— Томми, все нормально? — заботливо спрашивает Билл, и, тихо постанывая, переворачивается на бок.

— Все лучше некуда, Билл. — Обеспокоено смотрит на меня, как бы спрашивая, что не так. — Все это, по-твоему, нормально? Я бы никогда намеренно не причинил тебе боль.

— Ну, немного поболит и пройдет, Том. Это не страшно, — улыбается.

Ему что, нравится это все?

Нет, все-таки он точно ненормальный. Обнимаю и прижимаю к себе. Какой бы не был, но мой. И второго такого нет.

— Ну, что мне с тобой делать, а? — провожу рукой по спутанным волосам, потом по лицу, стараясь не задеть уже очень заметный синяк на скуле.

— Хочу всегда быть с тобой, Том. Всегда, — преданно смотрит в глаза.

— Я знаю, малыш, — едва ощутимо целую горячий влажный лоб.

Оставить Билла дома одного вечером было трудно. Он постоянно цеплялся за меня и не хотел отпускать, но еще сложнее было решиться на разговор с Марком. Мне понадобились сутки, чтобы хоть как-то привести мысли в порядок и решить, что я ему скажу. Марк был отличным другом и хорошим любовником, он совсем не заслуживает всей той грязи, что на него вылили. Он, наверное, считает меня извращенцем. Я бы именно так и подумал на его месте.

Набрав в легкие побольше воздуха, как перед прыжком в воду, жму на потертую кнопку звонка. Жду, уставившись на такую знакомую мне серую дверь и слегка обитый порог.

— Том? — Марк удивленно смотрит на меня. Про себя отмечаю, что выглядит он не очень.

— Можно?

— Проходи, — сухо отвечает он. — Садись вот… Чай будешь?

Облегченно выдыхаю. Честно говоря, я не был уверен, что он меня вообще пустит и захочет разговаривать.

— Нет… То есть, да, буду.

Пока Марк занят на кухне, оглядываюсь вокруг. Все кажется до боли знакомым. Вспоминается то, как мы часами сидели на этом диване со старой обивкой и смотрели какой-нибудь фильм, говорили о волнующих нас темах, пили вино, целовались.

Через минуту Марк заходит в комнату с двумя чашками чая.

— Вот. Твой без сахара, — жду, пока он поставит поднос на столик.

— Марк... — как же трудно начать. — Прежде всего, я должен извиниться за то, что сказал Билл. Мне очень жаль, что тебе пришлось слышать такое в свой адрес.

— Том, ты не можешь отвечать за все то, что творит он.

— Знаю, но… Еще… То, что я тебе не сказал… — Язык не слушается меня.

— Что Билл твой брат? — Марк приходит на помощь, за что я ему очень благодарен.

— Да. Ты, наверное, в шоке. Я скрыл это от тебя, потому что…

— Том, я не поэтому убежал тогда, — он прерывает мое бессвязное бормотание, отпивая немного из белой фарфоровой кружки.

— Нет?

— Нет. Меня, конечно, это немного шокировало, но, в общем, я понимаю, почему ты скрыл этот факт.

— А что тогда?

— Том, ты просто не видел себя со стороны. Ты на него так смотрел… Между вами будто разряд в двести двадцать вольт пробежал, — опускает взгляд в пол, ему неловко, неприятно. — В общем, я все понял, не хотел вам мешать.

— Марк, мне очень жаль… Я бы хотел, чтобы все было по-другому, чтобы у нас что-то получилось, понимаешь?

— Я тоже этого хотел, Том, — не скрывая разочарования, произносит он, громко ударяя чашкой о стеклянный столик, потом резко добавляет: — Но тебе пора.

— Да… Конечно, — решаю не задерживаться, так как сказать все равно больше нечего.

Молча ухожу, закрыв за собой дверь.

========== 33. ==========

— Томми! — Билл радостно вешается мне на шею, когда я переступаю порог дома.

Обнимаю за талию, быстро, но нежно целую в губы. Он сразу запускает язык в мой рот и прижимается ближе. По телу мгновенно разливается тепло, но я слегка отстраняюсь. Все еще как-то не по себе после разговора с Марком. Остался очень неприятный осадок и чувство вины, хотя в глубине души понимаю, что все сложилось так, как и должно было. Я не любил его. У меня никогда не кружилась голова и сердце не стучало так громко от одного лишь его прикосновения, как это всегда бывает с Биллом.

