Санитарка закинула на матрас ноги, резко стреляющие где-то в районе голеней.

- Где я? - хрипнул ей сержант.

- В Выползово, солдатик, в тылу. Привезли тебя вчера. В госпитале, ты, милый.

Сержант уставился в некрасивое, рябоватое - как у Сталина!, мелькнула дурацкая мысль - лицо санитарки.

- Как в тылу? А батя? Что с ним?

- Живой твой батя, вчера сразу ему операцию сделали, - зачастила санитарка. - Селезенку удалили и из печени пулю достали. Хорошо все у него... Еще спляшет у тебя на свадьбе, заместо... Вот вас вместе в палате положили, чтоб ты не волновался...

От сердца отлегло. Сержант Шамриков снова посмотрел на отца.

Тот продолжал храпеть, приоткрыв рот.

- Ты тоже поспи, солдатик! - поправила она серое одеяло. А потом встала и пошла к двери. Приоткрыв ее, оглянулась и шепнула:

- Завтра к тебе следователь придет. Из особого отдела. Ты поспи, не волнуйся, ничего тебе уже не будет...

Сержант ничего не успел ответить, как женщина закрыла дверь.

Он откинулся на подушку, пропахшую чем-то острым, больничным. И снова по рукам и ногам выстрелила жуткая боль.

Он заплакал. Но больше не от боли. От облегчения, что все хорошо. От памяти, что все плохо.

И лишь после этого вытащил руки из под одеяла.

А потом этими синими, мертвенными пальцами стащил одеяло с ног.

Почему-то ноги заканчивались чуть ниже колен.

Он с силой зажмурил глаза. Открыл. Снова зажмурил. Потом прикусил язык, чтобы не закричать.

А потом зубами стал развязывать бинты на руках.

Долго развязывал. Санитарки бинтовали на совесть. Рычал, сплевывая нитки, но развязывал.

А когда снял бинт - увидел, что кисти нет, а там где она должны была начинаться - неровный красный, сочащийся сукровицей свежий, пульсирующий болью шов, стянувший края обожженной йодом кожи. Кожи, скрывающей под собой неровно опиленные кости ампутированной руки.

Артем замычал от отчаяния и с силой ударил страшной культей по краю кровати. И от боли потерял сознание.

Когда он пришел в себя, то первым делом увидел сидящего рядом сержанта НКВД, внимательного разглядывающего лицо Артема...

- Да запил я. Достал НЗ и запил. А что мне делать оставалось? Командование бригадами перешло Гриневу, а затем еще и Латыпов появился. Да еще не забывайте про комиссаров.

- В каком смысле 'не забывайте', Николай Ефимович? - как все немцы, фон Вальдерзее очень четко выделял звук 'ч', произнося его как 'тч'.

- А вот в прямом, - усмехнулся Тарасов. - Чтобы принять решение по бригаде, необходимо согласовать его с комиссаром. У меня подпись - у него печать. Это еще не все. Бригадой вроде бы командую я. Так?

- А как же!

- А когда вышел на нас батальон из двести четвертой, то уже и не бригада. Уже Оперативное соединение. А потом еще лыжбат Латынина. И получается, что соединением командует майор Гринев. Приказы по бригаде отдаю я. И все это захерить может комиссар Мачехин.

- Только он?

- К счастью, только он. Комиссар двести четвертой вместе со штабом и остальными батальонами не смогли перейти линию фронта. Куда делся комиссар у лыжников - я не знаю. Вот и сами посудите - три командира, один комиссар. И все должны коллективно принять решение. Одно решение. А в ситуации, когда...

Тарасов нервно себя хлопнул по коленям.

- Да! Я самоустранился! Я получил приказ фронта. Приказ! Передать командование Гриневу! А я тогда зачем? Скажи мне, обер-лейтенант, зачем я тогда нужен?

Фон Вальдерзее положил ручку на стол и поднял взгляд на Тарасова:

- То есть вы утверждаете...

- Да ничего я не утверждаю, - подполковник внезапно успокоился и обраченно махнул рукой, поморщившись. А потом засмеялся:

- Тепло у вас тут. Даже муха ожила в избе.

- Где, - непроизвольно оглянулся обер-лейтенант.

- У печки. Так вот... Перед атакой на Добросли я и напился в первый раз Спиртом. Закусывать было нечем, правда. Мне тогда и пары глотков хватило...

