-Александр Ильич, не понимаю вас! - выдержал официальный тон Тарасов.

-Ефимыч, - не сдался военком. - Сам посуди, ну расстреляем мы парня. Что о нас другие думать будут? Пойдут за тобой в огонь и в воду, зная, что за любую ошибку тебя могут перед строем поставить и петлицы сорвать? А?

-Ильич, тут не просто ошибка. Он всю бригаду, все наше дело под монастырь подвел.

-Ну, положим, еще не подвел. Немцы нас все равно не сегодня, так завтра бы обнаружили. Согласен?

-Это не отменяет девятнадцати, слышишь, Саш - ДЕВЯТНАДЦАТИ похоронок.

-Понимаю. Но и парня понимаю. Сгоряча. Не выдержал. Первый раз в деле. А тут эти летят как дома. Я сам, признаюсь, за наган схватился.

-Но стрелять-то не начал?

-Ефимыч, парню - восемнадцать. Он кроме мамкиной, больше никаких титек не видел. Отмени расстрел. Прошу тебя. Не как комиссар. Как человек. Помяни мое слово, отработает он и за себя и за погибших.

Тарасов пожевал губы. Нахмурился.

-Коль... Он сам себя уже наказал. Думаешь, легко знать, что по твоей вине два десятка товарищей погибло, не сделав ни единого выстрела по фрицам?

-Ладно. Бог с тобой. Уболтал. Черт с тобой. Под твою ответственность.

-Конечно под мою, товарищ подполковник. А Бога нет, кстати.

-Я помню. Лейтенант, приведите этого снайпера, - приказал командиру комендантского взвода Тарасов, когда они подошли обратно.

-Скажи-ка мне, любезный, - сказал проштрафившемуся Тарасов. - Ты почему только три выстрела сделал?

-Винтовку заело, товарищ подполковник, - не поднимая глаз, сказал парень.

-Громче. Не слышу.

Парень поднял голову. Слезы уже высохли, оставив разводы на бледных, не смотря на морозец, щеках.

-Винтовку заело. Три выстрела и все. Не стреляет.

-Так ты и за оружием, значит, не следишь?

-Почему же! Обязательно слежу. Последний раз вчера, перед выходом.

-Дайте винтовку этого обалдуя.

Тарасову протянули 'СВТ' виновника. Подполковник снял магазин, достал затвор...

-Так и есть. Масло застыло за ночь. Три выстрела сделал - отпотело, и тут же ледяной корочкой затвор покрылся. Гадство...

-Не последний раз...

-Начштаба! Соберите командиров. Пусть проверят оружие личного состава. Затворы, трубки, все протереть. Чтобы и следа масла не осталось.

-Есть! - козырнул майор Шишкин, начальник штаба бригады.

-А с этим что? - вступил в диалог уполномоченный особого отдела Гриншпун.

-Чей он, вдовинский?

-Да, из батальона Вдовина.

Хмурый комбат стоял рядом.

-Вот что, капитан... Бардак у тебя в батальоне. В следующий раз пойдешь под трибунал ты. А не твои подчиненные. Бери своего обалдуя и с глаз долой.

Вдовин отправился было в свое расположение, но Тарасов остановил его:

-Стой! Вот еще что... Раз у тебя такие горячие джигиты, завтра идешь первым. Детали сообщу вечером. А теперь - свободен!

Тарасов побледнел и слегка качнулся на стуле.

- Как Вы себя чувствуете, герр Тарасов? Прикажете еще подать чаю?

-Лучше сигарету...

-Вы же не курите?

-Обычно не курю...

-Вы так и не объяснили, господин подполковник, почему пошли служить в Красную Армию? - спросил фон Вальдерзее.

-Мне было семнадцать лет, господин лейтенант. В двадцать первом, после возвращения домой, поехал в губернию. Поступил в училище. А в двадцать четвертом, в звании младшего командира, закончил его с отличием.

-В звании кого?

-Ну... По сегодняшнему это младший лейтенант.

-Понятно. Продолжайте...

Меня отправили во Владимир. Там был командиром взвода два года. В двадцать шестом меня отправили в Москву. На курсы усовершенствования.

-Что значит курсы усовершенствования?

-Ну... - Тарасов даже растерялся, а потом сообразил: - Переподготовка.

-Долго длилась?

-Четыре года. На второй год был назначен при курсах 'Выстрела' командиром роты.