— Что он сказал? Он ведь никому не скажет? — Билл обеспокоено смотрит на меня, ожидая ответа. Неужели это все, что его волнует?

— Нет, Билл, он уже никому ничего не скажет. Я закопал его тело в саду.

Видимо, у меня сейчас очень серьезное выражение лица, потому что он непонимающе моргает уже заново накрашенными ресницами, смешно открывая рот.

— Том, я серьезно! — наконец доходит до него.

— И я серьезно. Нам надо поговорить, Билл.

— Ну, Томми, — тянется за очередным поцелуем. — Давай потом, а?

— Нет. Сейчас. — Беру его за руку и веду в прихожую, подмечая, что все убрано. Как он успел? Когда я уходил, в квартире царил полный хаос. — Садись.

Понимаю, что сейчас будет неприятно говорить о Марке, о том, что было, но не вижу смысла откладывать этот разговор.

— Билл, во-первых, если тебя так пугает то, что кто-то узнает про нас, то какого черта ты сам об этом треплешь? — решаю не ходить вокруг да около.

— Я... я просто был не в себе, Том… Прости, я…

— А если я буду орать об этом каждый раз, когда меня что-то выбесит?! Что тогда будет, Билл? Ты хоть понимаешь? Ты что, хочешь угодить за решетку или в психбольницу?

Молчит. Разглядывает ногти. Нервничает. Знает, что я прав.

— Ладно, — смягчаюсь я. — Скажи, что такого сказала тебе Моника?

При упоминании ее имени, лицо Билла скривилось от ненависти и неприязни. Должен сказать, тут я полностью разделяю его чувства.

— Том, она сказала, что вы встречаетесь и что… — закусывает губу, будто пытаясь заставить себя произнести это. — …что ждет от тебя ребенка. Том, ты не представляешь, что со мной тогда было!

Активно и возмущено жестикулируя, Билл рассказывает мне подробности наших с ней «отношений». Да, уж… Эта Моника еще большая стерва, чем я думал!

— Билл, а тебе не пришло в голову, поговорить со мной, прежде чем принимать поспешные решения? — пытаюсь продолжить как можно спокойнее, но Билл разошелся не на шутку.

— Том, я думал, умру тогда! Мне было так обидно! Так плохо!!!

Видимо, все эта история до сих пор причиняет ему боль. Потому что руки заметно трясутся, а голос почти срывается на крик, когда он рассказывает о том, что было после.

— Билл, ты сам виноват в том, что так долго страдал. Всего этого можно было избежать, дождись ты меня тогда с работы.

— Ты прав… — замолкает, опустив голову и теребя обивку дивана.

На нем сейчас только трусы и футболка. Волосы немного взъерошенные, беспорядочно легли прядями на плечи. Желание и дальше отчитывать его куда-то постепенно улетучивается. Хочется обнять и приласкать. Сделать так, чтобы ему снова было хорошо. Заставить улыбнуться. Я так люблю его улыбку.

— Иди сюда, малыш, — подвигаюсь ближе, приподнимая его лицо за подбородок, заставляю посмотреть в глаза. — Просто пообещай, что больше никогда так не сделаешь. Не сбежишь, не поговорив со мной, что бы ни случилось, хорошо?

— Обещаю, — перебирается ко мне на колени, обвивает руками шею, трется щекой о мою и уже заигрывающим тоном добавляет: — Колючий!

Его руки опускаются ниже, пытаясь расстегнуть ширинку джинсов.

— Билл, тебе нельзя пока, — останавливаю его, хотя даже такие непродолжительные ласки сделали свое дело, и тело отреагировало должным образом.

— Я хочу.

— И губа тоже должна зажить.

Недовольно цокает языком у самого уха, прикусывает мочку, слегка оттягивая ее.

— Ты тоже хочешь. — Все же пробирается рукой в трусы, сжимая пальцы на моем члене. Откидываю голову назад, шумно выдыхаю… Билл…

С тех пор, как он снова поселился у меня, нам так и не удалось наладить отношений с родителями. Хотя… этого и следовало ожидать. Вопреки всем моим стараниям, отец не согласился на еще один разговор, не захотел понять. Джессика говорит, он никогда не отзывается обо мне плохо, но часто пересматривает детские фотографии, потом подолгу сидит молча, погрузившись в воспоминания.