- Герр подполковник, давайте перейдем к делу, - немец снова взялся за перо. - Как вы считаете, почему ваша бригада не получала необходимого довольствия?

- Вы же делали радиоперехваты, неужели не догадались? - ухмыльнулся Тарасов.

- Меня интересует ваша точка зрения... - сухо сказал обер-лейтенант.

- Все просто... Все очень просто!

**

Начальник штаба бригады майор Шишкин корпел над картой. Корпел, злясь на себя, на штаб армии, немцев и войну вообще.

Вот какой идиот рисовал эту...

Млять, без мата не скажешь.

Ну нет тут дороги. Нету! А на карте есть. И высота 9901 вовсе не здесь должна находиться!

Мать твою, было бы лето еще можно было бы точнее координаты дать. А сейчас хрен пойми - озеро это или болото? Одинаково снегом занесены. И как проверить, если в этом году сугробы до метра высотой? Хотя похоже, что мы все-таки вот в этом квадрате. Или в этом?

Так...

С юга должно быть озеро, с севера тоже... Хотя нет. Это не озера по карте. Болота. Тогда похоже, вроде. Ну вот точно. Смотрим...

Да, мать твою через горизонт да в седьмое небо! Нет у Чернорученки такого изгиба! По карте нет... В жизни есть.

- Тьфу, блядина ты такая! - Шишкин откинул карандаш, которым он отмечал расположение батальонов и распрямился.

Спина гудела. Уже третий час он пытался понять, где они находятся. И все не сходилось.

Он выскочил из норы, по недоразумению называемой штабным блиндажом бригады, на воздух.

Штаб, ага... Из всего штаба только он, да командиры с комиссарами. Ни тебе толковых данных от разведки, ни тебе оперативного отдела. Адъютант да ты. Да связисты.

Кто гребется в снег и грязь? Наша доблестная... Легки на помине, черт, черт, черт!

- Товарищ майор, через десять минут сеанс связи! - встревоженно напомнил Шишкину начсвязи старший лейтенант Ларионов.

Шишкин кивнул:

- Огня дай!

Ларионов протянул трофейную зажигалку и чиркнул колесиком. Шишкин наклонился. И на секунду дольше, чем обычно, пыхал папиросой над бензиновом огоньком, ловя тепло. А потом засунул руки в карманы штанов. Все-таки хорошо жена придумала - пришить резинку к рукавицам.

- Диктую, старлей! Квадрат... - Шишкин говорил сквозь зубы, держа тлеющую папиросу.

Через пару минут Ларионов шел к радистам, уже развернувшим свой тяжеленный гроб... У старшего лейтенанта Ларионова жены никогда не было. Он, конечно, собирался жениться. До войны. И даже невеста была. С Киева дивчина. Но не успел. После войны, может быть.... Может быть, поэтому он свои двупалые - для стрельбы - рукавицы потерял в первый же день. А потом снимал с убитых и снова терял. И сегодня утром потерял. Вот, блин же, спать ложился - под голову, вроде положил обе рукавицы. Проснулся - одной нет. Ну, нет и все! И именно правой!

И когда он записывал на коленке координаты сброса снабжения - рука его чуть-чуть дрогнула. Нет, он, конечно, запомнил, что ему говорил Шишкин. Но, когда, подошел к радисту - просто отдал ему обрывок оберточной - от пачки патронов - бумаги, на которой было нацарапано:

'Курочкину. Ватутину. Прошу в ночь на 19-20 сбросить продовольствие. Координаты квадрат 9081 и разрешить выполнять задачу (Добросли) после получения продовольствия - голодны, истощены. Гринев, Латынин, Тарасов, Мачехин'

- Передавай, - Ларионов протянул листочек радисту. - Связь есть?

- Есть, товарищ старший лейтенант! Две минуты до связи! - ответил сержант Васенин. - Вы это... Отдохните пока.

Лейтенант кивнул и улегся рядом, под старой березой, на которую была закинута антенна. Почему-то, когда долго не ешь, спать хочется, спать... Ларионов прикрыл глаза и тут же вспомнил вкус мороженого в ЦПКИО...

У сержанта Васенина тоже жены не было. И даже девушки, с которой бы поцеловаться, еще не было. Не нашел еще ту, которую целовать хочется. Да все впереди еще!