлежащее описи, а не вещи вашего друга. Все следует опечатать. И так не по правилам…