-Какой 'Выстрел'?

-Высшая тактическо-стрелковая школа командного состава РККА имени Коминтерна 'Выстрел'. Переподготовка командного и политического состава сухопутных войск в области тактики, стрелкового дела, методик тактической и огневой подготовки. Командиром был комкор Стуцка Кирилл Андреевич. Арестован в тридцать седьмом...

-А дальше?

-Дальше не знаю. Наверное, расстрелян.

-Меня интересует ваша жизнь, - строго сказа лейтенант.

-Ах, вот как... Дальше я встретил в Москве Надю, женился, а потом был отправлен на Дальний Восток...

**

...Так бывает только в романах. Молодой млалей шагал по весенней, майской Москве, сверкая разговорами на новенькой гимнастерке. Девчонки весело хихикали в ответ на его взгляды. А он хмурил брови и старался казаться серьезным!

-Надя?!

-Извините?

Рыжая короткая прическа вразлет, тот же маленький носик...

-Я Коля... Простите, Николай Тарасов.

И совершенно по старорежимному кивнул:

-Девятнадцатый. Пермь. Муж. Помните?

Она, испуганно оглянувшись, схватилась за рукав гимнастерки.

-Пойдемте гулять, рука об руку, Вы не против?

И потащила его по асфальтовой дорожке вдоль пруда.

-Вы тот мальчик, да? Коля? С которым в машине ехала?

И почему он тогда не обиделся на мальчика? Может быть, ей было бы легче жить...

-Ваш муж собственной персоной!

Она засмеялась и сжала его локоть.

Какой-то пожилой брюнет, сидящий на скамейке, неодобрительно поджал губы и сжал свою трость. Правый глаз его был черный, левый почему-то зеленый. Сидящий же рядом со стариком лысый мужчина посмотрел на них печально. Впрочем, выходной, на Чистых Прудах сегодня половина Москвы отдыхает. Кого только тут нет...

-Вы уж простите меня Коля, что я так по-хамски себя повела тогда. Ударила вас наганом...

-Хм... Хорошо не пристрелили... - улыбнулся он.

Надя виновато посмотрела на лейтенанта. Господи, какие глаза... Батюшка бы велел перекреститься...

-Мороженое, кому мороженое? - внезапно подкравшись, заорала почти в ухо Тарасову тетка с ящиком холодной сладости.

Они взяли по шарику ванильного - оказалось, что ванильное они оба больше любят - и зашагали дальше.

Когда рядом не было людей, Надя рассказывала о себе.

Дочь золотопромышленника Келлера зачем-то вступила в партию эсеров. Хотела освобождать народ от царского ига. Было-то ей всего семнадцать... А вот понесло же за счастье народное... В восемнадцатом расстреляли семью. Маму, отца, двух братьев и сестричку... Из-за нее и расстреляли. В ЧК узнали, что дочь осталась в боевой организации и даже принимала участие в восстании Савинкова в Ярославле. Это были страшные дни...

Город полыхал ровно в аду. Обложенный со всех сторон красными войсками. Вырваться удавалось единицам. Наде повезло...

Месяц она отсиживалась в лесах, прячась от чекистов. Иногда притворялась тифозной больной, ради этого пришлось подстричься.

-Да, я помню. Волосы у тебя короткие были. Как у мальчика, - осторожно улыбнулся Николай.

-Да... С тех пор так и не отросли. Хотя сейчас так модно...

Перекладными она отправилась в Сибирь. Где на поезде, где на телегах, а потом на санях, а где и пешком.

Добралась только до Перми, где ее и свалила испанка... А встала на ноги, когда двадцатидевятилетний белый генерал Пепеляев уже отступал обратно, к Уральскому хребту.

-Я помню... Ты тогда грозилась ИМ - выделил Николай голосом слово - мандатом...

Надя засмеялась:

-Это был листок из 'Арифметики' Магницкого...

-Да ладно? - удивился млалей. - Там же печать была! Я же видел!

Девушка захохотала:

-И ты тоже поверил? Это был библиотечный штамп!!

-Поверил! - глупо улыбаясь, ответил он, А если бы они не поверили? Если бы грамотный среди них оказался бы?

-Если... Тогда бы мы с тобой тут не гуляли!

Он взял ее ладошку и осторожно погладил. Она посмотрела ему в глаза. Но руку не отняла. Мимо пробежала веселая девчушка с воздушным шариком.