– Человеку верь наполовину, Светлому – на четверть, Темному – ни в чем, пробормотал я.

– Конечно. Ты вправе мне не верить: Даже обязан! Но я прошу тебя выслушать, – Завулон вдруг улыбнулся, удивительно открыто и примиряюще. – Ты ведь Светлый. Ты обязан помогать. Всем, кто попросит помощи, даже мне. Вот я и помог.

Поколебавшись, я прошел к диванчику, сел. Не разуваясь, не снимая подвешенного фриза, как бы не было смешно представить себя сражающимся с Завулоном.

Чужой в собственной квартире. Мой дом – моя крепость, я почти поверил в это за годы работы в Дозоре.

– Вначале – как ты вошел? – спросил я.

– Вначале я взял самую обыкновенную отмычку, но…

– Завулон, ты знаешь, о чем я. Сигнальные барьеры можно уничтожить, но не обмануть. Они обязаны были сработать при чужом проникновении.

Темный маг вздохнул.

– Мне помог войти Костя. Ты ведь дал ему допуск.

– Я надеялся, что он мой друг. Хоть и вампир.

– А он и есть твой друг. – Завулон улыбнулся. – И хочет тебе помочь.

– По-своему.

– По-нашему. Антон, я вошел в твой дом, но не собираюсь причинять вреда. Я не смотрел служебных документов, которые у тебя хранятся. Не оставлял следящих знаков. Я пришел поговорить.

– Говори.

– У нас обоих проблема, Антон. Одна и та же. И сегодня она выросла до критических величин.

Я знал, едва увидев Завулона, к чему сведется разговор. Поэтому лишь кивнул.

– Хорошо, ты понимаешь. – Темный маг подался вперед, вздохнул. – Антон, я не строю иллюзий. Мы видим мир по-разному. И свой долг понимаем неодинаково. Но даже в таких ситуациях случаются точки пересечения. Нас, Темных, можно в чем-то упрекнуть – с вашей точки зрения. Мы порой поступаем достаточно неоднозначно. И к людям, пусть вынужденно, по природе своей, относимся менее бережно. Да, это все есть. Однако никто, заметь, никто и никогда не упрекал нас в попытке глобального вмешательства в судьбы человечества! После заключения Договора мы живем своей жизнью и хотели бы того же и от вас.

– Никто не упрекал, – согласился я. – Потому что время, как ни крути, работает на вас.

Завулон кивнул:

– А что это означает? Может быть, мы ближе к людям? Может быть, мы

– правы? Впрочем, оставим эти споры, они бесконечны. Я повторю свои слова: мы чтим Договор. И зачастую придерживаемся его куда тщательнее, чем силы Света.

Обычная практика в споре. Вначале признать какую-нибудь общую вину. Потом мягко упрекнуть собеседника в столь же общей небезгрешности. Пожурить и тут же отмахнуться – забудем.

И лишь после этого перейти к главному.

– Впрочем, давай о главном. – Завулон посерьезнел. – Что мы все вокруг да около. За последнее столетие силы Света трижды производили глобальные эксперименты. Революция в России, Вторая Мировая война. И вот снова. По тому же самому сценарию.

– Не понимаю, о чем ты, – сказал я. В груди тоскливо заныло.

– Правда? Я объясню. Отрабатываются социальные модели, которые – пусть путем чрезвычайных потрясений, огромной крови, но приведут человечество, или значительную его часть, к идеальному обществу. К идеальному с вашей точки зрения, но я не спорю! Отнюдь. Каждый имеет право на мечту. Но то, что путь ваш уж очень жесток… – и снова грустная улыбка. – Вы нас упрекаете в жестокости, да, и есть основания, но что стоит загубленный на черной мессе ребенок по сравнению с заурядным фашистским детским концлагерем? А ведь фашизм – тоже ваша разработка. Опять же, вышедшая из под контроля. Вначале интернационализм и коммунизм – не вышло. Потом национал-социализм. Тоже ошибка! Столкнули вместе, понаблюдали за итогом. Вздохнули, все стерли и принялись экспериментировать по новой.

– Ошибки – вашими стараниями.

– Конечно! А у нас ведь есть инстинкт самосохранения! Мы не строим социальных моделей на основе своей этики. Так почему же должны допускать ваши проекты?

Я промолчал.

Завулон кивнул, явно удовлетворенный.

– Так вот, Антон. Мы можем быть врагами. Мы и есть враги. Этой зимой ты помешал нам, и достаточно серьезно. Весной ты снова перешел мне дорогу.

Уничтожил двух сотрудников Дневного Дозора. Да, конечно, Инквизиция признала твои действия совершенными в порядке самообороны и крайней необходимости. но поверь – мне неприятно. Что за глава организации, если он не может защитить своих сотрудников? Итак, мы враги. Но сейчас возникла уникальная ситуация. Очередной эксперимент. И ты в нем косвенно замешан.

– Не знаю, о чем ты говоришь.

Завулон засмеялся. Поднял руки:

– Антон, я ничего не хочу из тебя выуживать. И не стану задавать вопросов. И просить ни о чем не буду. Выслушай мой рассказ. Потом я уйду.

Я вдруг вспомнил, как этой зимой на крыше многоэтажного дома ведьмочка Алиса использовала свое право на вмешательство. Совсем слабенькое, она лишь разрешила мне сказать правду. И эта правда повернула мальчика Егора в сторону Темных.

Почему же так происходит?

Ну почему Свет действует через ложь, а Тьма – через правду? Почему наша правда оказывается беспомощной, тогда как ложь – действенной? И почему Тьма прекрасно обходится правдой, чтобы творить Зло? В чьей это природе, в человеческой или нашей?

– Светлана – прекрасная волшебница, – сказал Завулон. – Но ее будущее – не руководство Ночным Дозором. Ее собираются использовать для одной-единст-венной цели. Для миссии, которую неудачно выполнила Ольга. Ты ведь знаешь, что этим утром в город прорвался курьер из Самарканда?

– Знаю. – почему-то признался я.

– А я могу сказать, что он привез. Ты ведь хочешь это знать?

Я сжал зубы,

– Хочешь, – Завулон кивнул. – Курьер привез кусочек мела.

Темным не верь никогда. Но почему-то мне казалось, что он не врет.

– Маленький кусочек мела, – Темный маг улыбнулся. – Им можно писать на школьной доске. Или рисовать классики на асфальте. Или натирать кий на бильярде. Все это можно делать так же легко, как колоть орехи большой королевской печатью. Но вот если этот мелок возьмет в руки Великая Волшебница, именно Великая – рядовой не хватит силы. Именно Волшебница – в мужских руках мел останется простым мелом. К тому же Волшебница должна быть Светлой. Для Тьмы этот артефакт бесполезен.